Как-то шеф привел мужчину вполне представительного, очень интеллигентного и представительного вида, рекомендовав его старшим научным сотрудником и кандидатом химических наук Гуляевым Александром Петровичем. Нам всё понравилось: и фамилия, и имя, и отчество, и внешний вид, и то, что он долгое время работал в ведущем институте, занимающимся нашими проблемами. Внешность требует особого описания: среднего роста, коренаст, как взрослый дуб, по-мужски красив. Особенно выделялись большие голубые – нет синие – глаза, выразительный рот, высокий лоб мыслителя, тонкие длинные пальцы – я сразу вспомнил знакомого пианиста – и не напрасно: он прекрасно играл на фортепиано и, явно, должен был нравиться женщинам, что в даль-нейшем подтвердилось. Не ясно было – зачем он переходит из столь знаменитого института в нашу “лавочку”, где хорошего-то прибора не найдёшь, не говоря уже о кадрах.
Рано или поздно мы поймем все. Не сейчас же лезть со своими вопросами. Кстати, их у меня не было совсем, а те слухи, которые начали ходить, достигали моих ушей, но, входя в них, не затрагивали каких-то мозговых центров, ответственных за осмысливание сути личности. Быть может, именно мое свойство – не лезть с расспросами – привлекло Александра и объединило нас. А то, что касалось моей науки, его не интересовало вовсе, но это и не отталкивало его от меня, хотя я должен был работать в паре с Александром. Как всегда, я узнавал всё последним, особенно то, что касалось меня самого. Последним я узнал и о моём напарнике или как на Кубе говорят - контрпарте.
Впервые я посетил дом Александра примерно через месяц его пребывания в нашем коллективе, который был хорош, но слишком беден. Жил Александр напротив Моссовета, в доме – над “Арагви”. Его квартира сразила меня наповал: пять комнат на пять человек, не считая огромной кухни, приемного зала, двух туалетов и двух ванн. Огромная лоджия выходила во двор дома. Только потом я узнал, что такие хоромы – результат деятельности его “совсем закрытого” отца и, хотя я сам долго занимался в секретной области, и нам с Сашей нужно было развивать экстракцию урана, эта деятельность по секретности “в подметки” не годилась работе Петра Петрович.
Как-то я заговорил о моей работе на п/я над стержнями управления и защиты атомных реакторов, Петр Петрович оживился и стал говорить о подводных лодках много интересного. Так я понял, что Петра Петровича занимается атомных субмарин. Разве можно было из разговора понять, что именно он и является главным конструктором наших атомных субмарин, которые по тактико-техническим данным превзошли американ-ские. Лишь через десятки лет, когда многих гигантов конструкторской мысли не стало, мы поняли, что всё хорошее и современное в военной технике было сделано тогда в 70 – 80-е годы. Вот и подумай о том, что строй, который тогда существовал, был загнивающим.
Мать двух сыновей: Димы и Вити – Вера Михайловна – была домохозяйкой, хотя и окончила физический факультет МГУ, но дети, домашнее хозяйство и равнодушие к своей специальности, в значительной степени объяснили то, что она с удовольствием хозяйствовала по дому и увлекалась фантастической литературой. Она даже писала рассказы и повести, сюжеты которых приносили подруги, сами того не подозревая.
Всё было бы хорошо, если бы не Димка, который рос шалопай шалопаем: к своим шестнадцати годам он уже перепробовал все “удовольствия” жизни. Нельзя сказать, что у него не было примера в лице отца и что это не сыграло значительную роль.
Младший сын – Витя – был на Димку совсем не похож. Александр считал, что Димка пошел в него, а Витя в скромную и тихую Веру Михайловну. Что ж, похоже – это так. Но, кто похож в гениального Петра Петровича? Или, как говорят, природа, поистратившись на гения, отдыхает на его потомстве.