Путь еретика или Философия Единения. Часть 1 из 5

«Кто ищет, вынужден блуждать[1]...»

***

О ВЕТРАХ ПЕРЕМЕН

 

                Все великие перемены в жизни одного человека, а также
                и всего человечества, начинаются и совершаются в мысли.
                Для того чтобы могла произойти перемена чувств и
                поступков, должна произойти, прежде всего, перемена мысли.

                Л.Толстой

 

В досоветские времена у нашего народа была вера. Вера в Бога и царя, как Его наместника. Отец Небесный, царь-батюшка — нежно и ласково, неразрывно друг от друга, как небо и земля, как море и берег. Крещение, венчание, рождение, отпевание — все самое важное, самое сокровенное в жизни человека было связано с церковью, храмом, батюшкой-священником. К нему же шли со своими проблемами и горем, со счастьем и сомнениями. Единство тела и духа в действии.

Кто соблюдал Божьи заповеди из любви, кто со страху перед наказанием, но вера и церковь были теми факторами в жизни народа, которые удерживали его от сваливания в пучину вседозволенности и анархии.

Вера на Руси вообще представляла собой некую смесь христианства, язычества и собственного представления каждого человека о Божьем промысле.

«Отвергнув язычество как религию, наиболее развитые слои русского общества, тем не менее, не отказались от многих языческих верований, связанных с их обычаями. Для культурных классов, язычество, перестав быть религией, оставалось в силе, как практическое правило жизни. Для народных масс дело обстояло еще хуже. Их никак не обучили той вере, которую их обязали принять, и им оставалось только руководствоваться в данном случае той общей точкой зрения, которую имел каждый язычник в вопросах взаимоотношений различный верований. Они и стали просто «двоеверческими», поставили новую веру рядом со старой, присоединили одну к другой. Христианский Бог со Своими святыми и языческие божества составили две различные божественные семьи» (иеромонах Иоанн (Кологривов), «Очерки по Истории Русской Святости»).

Традиционные праздники Рождества и Пасхи, Преображения и Крещения Господних, Сретение и Благовещение причудливо переплетались с языческими праздниками Ивана Купала и масленицы.

Так[2] праздник 25 декабря — коляда (зимнее солнцестояние) был заменен Рождеством Христовым. Содержание: свадьба Дажьбога и Марены. Святочные игры. Крещенские морозы.

6 января — день Кащея и Велеса. Замещен крещенским сочельником. Воспоминание о том, как Кащей украл Марену.

1 марта — день Марены. Замещен днем святой Мариамны праведной. В народном календаре она была названа Маремьяной-Кикиморой «одноглазой», равнозначной языческой Марене-Марморе-Маре-Кикиморе.

7 апреля. День Масленицы-Марены. Весеннее равноденствие. Согласно астрономическим данным весеннее равноденствие: день равен ночи, — наступает 20(21) марта, но срок был смещен из-за несовершенства календарных систем. Этот праздник сдвинут Пасхой и замещен праздником Благовещения Богородицы. Содержание: сожжение Масленицы-Марены, золотые яйца (пасхальные), отпускают птиц на волю.

7 июля. Купала. Летнее солнцестояние. Согласно астрономическим данным летнее солнцестояние наступает 20(21) июня. Этот праздник замещен праздником Иоанна Крестителя. Содержание: празднование победы Перуна над Скипером. Купание — воспоминание о купании Живы, Марены и Лели. Также вспоминают в этот день (и всю «русальную» неделю до Купалы) купание Перуна в Днепре, встречу Перуна и Роси — рождение Дажьбога. Предполагают, что Купала (древнее — Кополло-Аполлон) — это одно из имен Дажьбога.

28 августа. Успение Златогорки. Может быть перенесена на воскресенье и пятницу. Замещен Успением Божьей Матери. Конец жатвы.

21 ноября день Сварога и Семаргла. Замещен праздником Михаила архангела.

Языческие праздники и имена прочно и на века вошли в приметы и поговорки русичей-христиан: «Вздел Ярило зиму на вилы», «Дажьбог на порог Весну приволок», «Пришел Дажьбог — Весне не уйти», «Дажьбог весну начинает — Перун лето кончает», «Пришел бы Ярило, а тепло будет», «До Ярилы крепись, хоть разопнись, с Ярилы живи не тужи», «Ветрогоны пыль погнали по белу свету, зарыдали по красну лету».

Советские времена надолго загнали веру в подполье, поставили Божий промысел вне закона. Взрывались и грабились храмы. Многие из них превращались в музеи атеизма, школы, общежития, больницы и склады. Иконы, книги сжигались, золото, серебро и бронза шли в переплавку — молодому государству нужны были средства на борьбу за свое выживание. В это время было уничтожено тысячи ценнейших книг и икон — великое наследие многострадального народа.

«К злейшим врагам новой «власти» было отнесено все духовенство, а места его Богослужения подлежали «советскому проклятию». В 1918 году были убиты 18 архиереев, а в тюрьмы и концлагеря отправлено 4 епископа, 8 архимандритов и 5 игуменов.

Кощунственному погрому и закрытию подверглось 26 монастырей и 94 храма. Если до 1917-го в России служило 360 тысяч священников (из них 100 тысяч приходских пастырей), то к концу 1919 года осталось в живых только 40 тысяч священников» (Ф.Шипунов, «Истина великой России»).

Безграмотные чиновники от партии составляли безграмотные декреты. Отменялись церковный брак, титулы, ранги. Церковь на веки вечные отделялась от государства. Традиционный церковный календарь также был отменен и введен западный. Наверное, по мнению большевиков, православная церковь была большим врагом большевизма, чем Запад.

«Уже в 1918 году большевики открывают широкую торговлю культурными ценностями, принадлежащими Русскому народу. Скупочные пункты драгоценных металлов и камней в Западной Европе заполнились огромным количеством ценностей из России. Они текли туда как официальным, так и неофициальным путем в виде изделий или уже переплавленными в слитки. Таможенники, осматривающие прибывающие из России пароходы, сообщали, что лично видели ящики, набитые золотой и серебряной церковной утварью: крестами, чашами, дискосами, наугольниками евангелией, наложенными в спешке, кое-как, причем по оставшимся следам можно с уверенностью сказать, что они уминались ногами…

За несколько месяцев «работы по изъятию ценностей» Русской Церкви по всей России в большевистский Гохран поступило, по официальным сильно преуменьшенным данным, более 17 пудов золота, 11 415 пудов серебра, 13 581 бриллиантов и алмазов, 3835 и 9 жемчужных ниток весом 2 и 11 фунтов, других драгоценных камней — 31 282 штуки весом в 1 пуд 19 фунтов» (О.Платонов, «Терновый венец России»).

Вера в живого Бога — отныне заменялась на веру в бога живущего на земле — вождя, генерального секретаря и целый сонм маленьких поместных божков — секретарей райкомов, горкомов, обкомов… Мифы и предания религиозные уступали место мифам и предательствам партийным, святки — новогоднему угару, Пасха — дню рождения «великого вождя» и майским праздникам, крестные ходы с хоругвями — демонстрациям и парадам с транспарантами и лозунгами, Святая троица — троицей «Отец народов, партия-мать[3] и дух коммунизма», а святые мощи и рака — «нетленному» телу Ильича и мавзолею. Что поделаешь: новые времена приносят и новые мифы.
 
                ===================================
                Новые времена приносят и новые мифы
                ===================================   

Атеистическое воспитание в духе классиков «марксизма-ленинизма», пошлости и глупости а-ля товарищ Е.Ярославский[4], дало обильные всходы в незрелых умах, заполнив пустоту безверия всякого рода суррогатами и прочей малоперевариваемой чепухой.

Однако, даже атеизм самого Ленина, человека, казалось бы, просвещенного и вполне неглупого был столь же эмоциональным и грубым, сколько совершенно ненаучным и бездоказательным.

«Об этом красноречиво свидетельствует разговор, о котором вспоминает один сотрудник Ленина. Разговор происходил ночью под темным куполом звездного неба. «Я заметил Ленину, — рассказывает его собеседник, — что мысль устремляется к Великому Разуму, когда перед глазами в небесном пространстве бесчисленное количество, мириады звезд. Ленин засмеялся и иронически произнес: «К боженьке!» — Назовите это как хотите, Владимир Ильич… Разве не прав был Спиноза, который говорил: когда передо мною прекрасный часовой механизм, я невольно думаю о мастере, сотворившем его. — Все это несет поповщиной, — ответил Ленин, — короче говоря, вы хотите сказать, что все было создано боженькой. Хорошо. Допустим, что все, что существует, всю вселенную боженька создал энное число миллиардов лет назад. Ну, а что он делал раньше, — спал, что ли?..»

Вот и все, что нашелся ответить этот человек, обладающий проницательным умом и широким образованием!» (А.Мень, «Истоки религии», т. 3, ч. 1, гл. 3).

Правда, в самые суровые годы Великой Отечественной войны православная церковь гонениям не подвергалась. Даже наоборот. Приветствовалась любая, даже самая мифическая помощь. Сталин принимал любые меры, лишь бы хоть как-то переломить сложившуюся угрожающую ситуацию в огромной воюющей стране. С 1941 по 1945 годы в СССР вновь открываются 20 000(!) храмов. Дошло даже до того, что в Москве весной 1942 года разрешили праздновать Пасху. Священники собирали средства на строительство танков и проводили молебны за судьбы страны и сыновей отечества. В первые месяцы блокады Ленинграда город был обойден крестным ходом с иконой Казанской Божьей матери из Владимирского собора для спасения города. Даже сам Киев был освобожден в день празднования этой иконы!

Несмотря на свой столь сложный и непредсказуемый характер Сталин, вопреки мнению многих, не изменил своего отношения к церкви и после окончания войны. Он неоднократно встречался с патриархом Алексием I (1877-1970) и принимал его в любое время дня и ночи.

Никита Хрущев уже после смерти Сталина даст команду на новое преследование церкви и верующих — необходимости в их поддержке уже не было. Такова была благодарность советского коммунистическо-атеистического правительства за неоценимую помощь в годы войны.

«Мне кажется, что Хрущев был одержим идеей делать все вопреки Сталину. Даже когда это противоречило здравому смыслу. Сталин открывал церкви. Будем закрывать. И сократил их на одну треть. Сталин принимал патриарха в любое время дня и ночи. Не буду принимать, как бы не просил об этом. И не принимал. Лишь спустя несколько лет после своего воцарения он соблаговолил наконец-то дать ему аудиенцию.

Рассказывают, что Хрущев встретил патриарха следующими словами: «Мы марксисты и потому разделяем мысль Маркса о том, что религия — это опиум для народа». На что спокойно и с достоинством патриарх Алексий отвечал: «Хотя мы не марксисты, но тоже разделяем мысль Маркса о том, что религия — это сердце нашего бессердечного мира». — «Где об этом говорит Маркс?» — удивился Хрущев. «Да там же, где он сравнивает религию с опиумом. В предыдущем предложении».

Говорят, что Хрущев был растерян. Говорят, что после ухода патриарха он в ярости топал ногами на своих референтов, не подготовивших его должным образом к встрече» (В.Сидоров, «Знаки Христа»).

Даже в начале 80-х количество православных приходов стремительно уменьшается, но уже к 1988 году авральными темпами идет приготовление к празднованию 1000-летия крещения Руси — их открывается более тысячи. Появляются воскресные школы, открываются духовные училища, семинарии…

О советском периоде в истории Руси (в самом широком значении) еще напишут сотни книг, снимут десятки фильмов — настолько больна и нетривиальна это тема для постсоветского человека.

Отдельные основательные трактаты будут посвящены теме советского героизма — настоящего и мнимого, о трудовых свершениях и всесоюзных комсомольских стройках, часто как искусственного выхода неиссякаемого энтузиазма и молодежной энергии. Вспомните освоение целины, погубившее миллионы гектаров девственных пастбищ, и стройку века — БАМ. Только после того, как по этой магистрали пошли первые поезда, стали думать-соображать, что же теперь с нею делать: сил и средств вложено уйма, а отдача и окупаемость очень сомнительны и эфемерны.

Чрезвычайно характерной чертой советско-социалистического планового ведения хозяйства, ее изюминкой и пикантной деталью было неординарное и славное действо, должно быть призванное приобщить народные массы и, в первую очередь, зеленую молодежь к многовековой славе великого народа под коротким, но емким названием «битва».

Причем, объявлять битву, сопровождающуюся всеобщей и тотальной мобилизацией, бесцеремонно и совершенно бескорыстно (в смысле — бесплатно, даром) эксплуатирующей лучшие качества нашего народа — совесть, взаимопомощь и мечту о лучшем будущем — можно было практически по любому мало-мальски подходящему поводу. Классический пример — «битва» за урожай.

Практически ежегодно советское народное хозяйство под неусыпным взором самого планирующего в мире правительства было в искреннем замешательстве по поводу невесть откуда так некстати взявшегося урожая зерновых, сахарной свеклы, подсолнечника и капусты. То ли посеяли и забыли где (благо родной земли столько, что можно без особых проблем потерять на ее просторах Францию и Германию, не говоря уже о голландиях и даниях), то ли сеяли после глубоких праздников в тяжелом состоянии посталкогольной нирваны. А осенью совершенно случайно наткнулись на перестоявшееся поле во время очередной утренней послепраздничной прогулки на казенном колхозном вездеходе-тракторе.

Но так это было или несколько иначе — не важно. Важно то, что оперативно и по тревоге поднимались секретари обкомов и райкомов, парторганизаций и партийных ячеек. Благо, что партия тогда была одна и межпартийные переговоры и договоренности были не нужны. На этом экономилась масса полезного для внеплановых «битв» времени. «Слуги» и «лучшие представители» народа поднимали по сложившейся привычке народные массы, и фонтан отечественного трудового героизма начинал бить в полную силу, радуя всеобщий взор и будя гордость каждого за причастность к истории. Вся страна пестрела лозунгами и призывами: «Даешь в закрома Родины столько-то миллионов тонн зерновых!», «Все на битву за урожай!», «Уберем зерновые досрочно!», «Догоним и перегоним Запад по количеству зерна на душу населения!».

Как и любое иное сражение, «битва за урожай» не обходилась без своих героев и немыслимых, но неизбежных потерь — на войне, как на войне. Герои получали свои Золотые Звезды, ордена и медали, а потери списывались в естественные убытки. Все, что так некстати и обильно уродило, полностью вывезти часто просто не успевали — на радость многомиллиардной армии крупных и мелких пернатых и в конец обнаглевших грызунов.

Зато из того, что все-таки удавалось спасти ценою неимоверных усилий, до конечного потребителя доходила иногда целая половина! Остальное — плесневело, гнило и закапывалось в ту же самую землю, где оно выросло, либо поедалось восторженными колхозными поросятами. Последние, к глубочайшему изумлению населения, упорно оставались худыми, несмотря на возникающие с завидной регулярностью издержки самой плановой экономики в мире. Они были настолько непохожи на тех образцово-показательных хрюшек, которые демонстрировались всему миру на международных выставках, что невольно на ум приходила мысль о специальных партийных пайках для свиных рекордсменов — бессменных звезд теле- и газетных репортажей.

Вспоминаю наши шефские армейские визиты на подшефные овощные базы, а также разгрузку мокрого и грязного картофеля, начавшего портиться еще в вагонах. Его разгружали с помощью специальных металлических тележек с пологой передней частью, что позволяло их частично загружать, врезаясь на полной скорости в кучу клубней. Потом все это высыпалось в большие специальные складные ящики и автопогрузчиком увозилось внутрь огромных складов. Там другие наши коллеги пытались в ящиках, так «любовно и деликатно» наполненных нами, найти признаки скоропостижно испортившихся картофелин. Поврежденные клубни из ящиков изымались и выбрасывались, дабы не мешать остальным спокойно догнивать в высоких и ровных штабелях, в полном соответствии с требованиями ведомственных инструкций и стандартов.

С такой же завидной регулярностью и фантастической периодичностью страна геройски готовилась к наступлению зимних холодов — к заготовке угля, мазута, дров и торфа, к латанию бесконечных теплоцентралей, обогревающих целые кварталы и улицы. Конечно, тепло доходило и до самих домов и квартир. Если там так же, естественно героически, потрудились сотрудники другого порождения тотальной централизации — жилищно-эксплуатационных контор (ЖЭКов) и ремонтно-эксплуатационных участков (РЭУ).

Даже в самые суровые и снежные зимы можно было с легкостью изучать топографию стратегических муниципальных тепловых коммуникаций по всегда свободной от снега земле, часто покрытой нежной и вечнозеленой травой. С огромным трудом добытые миллиарды тепловых калорий совершенно безвозмездно уходили в открытый космос, обогревая за счет народных средств холодную бездну Вселенной.

Для огромной северной страны, имеющей свои бескрайние просторы тундры, вечной мерзлоты и зимние температуры, опускающиеся существенно ниже нуля, наступление холодов в конце осени обычно оказывалось совершенной неожиданностью. Это приводило к очередной встряске руководящего состава всех уровней и коммунальных работников с выдвижением других лозунгов: «Наше тепло и заботу — в каждый дом», «Даешь ремонт теплотрассы в три смены!» и др.

При отсутствии подобных глобальных «битв» на просторах советской Родины то там, то сям с переменным успехом протекали «локальные вооруженные конфликты»: строительства, ремонты, соцсоревнования и субботники. Целые роты, батальоны и полки, вооруженные лопатами, носилками и другим хозяйственным инвентарем под бравые марши и политическую молодежную попсу высыпали на улицы городов и сёл, дабы ударным коммунистическим трудом добиться того, о чем и забыть то уже давно было пора.

Великая и многострадальная страна, помогавшая нефтью, продуктами и деньгами дружественным политическим режимам и партиям всего земного шара, боровшимися с «коварным империализмом», всегда заботливо оставляла в жизни своих граждан возможность для самопожертвования и подвига.

            Несчастна та страна, которая нуждается в героях (Б.Брехт)
 
Историкам еще предстоит сделать свои открытия и провести исследования уникального опыта тоталитарной свободы, массовых репрессий и кухонной гласности, перетасовать известные и не очень фамилии…

Пусть будет так, а история рассудит, кто прав и кто виноват.

                ***

Так уж получилось, что период начала формирования моего мировоззрения совпал с великим событием в мировой истории — крушением советской империи. Падение Берлинской стены, «железного занавеса», новые надежды и чаяния, эйфория и панический страх, сумятица и шок — все слилось воедино, в одно мгновение обнажив давние проблемы стран, народов, городов и каждого человека в отдельности.

Внезапно обрушившаяся нищета на сотни миллионов ничего не подозревавших людей уравняла рабочего и служащего, начальника и подчиненного. Пришло время другое и других. Гласность, демократизация, перестройка — такие яркие в своей стремительности и такие же непонятные основной массе народа, уходили в прошлое, так и не успев стать настоящим. Эти слова слегка скользнули по ушам, полоснули по сердцам и устам, и ушли, уступив место несколько иным: трасты, компании, ваучеры, дивиденды, акции, приватизация, талоны и тому подобное.

Застенки империи рухнули, похоронив под своими завалами тысячи жизней и миллионы надежд. Лев, державший зверей в лесу на коротком поводу, скоропостижно скончался. Народ до остервенения весело и безбоязненно топтал вчерашние святыни, громил памятники и бюсты, к которым раньше и подойти-то не смел, смело и демонстративно сжигал свои партийные и комсомольские билеты. По просторам бывшего Союза ССР торжественным маршем пронесся парад суверенитетов. О гордой независимости величественно объявляли союзные и автономные республики. Неоднократно слышались требования независимости от областей и районов. Тысячи мародеров от партии и комсомола ринулись выгребать из-под имперских финансовых завалов счета, кассы, вклады, золотые запасы. В кратчайшие сроки делались огромные капиталы на фоне общего обрушения страны в нищету. Вместо обещанного неуклонного движения к светлому будущему вполне реально чувствовалось сползание во мрак средневековья.

Недостаток культуры и воспитания каждого очень гармонировали с повсеместно раскуроченными автобусными остановками, детскими площадками, разбитыми фонарями и вывернутыми лампочками. Что поделаешь — извечная тяга к свету не позволяла нашему человеку пройти спокойно мимо его источника. Наверное, из тех же самых соображений известное изобретение А.Лодыгина бережно переносилось из холодных и сырых общих парадных в уютные и теплые условия личных квартир, дабы своим светом еще долго радовать своего не вполне законного хозяина.

Люди растерялись от нежданно-негаданно свалившейся на их головы свободы. Незнакомые ощущения будоражили умы, коктейль из свежего воздуха перемен, страха и надежд и растерянности пьянил не хуже спиртного. Демократия воспринималась многими как возможность безнаказанного хамства, плюрализм — как обязательное и законное право противоречить по любому, даже самому бесспорному и естественному поводу, а «перестройка» — как призыв ломать и крушить все, что хоть как-то напоминало о тоталитарном прошлом. При этом руки до нового строительства обычно не доходили — слишком многое нужно было успеть еще сокрушить…

То, о чем миллионы запуганных советских граждан десятки лет шушукались на кухнях, за что Великая Родина бросала в тюрьмы и психушки тысячи диссидентов, из которых только самым именитым посчастливилось быть изгнанными за пределы страны, стало реальностью со всей своей безжалостной очевидностью. Сейчас нужно было самому что-то решать, искать работу и средства на пропитание семьи.

У многих впервые появилась долгожданная реальная возможность своими глазами посмотреть мир. Свобода! Но эйфория быстро проходила, как только приходило осознание того, насколько мы отстали от Европы и остального цивилизованного (а часто даже и не очень цивилизованного) мира.

Пустые желудки талонами и купонами на продукты насыщаться упорно не хотели. Вслед за опьянением свободой наступило жестокое похмелье разочарования. Нищенские зарплаты и безработица подкосили десятки миллионов добросовестных тружеников и, в первую очередь интеллигенцию — учителей, врачей, ученых, инженеров.

В продовольственных магазинах даже «кость пищевая» по гривеннику за килограмм превращалась в нечто совершенно лакомое и недоступное для простого гражданина некогда великой и богатейшей страны. Народ дружно разметал с полок магазинов последние килограммы окаменевшей соли и залежалые ящики противопожарных спичек, выпускавшихся под брендом «Гомельдрев».

Вместе со свободой и свежим ветром перемен, чаще похожим на безжалостное торнадо, к нам начала поступать информация — книги, журналы, брошюры. Разного рода экономисты и психологи учили нас, как жить, проповедники — во что верить.

Вначале хотелось все слушать, впитывать, еще плохо разбираясь в нюансах и мелких различиях. Слова «Бог», «Господь», «вера», «чудо», «Библия», «Евангелия», «оккультизм», «магия», «гороскопы», «пророчества» — казались и родными и чуждыми одновременно. Родными, потому, что зов сердца и голос разума не замолкал даже в суровые годы тотального атеизма. Чуждыми же по причине 70-летнего вытравливания и «выгаживания» всего святого в «совковых» мозгах людей до той степени, когда начинаешь стыдиться естественного и смущаться по поводу порядочного.

Однако «ветер перемен», а может и не только он, свое дело сделали — советские идеологические установки в мозгу, душе, сердце без особого сопротивления уступили место новым — еще не совсем понятным, но уже наметившимся в своих туманных очертаниях.

 

ОБ АКСИОМАХ
И ТОЧКАХ ОПОРЫ
 

                Я родился с таким умом, что главное удовольствие
                при научных занятиях для меня заключалось не в
                том, что я выслушивал чужие мнения, а в том, что
                я всегда стремился создать свои собственные.
                Р.Декарт
               

Каждый человек рано или поздно, но задумывается над тем, кто мы такие — люди, откуда пришли, куда идем. Извечные философские категории «добро» и «зло» при всей своей заезженности и банальности перестают уже устраивать именно как термины, требуя вполне конкретного наполнения смыслом. Знания, вложенные родителями, школой, государством, все больше начинают расходиться с миром реальным.

Иногда начинает казаться, что все вокруг ложь и обман, иногда — что ложь была тогда, в прошлом, а только сейчас как раз и открывается истина. Но то, что вокруг нечто изменяется, то постепенно и не торопясь, то внезапно, скачком — приходится признать несомненным. Вопрос уже заключается в другом — принять изменения как должное и неотвратимое (и не термины становятся нужны, а их глубина, смысл), или же смириться с возникшей «нескладухой» и продолжать жить, как ни в чем ни бывало, списав свои сомнения на счет своего же непонимания.

В этом вопросе я тоже не стал исключением из правила. Такие мысли все активнее стали у меня возникать где-то уже после 25 лет, когда давным-давно уже сняты детские розовые очки, сравнительно недавно отброшены юношеские максимализм и горячность, но уже приобретены некоторые опыт и знания. Я осознавал, что обладаю неким довольно сильным необъяснимым сверхъестественным чутьем, которое часто опережало события и подсказывало мне верное решение, которое с удивительной полнотой вписывалось в мою жизнь и жизнь моей семьи, в судьбы друзей и близких. Оно же мне подсказывало, что мы, люди, не просто чей-то банальный эксперимент или орудие в чьих-то руках, а нечто большее.

В минуты радости хотелось обнять и расцеловать целый мир. Казалось, что он весь у моих ног, что мой путь — велик и радостен, а сам я — мудр и гениален. Слова мудреца Сократа «Я знаю только то, что ничего не знаю» воспринимал несколько свысока, будучи уверенным в своих безграничных знаниях: «А я знаю все! Значит, я умнее самого Сократа. Да и кто он вообще такой, так — даже не страница в истории, а буква».

            
             Чем более читаете, не размышляя, тем более уверяетесь, что много знаете,
             а чем более размышляете, читая, тем яснее видите, что знаете еще очень
             мало (Вольтер)
            
Но светлые дни жизни скоро заканчивались, а серые и черные приносили только огорчения, обиды, потери. «Жизнь как тельняшка — черные и белые полосы». Но часто казалось, что если жизнь и тельняшка, то тогда наверняка старая и грязная, так как белые полосы постепенно уступали место серым. Да и идти приходилось чаще всего не поперек полос, а вдоль. И тогда уже хотелось послать все подальше, развешать по жизненным явлениям и категориям ярлыки типа «Весь мир — абсурд, все женщины — неадекватны», «Карьера и служебный рост — это так естественно», «Мы живет, чтобы взять от жизни все», «Свою свободу не отдам никакой женщине» (а так хотелось бы! Как в басне Эзопа о лисе и винограде. Рыжая хитрюга не могла достать сладкие и сочные ягоды и, чтобы не казаться побежденной, придумала себе оправдание — мол, не очень-то и хотелось). Но... Что-то подсказывало, что не все так просто, да и сердце не к этому стремилось.

Вот так постепенно, через ощущения, чувства, через несостоятельность и ущербность банальной философии жизни, через преодоление мнения толпы и, прежде всего себя, меня стали посещать мысли о некой надчеловеческой силе, разумной и очень дальновидной. Что-то подсказывало, что она есть. В голову приходили шаблоны и штампы, навеянные много-многосотлетними человеческими представлениями — религиозными и материалистическими... но они тут же решительно отвергались: «Нет, не так, не в таком виде».

Если над нами есть Некто Высший, почему я Его никогда не видел? Если он — Высший Разум, то почему в жизни так много глупости? Если он — Высшая Справедливость, то почему здесь, на земле, так много несправедливости; почему низкий, подлый человек живет в роскоши, а хороший и порядочный — не имеет подчас самого необходимого; если он — Высшая Любовь, то почему допускает предательства и измены.

В борении сердца, интуиции и ума все начинало потихоньку становиться на свои места.

Чтобы доказать теорему, необходимо знать некоторые аксиомы — то, что принимается без доказательства как очевидное. Это — базис, основа для дальнейших операций.

Так и мне необходимо было от чего-то отталкиваться, некий фундамент для дальнейшего сооружения собственной системы взглядов. В том, что надприродная сила разумна, я практически не сомневался. В противном случае было бы бессмысленно пытаться свести концы с концами — абсурд, хаос, анархию и беспорядок систематизировать не представлялось возможным. От терминов «Бог», «Господь», «Всевышний», дабы не будить подсознательных ассоциаций, пришлось решительно отказаться с самого начала.

Личный разум, давно уставший бороться с личными глупостью и сомнениями в одиночку, получил реальный шанс обрести надежного и авторитетного союзника. Он осторожно, чтобы не спугнуть столь редко подворачивающуюся удачу, предложил свой вариант — Высший Разум. Возражений у меня на этот счет особых не было. На том и сошлись.

Итак, первый догмат личного мировосприятия был сформулирован:

                Надприродная сила — это Высший Разум

Круг мыслей после определения их направления был уже несколько сужен, что, с одной стороны, позволяло сосредоточиться, а с другой — ставило новые вопросы, порой еще более убийственные. От абсурдности бытия без Высшего Разума я путем естественной эволюции собственного сознания вполне закономерно перешел к абсурдности бытия с Высшим Разумом. Как верно заметил Л.Толстой: «Страдания жизни неразумной приводят к сознанию необходимости разумной жизни».

Осталось дело за малым — либо признать, что Высший Разум либо имеет несколько иные критерии мудрости, чем человек, и именно поэтому все так странно и нелепо устроено, либо то, что все происходящее в мире, действительно мудро и закономерно.

Угроза собственной неадекватности, как следствие раздумий: «если мои представления о разумности верны, то почему я этого не вижу, а, если же нет — то, как я вообще могу что-либо увидеть?» несколько настораживала. О худшем думать не хотелось.

«Если части неразумны, то как может быть разумным целое? Так что для тебя есть только две возможности. Первая: если ты глуп, то Бог тоже глуп, потому что глупые части сделают Бога скорее более глупым, чем менее. Такое множество глупых частей не просто сложат глупость, но приумножат ее... Бог сойдет с ума.

Если ты говоришь, что Бог разумен, то должна быть разумной каждая часть — только тогда может быть разумным Бог. Если Бог совершенен, то должна быть совершенной каждая часть — только тогда может быть совершенным Бог.

Если ты постараешься понять, это станет очевидно» (Ошо, «Философия переннис»).

После некоторых раздумий и колебаний и с глубоким прискорбием для собственного «я» пришлось признать безусловное верховенство Высшего Разума. Так был сформулирован второй постулат личного миропонимания.

В сумме получалось следующее:

                Надприродная сила — это Высший Разум,
                существенно превосходящий человеческий

Для классической устойчивости системы требовалась еще одна точка опоры.

Возникла совершенно ощутимая необходимость если и не объявить мудростью происходящую вокруг глупость, то, по крайней мере, хотя бы найти ей разумное объяснение. Первый выход не устраивал вследствие своей простоты и банальной отговорки для незрелого ума. Кроме того, он не решал поставленной задачи — понять мир.

Идя по этому пути, на многое рассчитывать не приходилось. Личная разумность против внешней глупости — в начале исканий и внешняя мудрость против личной глупости — в конце, дисбаланса между микрокосмом и Вселенной никак не устраняли. Волей-неволей приходилось думать дальше, выбирая нелегкий и полный неожиданностей второй путь.

Не находя сколько-нибудь удобоваримого объяснения всей действительности с ее внезапными переменами и сложными перипетиями, но скорее чувствуя сердцем, чем осознавая разумом вполне реально скрытый от человечества великий замысел всего, что можно увидеть и ощутить, начинаешь верить в невидимую взаимосвязь всего, что происходит вокруг.

Откуда-то из глубин сознания всплывают немного банальные, немного философские и грустные строки:

                … Пусть будет так, что день вчерашний
                Уже назад не повернешь,
                В одну и ту же воду дважды,
                Как ни старайся, не войдешь.
                Не избежать, увы, нам смерти,
                Но все же в это верю я,
                Что в этой странной круговерти
                И есть вся сущность бытия…

Независимо от того, осознаем мы это, или же нет, но каждый наш поступок, слово, эмоция, мысль находят свой отклик в будущем. Даже самый маленький эпизод нашей жизни является лишь звеном в длинной цепи событий, начинающейся за пределами нашей памяти и уходящей в далекое неведомое. Добро и зло одинаково могут влиять на будущее и проявляться в самые неожиданные моменты, как зерна, дающие всходы. Все дело только в том, что за зерно ты бросишь в вечность…

Мухаммед в свое время учил: «Доброе дело — это то, что вызывает улыбку радости на лице другого человека», а я бы еще добавил «… а злое — то, что вызывает слезы одних, ехидную ухмылку других и негодование третьих».

Но если происходящее вокруг — неслучайно и разумно, значит наши страдания, боль, сомнения — тоже должны быть подвержены какому-то единому закону. А так как эти препятствия посылаются свыше (Высшим Разумом), то они, стало быть, тоже идут нам на пользу. Благо к тому времени различия между понятиями «хорошо» и «плохо» если и не сформировалось окончательно, то уж их рельефные контуры обозначились в сознании вполне отчетливо.

Само собой напрашивались явные ассоциации со сдачей экзаменов: длительные потуги подготовки, лишений и часто необоснованных страхов, неотвратимость самого кульминационного процесса, суровая комиссия, успех или не совсем, выдох облегчения, радость, сменяемая следующим этапом подготовки… А в результате — перевод на следующий курс.

Во время сессии экзамен для нерадивого студента является олицетворением самого зла. Тем не менее, он оказывается необходимым инструментом, с помощью которого будет решаться вся его дальнейшая судьба. Возможно, что сам механизм экзамена не вполне идеален. Однако за неимением лучшего приходится довольствоваться тем, что имеется. Вот так же и жизненные испытания должны восприниматься нами в качестве естественного процесса роста личности.

Можно, конечно же, все бросить и уйти из института, но далеко ли? Ведь если мечтаешь чего-то достичь в жизни — учись. Другого пути просто нет. Бросишь один институт — придется идти в другой. Но там свои экзамены. Таковы правила. Так что, хочешь — не хочешь, а путь один: стиснуть зубы и как можно успешнее пройти все испытания.

Пройдут пять лет, девять сессий и государственные экзамены и вот он, заветный диплом об окончании высшего учебного заведения и присвоении соответствующей квалификации. И уже все предэкзаменационные страхи кажутся чем-то из другой жизни. Сейчас ты уже на пороге новой, совершенно захватывающей и великой! Стоит ли помнить о прошлых мелочах?

Так чем же, все-таки были те экзамены — издевательством над Вами, как будущим непризнанным гением или, пусть хотя бы и суровой, но необходимостью? И уже с высоты своего нынешнего положения в качестве победителя, великодушно приходится признать — благом… Да, мы такие — победители на вершине славы и в преддверии великих свершений.

Так постепенно, в муках, тревогах и сомнениях вырисовывался третий догмат: «Испытания и тяготы в нашей жизни — не случайность, не глупость, не абсурд. Они — благо для человека».

В результате всех философских терзаний была получена следующая формулировка:

                Надприродная сила — это Высший разум,
                существенно превосходящий человеческий.
                Все испытания и лишения в жизни — благо, ибо достойно
                их преодолевая, человек растет и совершенствуется
 

Честно говоря, от такого открытия захватывало дух… Еще бы — миллионы людей в течение тысяч лет пытаются понять: «В чем смысл жизни?»

До этого мне казалось, что весь ее смысл для всех живых существ заключается в том, чтобы любой ценой дать потомство, продолжить себя, как вид, в других таких же существах. И так далее — из года в год, из тысячелетия в тысячелетие, из бездны прошлого в бесконечность будущего.

Но одно обстоятельство меня смущало и настораживало больше, чем все мои открытия в этой области дали полезного в понимании мироустройства. Получалось, что жизнь — это абсурдная цепочка бессмысленных существований затерявшихся во мраке холодной Вселенной биологических объектов. Ведь большинство современных научных теорий говорит о том, что было Начало всего. А раз было Начало, то до этого момента ничего не могло быть, включая любые проявления жизни! Ничего не было до начала, ничего не останется после неизбежного разрушения всех материальных форм…

Каким бы совершенным через многие тысячи, миллионы или миллиарды лет не стало человечество, ему предстоит неотвратимая гибель. Переселение в другие звездные системы или галактики ничего не могут изменить кардинально — Вселенная однажды должна придти в свое исходное состояние, расширение обязательно закончится сжатием, физической смертью всего материального.

На фоне такого безрадостного финала само безудержное цепляние каждого живого организма за свое существование казалось чем-то гротескным, бессмысленным. А если кроме неизбежного метаглобального коллапса всего сущего добавить целый ряд вполне реальных угроз жизни каждого из нас и человечества в целом! Например: опасности техногенного характера, преступность, вооруженные конфликты и войны, природные катастрофы и катаклизмы, то проблема реального выживания отдельного даже самого разумного и продвинутого во всех отношения биологического вида начинает казаться вообще чем-то абсолютно непредсказуемым, случайным и сомнительным. Такие принципы мироустройства не оставляют ни малейшего места тому, что хоть как-то можно назвать Высшим Разумом.

Здравый смысл и интуиция подсказывали единственно возможный выход из сложившейся ситуации. Оставалось окончательно отказаться от вложенных в наши восприимчивые головы материалистических идей и примкнуть к незнакомому и загадочному берегу идеализма, где уже не работают наши прежние критерии истинности и ошибочности, где ничего не попробуешь на зуб и на вкус, не понюхаешь и не потрогаешь… Ужас для человека, воспитанного в традициях классического материализма!

Тем не менее, необходимость такого решительного и ответственного шага была совершенно очевидной. Прежняя система взглядов дискредитировала себя своей несостоятельностью и превратилась в настоящий тормоз для дальнейшего познания.

А тут вдруг открываются такие перспективы! Великая Тайна слегка приоткрыла свои покровы. Кажется, уже вот здесь! совсем рядом! только протяни руку, и достанешь все ответы на все когда-либо существовавшие вопросы! Подобная перспектива захватывала и пугала своим величием.

Начинаешь осознавать, что ничего-то, на самом деле, и не знаешь. Вся система ценностей и принципы жизнеустройства рухнули, а новые еще не родились. Ведь я только в преддверии великого пути, в самом, что ни есть, начале. Как он долог и труден — не знаю, что в конце пути — не ведаю. Но, справедливости ради отмечу, что и легче на душе тоже стало — не нужно теперь было непосильным грузом тащить на своем горбу обветшавшие убеждения, поизносившиеся теории и потертые аксиомы. Как многие литры воды в походе по горам, если знаешь, что есть родники, реки и твердая уверенность, что сможешь их найти.

Да и слова Сократа уже начинаешь понимать. «Я знаю только то, что ничего не знаю». Прав был старик, ох, как прав. И это чувство его правоты еще больнее ранит. Гордость была уязвлена, вызов брошен, но… Из-за отсутствия обидчика и ответчика драться остается только с самим собой.

Это немного смущает своей необъективностью, но и дает определенную надежду: в любом случае победителем-то окажусь я!

 

О ЛЮБВИ, ДРУЖБЕ И
СПРАВЕДЛИВОСТИ

                Если судить о любви по обычным ее проявлениям,
                то она больше похожа на вражду, чем на дружбу.

                Ф.Ларошфуко

 

Итак, фундамент мировоззрения выстроен. Но ведь фундамент — это еще не сам дом. Уже в грязи не увязнешь, но и жить-то еще нельзя: со всех сторон дует, сверху — капает. Неуютно как-то.

Да и сам дом — это не только механическое соединение фундамента, стен и крыши. Дом — это, прежде всего, некий симбиоз живого и неживого, человека и сооружения. Дом без хозяина быстро чахнет, гаснет и ветшает.

Многие, наверное, были свидетелями, как брошенный дом, каким бы добротным он не был, в течение нескольких лет превращается в нечто отпугивающее и даже зловещее. Можно, конечно же, возразить, что хозяин по необходимости там подмажет, там подбелит, там подобьет и починит. Верно, все верно… Но математика, как точная наука, оказывается бессильной перед вопросом: почему масштабы разрушений дома существенно превосходят те усилия, приложив которые, хозяин их компенсировал бы? Другими словами — дом без человека разрушается заметно быстрее. Мистика, загадка? Как знать. Значит, дом дает человек защиту от неблагоприятных погодных условий, но и человек ему дает нечто большее, чем просто руки, глину, краску… Есть, видимо, некое поле, сродни электромагнитному, которое превращает человека, как хозяина, и дом, как имущество, в некую сложную систему — «Человек-Дом».

                ***

Я даже не могу вспомнить, когда впервые понял, что сердце — это не только орган для перекачивания крови.

Кажется, мне было лет семь-восемь. Родители взяли меня с собой в гости к своим друзьям. Так как тема их разговора вследствие моего малолетства меня волновала мало, то, дабы скоротать время я вышел погулять во двор.

Стояла ранняя осень, и тепло еще вполне позволяло резвиться детям на разного рода горках и каруселях. Было солнечно и немного влажно. Чужой двор не спешил принимать меня в свои объятия, но и не отторгал. Осмелившись, я шагнул навстречу группе местных детей, занимавшихся своими привычными играми и нисколько не обращавшими на меня ни малейшего внимания…

Мое внимание привлекла одна девочка. Она была старше всех... Ей было, наверное, лет 12-14. Бежевая курточка и вязаная шапочка удивительно гармонировали с ее светлым, сияющим лицом. Возможно, все это мне только показалось. Быть может, это солнечные блики играли на ней, сплетаясь в сложные подсознательные образы. Впрочем, сейчас все это не так уж и важно. Важно лишь то, что я просто стоял и смотрел на нее, как завороженный. И то, что я впервые в своей жизни почувствовал Нечто! Нечто таинственное и загадочное, удивительное и необыкновенное. Я не знал еще тогда, как это чувство называется. Лишь только спустя многие годы я понял, Что это было.

Я благодарен Судьбе, что она тогда впервые явила мне Любовь во всей своей чистоте и невинности, так нежно и бережно, чтобы не вспугнуть, не обидеть, не сломать и не опошлить.

С этой минуты у меня появилась некая Тайна, нечто совершенно особенное и Великое — этакое открытие Вечности, безграничности жизни, обретавшей с этой минуты сокровенный, глубокий смысл. Это было — Знание. Нет, не то знание ребенка, когда хотелось бежать со всех ног и рассказывать всем об этом, захлебываясь от восторга. Это не было знанием взрослого, которое хотелось бы применить с выгодой для себя, прикидывая будущие дивиденды. Скорее, оно было тем, что хотелось бы сохранить навечно во всей своей полноте и целостности, ничего не добавляя и ничего не отнимая, тем, что однажды став гармоничной частью моего «я», внезапно раскрылось, словно бутон цветка, наполняя своим ароматом все мое существо…

Потом неоднократно на протяжении своей жизни я иногда вспоминал Ее с теплотой и восхищением. Нет, я даже не пытался ее найти. Вряд ли это получилось бы. Да и стоило ли вообще? Этот чистый и светлый образ остался у меня в самых прекрасных, самых волнующих воспоминаниях. И я не уверен, что в мире есть что-то, что могло бы его сделать еще чище. А пачкать так не хотелось!

Итак, первый мой опыт общения с прекрасным состоялся. Отныне мне было уже с чем сравнивать и на что равняться. В дальнейшем, когда происходило в моей жизни подобное Нечто, подспудно я вспоминал эту удивительную, волшебно звучащую ноту. Она, как камертон, позволяла мне уловить звучание Великой Гармонии, сравнить и отделить ее от фальшивого, плохо звучащего набора звуков.

Потом, спустя некоторое время, когда улеглись первые бурные эмоции, я понял, что уже не смогу смотреть на мир прежними глазами — беззаботными и простыми в своей наивности. Передо мной открывался сложный, загадочный, непривычный мир.

Эта, вот так вдруг проявившаяся необъяснимая сложность и глубина персональной вселенной, несколько пугала и настораживала. Стены, доселе ограничивавшие мой мир, где все было так понятно и просто, рухнули, открыв совсем другой мир. Теперь нужно было самому искать ответы на все вопросы, которых раньше просто не было и не могло быть. Их даже и теперь-то еще не было — все представляло собой некий ком, сгусток образов, сливавшихся друг с другом. Распутать это все — и означало сформулировать жизненно важные вопросы.

Только одно было мне абсолютно ясно — детство закончилось, начинался новый этап в моей жизни. Неведомое грядущее вызывало смешанные чувства — страх бесконечности и надежда на открывавшиеся совершенно новые возможности…

Порой мне казалось, что судьба сыграла со мной злую шутку. Меня уже не могла устраивать просто жизнь сама по себе.

Ребенок при рождении делает свой первый вдох. Его дыхание становится символом жизни, символом отрицания смерти, символом увлеченности и страсти. И сопровождает оно человека до самого последнего его момента. Я же вдохнул Любовь. Именно она стала моим воздухом. Но, если ее не было, я уже начинал задыхаться…

С этого мгновения для меня уже не существовало отдельных понятий «жизнь» и «любовь». Отныне они совершенно естественно для меня начали сливаться воедино. Жизнь — как путь. Любовь — как смысл и то, что наполняло и одухотворяло этот путь.

Правда, цель самого этого пути была еще совершенно не ясна, но, как представлялось, и она должна была открыться, несомненно. Все было лишь делом времени. А вот его у меня впереди была целая вечность.

Но отделите цель от пути, и тот превратится в бессмыслицу, в нечто бессознательное и непонятное.

                Помните, как Алиса из сказки Л.Кэррола впервые увидела
                Чеширского Кота:

                — Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти? — спросила Алиса.
                — Это во многом зависит от того, куда ты хочешь прийти, — ответил
                Кот.
                — Да мне почти все равно, — начала Алиса.
                — Тогда все равно, куда идти, — сказал Кот.
                — Лишь бы попасть куда-нибудь, — пояснила Алиса.
                — Не беспокойся, куда-нибудь ты обязательно попадешь, — сказал Кот, —
                конечно, если не остановишься на полпути.

Я вступил в тот этап своей жизни, когда важны еще не сами цель и итог (все это тогда не представлялось вообще), а процесс движения, постижения. Именно так ребенок катается на велосипеде не для того, чтобы лет через 15-20 стать чемпионом, а потому, что ему просто нравится кататься; учится писать и читать не для того, чтобы стать великим писателем, а потому, что сам процесс составления слов вызывает у него неподдельный восторг, а умение самостоятельно прочесть сказку делает его независимым!


                Главное дело в жизни — любовь. А любить нельзя ни в прошедшем,
                ни в будущем. Любить можно только в настоящем, сейчас, сию минуту

                Л.Толстой
 
Само понятие «любовь», как определение, облаченное в слова, формировалось постепенно. Вначале все существовало только в образах, неких мыслеформах, на уровне чувств, эмоций — порой противоречивых и категоричных. Любовь к маме и мороженому — казались в детстве такими одинаковыми и естественными, что иногда приходилось путаться: что же я люблю больше. Это понятие не имело не только никакой сексуальной окраски, но даже градации «одушевленное — неодушевленное». Любовь — это были все положительные эмоции без исключения. И не важно, что было их причиной. Это сейчас уже, с высоты некоего жизненного опыта, можно немного свысока, несколько по-отечески улыбнуться, вспомнив свои тогдашние представления. Но тогда все казалось таким серьезным, таким совершенным, что малейшие посягательства на это выглядели ужасной дикостью и верхом вероломства.

Параллельно с представлением о «настоящей любви» формировались и представления о дружбе.

Все вроде бы было вполне понятно: любовь — это любовь, дружба — это дружба. И смешивать их было нельзя. Да и разделить, как оказалось, тоже было порою невозможно. Все было так переплетено между собой и запутано, что дело доходило до утверждений: «Любовь, конечно же, гораздо выше дружбы» и «Но настоящая дружба — ни в коем случае не ниже любви». Самые незначительные попытки конкретизировать суть различия приводили к настоящему эмоциональному цейтноту. Четких различий между такими вечными категориями еще не было, а юношеский максимализм с лихвой компенсировал маломальский здравый смысл.

Любовь, дружба, увлечение, симпатия — все это приобретало иногда причудливые и забавные формы. Дернуть одноклассницу за косичку — означало нескрываемую симпатию, а врезать портфелем по спине одноклассника в школе или дать товарищу списать нерешенную задачу — проявлением настоящей мужской, а не какой-то там девчоночьей дружбы.

Первые попытки разделить понятия «любовь», «влюбленность», «влечение» на основании силы внутренних ощущений конкретных результатов тоже не приносили. Великие и глубокие отношения по достоинству не могли быть оценены по одной простой причине — зов гормонов в крови во много крат перекрывал тихий шепот сердца и негромкий голос разума.

Со временем клятвы в мужской дружбе до гроба и признание ее гораздо выше отношений с девушками, уступают определениям более прагматичным и где-то даже циничным в своей искренности: «Дружба — это такое святое, сладостное, прочное и постоянное чувство, что его можно сохранить на всю жизнь, если только не пытаться просить денег взаймы» (М.Твен), «Дружба прекращается, когда начинается одалживание» (Свами Шивананда) и т.п.

Иногда самые настоящие человеческие качества нам представлялись слабостью. Стадный эффект и мнение толпы часто брали верх. Было очень неудобно, когда уличали в симпатии. Для того чтобы избежать насмешек и подначек приятелей приходилось грубить, когда хотелось раскрыться душой и восторгаться предметом своего обожания. Это было страшно несправедливо, но тогда казалось, что только таким варварским способом можно было избежать окончательного крушения своего внутреннего мира от беспардонного и вульгарного вторжения извне в чрезвычайно тонкий механизм человеческих отношений.

Так за внешней агрессией и грубостью скрывались чрезвычайно ранимые и нежные, еще сырые и не сформированные, но уже осознающие свою неповторимую индивидуальность, души.

Понятие «справедливость» за время жизни человека, пожалуй, претерпевает наименьшие изменения. Но входит оно в его жизнь не иначе, как через свое отсутствие. Одному дали, а другому нет — несправедливо. Не виноват, но наказан — несправедливо. Достоин, но отказали — тоже несправедливо.


                Чтобы научить людей любить справедливость,
                надо показать им результаты несправедливости

                А.Смит
 
Однако в несправедливости главное даже не то, что кого-то там обидели, либо не оценили по достоинству, а то, что ее избыток может сломать некий хрупкий и невидимый механизм внутри человека, в результате чего тот может превратиться в циника и негодяя. Вот тогда формулы на манер «Раз нечего терять и справедливости тоже не существует, то и мне можно абсолютно все», «Нет, я не плохой — я такой как все», «Если не обманешь ты, то обманут тебя» становятся, к сожалению, правилами жизни. Но от того, что несправедливость становится нормой, гадости вокруг нас не становится меньше.

Справедливость — это отсутствие двойной морали: одной для себя, любимого, а другой — для всех остальных. Т.е. необходимо иметь один критерий оценки своих и чужих поступков.

                Однажды сын спросил у Муллы Насреддина:
                — Папа, а если мусульманин обратится в христианство,
                кем ты его назовешь?
                — Он отступник, нет ему прощения! — сказал ему Мулла.
                Сын немного подумал и снова спрашивает:
                — А если христианин станет мусульманином, как ты его назовешь?
                Мулла умиротворенно улыбнулся и ответил:
                — Он — понимающий человек.

«Это — двойная мораль. Если индуист становится христианином, христианин подумает, что к нему пришло понимание; а если христианин станет индуистом — он предатель, он должен быть осужден. Это — двойная мораль. Человек справедливости будет подходить только с одним критерием к себе и другим» (Ошо, «Философия переннис»).

Само понятие справедливости совершенно неразрывно от понятий «добро» и «зло», этих извечных категорий, критериев отношения человека со Вселенной.

Еще в утробе матери человек постигает азбуку контрастов. «Хорошо» — это когда мне приятно и комфортно, когда ничто не мешает и ничто не ограничивает. «Плохо» — наоборот, когда мне доставляют некоторые неудобства.

Ребенок активно взаимодействует с внешним миром. И помогает ему в этом мама. Кормление, свежий воздух, окружающие звуки — все это вливается в мир маленького человека с первых же дней его жизни по ту сторону рождения. Неприятная, резкая музыка, диссонирующая с миром ребенка, вызывает у него бурный протест. Музыка же приятная, гармонирующая с его настроением, вызывает некий «немой восторг» — ребенок замирает заворожено. Ведь его мир — мир звуков и ощущений. Свет яркий и тусклый, цвета лета и зимы, радуги и моря, запахи цветов и звездная глубина Вселенной придут к ней только потом — в следующей жизни, в жизни, следующей за его рождением. А пока его цвета — это оттенки звуков, интонаций, тембр, громкость.

У новорожденного младенца еще нет понимания добра и зла. Оно опирается на мировоззрение, анализ, а младенец вначале оперирует только ощущениями. У него есть только «хорошо» и «плохо». Холодно, голоден, мокрый подгузник — плохо. Тепло, сыто, сухо — хорошо. И лишь спустя некоторое время эти эмоциональные понятия начинают приобретать аналитическую окраску. И уже не просто «мне плохо», а «мне сделали плохо», не «я сыт», а «меня накормила мама».

Как только ребенок начинает мыслить и познавать мир, возникают понятия «добро» и «зло». Вначале они практически не отличаются от «хорошо» и «плохо» и основываются, в основном, на своих собственных ощущениях. Прививка — больно, значит — зло. Конфета — вкусно, значит — добро.

Ребенок растет и с ним растет его понимание добра и зла. И уже болезненная, но нужная прививка, хотя как зло больше не рассматривается, но и добром еще не является. А от такой вкусной и красивой конфеты оказывается (о ужас!) могут болеть зубки.

Так у ребенка возникают первые переоценки ценностей, критериев восприятия внешних событий. А сколько их еще будет в жизни маленького человечка! От старых, неверных суждений ребенок отказывается. Еще бы! Ведь они его тормозят, мешают процессу познания.

«Добро» и «зло» в течение жизни не раз еще будет наполняться совершенно разным, порой противоречивым смыслом. Ребенок растет — понятия изменяются. Все также естественно, как смена дня и ночи. Все идет своим чередом — день за днем и год за годом.

Но наступает в его жизни некий момент, когда приходится сопоставить свое понимание этого с представлениями других людей. Боль перестает быть чем-то сугубо личным, когда начинаешь понимать, что другие люди, оказывается, тоже ее чувствуют. И, представляете, не только мне обидно, когда отбирают любимую игрушку.

Так личное понимание становится чем-то обособленным, независимым от каждого в отдельности, становится неким общим правилом, нормой, истиной.

 

О ВОИНСКОЙ ДРУЖБЕ,
МУДРОСТИ И ЧЕСТИ
 

                Природа устроила так, что питать иллюзии
                свойственно не только безумцам, но и мудрецам:
                в противном случае последние слишком сильно
                страдали бы от собственной мудрости.

                Н.Шамфор

 

Я благодарен судьбе, что сразу после окончания школы она забросила меня в Ленинград (ныне Санкт-Петербург). Дисциплина и строгость военного института наложили на мой характер определенный и немалый отпечаток. Там, вдали от дома, родителей и школьных проверенных друзей приходилось все взаимоотношения с окружающими строить не просто «с нуля», а с «абсолютного нуля». Тепличный, ухоженный, свободолюбивый ребенок в новой и совершенно чуждой для себя атмосфере огромных физических и учебных нагрузок и еще большего морального давления должен был сам, без посторонней помощи поставить себя в коллективе. Крайне важно было не сломаться и не озлобиться, не опуститься до пожирания себе подобных за лишнюю «лычку»[5] или увольнение в город.

Во время учебы в гражданском ВУЗе студенты контактируют максимум 6-8 часов в день. Не нравится компания, группа — перетерпи и ступай домой. Там тебя поймут и поддержат. Даже если не поддержат, то, по крайней мере, можно на все наплевать и забыться в чтении, компании друзей, азартных играх…

Мы же в институте не только учились, но жили днем и ночью, час за часом, год за годом друг у друга на виду. И ни много, ни мало — целых пять лет! Кто был в такой ситуации, меня поймет, когда в минуты душевного разлада не имеешь ни малейшей возможности ни уединиться, ни предаться «саможалению» или просто спокойному анализу произошедшего. Когда всё и вся буквально раздражает и нервирует, а ты должен взять себя в руки, дабы не демонстрировать свои слабости. Потому, что рядом есть не только друзья-приятели, но и недруги-злопыхатели. А они-то уж случая позлорадствовать не упустят. К чести нашего курсантского коллектива таких «нехороших» было очень немного. Слишком большой роскошью для армейского нашего общества были эти «особи». Со временем практически все осознали, что в жизни с каждым может случиться что угодно и каждый может чувствовать боль потери, крушение надежд, душевную тревогу, даже просто почувствовать себя иногда слабым и уязвимым.

Благодаря военной системе и строжайшей дисциплине я смог навсегда сберечь в душе благоговейное и трепетное отношение к женщине — как матери, как сестре, как возлюбленной и нежной подруге.

Мятежный, но свободный дух в союзе с открытым, жаждущим взаимности сердцем, великолепная музыка вечности и божественной гармонии, застывшая в совершенно уникальной, неземной архитектуре Исаакиевского собора и Зимнего дворца рождали трогательные, немного наивные строки:

                Осенний теплый день, увы –
                Такая редкость в Ленинграде.
                Ложатся у седой Невы
                На серый камень листья… Вряд ли

                Мы сможем что-то изменить
                В теченьи жизни непреложном.
                Но никого нельзя винить,
                Что правда часто вместе с ложью.

                Дрожат дождинки на окне
                И далеко уже не жарко…
                Я до сих пор брожу во сне
                Аллеями в осеннем парке…

Там быстро приходит мудрость. Чужая, но близкая сердцу боль не дает повода для злорадства, а лишь пробуждает память недавно зарубцевавшихся событий. Разделенная с другом боль становится намного меньше, а радость — существенно больше. Такое знакомое со школьной скамьи арифметическое действие деления приводит к совершенно непривычному результату. Жизнь в дружном воинском коллективе учит несколько иной математике — математике сердца.

Я очень признателен всем своим одногруппникам, однокурсникам и офицерам за то, что они были в моей жизни и останутся в моем сердце навсегда.

Это было время юношеского максимализма и обостренного чувства собственного достоинства, безрассудства, граничащего одновременно и с глупостью и с героизмом.

Как-то на одном из занятий по марксизму-ленинизму (был тогда такой предмет обучения) преподаватель задал мне вопрос о социалистах-утопистах. Я бодро ответил, что Сен-Симон, Фурье и Оуэн создали утопический социализм и, сделав небольшую паузу, закончил свою мысль: «А Маркс, Энгельс и Ленин — утопический коммунизм!». Вторая часть фразы повергла преподавателя-подполковника в состояние легкого ужаса. Его врожденные чувства юмора и самосохранения подсказывали единственно правильный выход из этой ситуации — сделать вид, что ничего «такого» не произошло и, как говорится, «спустить все на тормозах».

Конечно же, назвать этот поступок героизмом было бы чересчур громко, а для глупости — слишком уж правдоподобным было сказанное. И все-таки, пусть небольшим, но героизмом это было. Ведь на дворе, как впрочем, и в нашей аудитории, где все это происходило, стоял 1988 год. Тогда еще пресловутая 6-я статья Конституции СССР о руководящей и направляющей роли компартии в жизни советского народа казалась вписанной туда на веки вечные. А совершенно одинокая партия сама, плутая в дебрях здравого смысла и болезненной глупости, уверенной и твердой поступью вела нас, как горячо уверяла советская пропаганда, к победе коммунизма, призрак которого вот уже столетие бродил почему-то не у нас, а в капиталистической Европе.

Через несколько месяцев этот преподаватель нас неожиданно покинул, заложив навсегда в наши души замечательную и несколько таинственную фразу: «Уходить нужно уметь красиво». О причине своего ухода он нам так и не поведал, предоставив нам взамен узкого откровения широкий простор для догадок и подозрений. Тешу себя надеждой, что моей вины в том не было…

Там же, в Питере (а называли мы Его так всегда, т.к. в этом слове было нечто совершенно родное и теплое, в отличие от «Ленинград» — официального и величественного) я впервые воспринял Казанский и Исаакиевский соборы не только и даже не столько, как произведения архитектуры, а как продолжение своего сердца.

Что-то было даже неловкое в том, что музей религии и атеизма (так или примерно так тогда назывался Казанский собор) будил во мне не «естественное» для советского человека ощущение отвращения к предметам культа и церковного обихода, а чувство трепетного благоговения перед великолепным духовным наследием великого народа. Сначала мне казалось, что я присвоил себе, украл что-то, что даже не имел права трогать, обманул свое родное государство, которое верило в меня и в то, что его воспитанник будет наполняться природным негодованием к «поповским штучкам» и утвердится в своем атеизме, а я… А я, как предатель, прильнул к запретному целебному источнику Святого Духа.

Немного опомнившись и разобравшись в нахлынувших вдруг противоречивых мыслях, я понял, что, оказывается, не один такой. У большинства посетителей музея тоже лица не выражали «священного негодования тысячелетним околпачиванием доверчивого народа со стороны работников культа», а светились редко скрываемым внутренним светом, вспыхнувшим от соприкосновения со Всевышним.

Еще одно и не менее яркое впечатление оставило посещение совсем маленькой церквушки на одном из Питерских кладбищ.

Однажды мне довелось участвовать в мероприятии, проводимом нашим институтом, по приведению в порядок и уборке могил солдат и жертв блокады ко Дню Победы. Прекрасная теплая погода накануне праздника способствовала быстрому завершению необходимых работ, а тишина и символика места, где нашли вечный покой многие сотни душ неизвестных нам людей, настраивала на специфический глубокий и философский лад. У нас еще оставалось времени до, как говорят «выдвижения в расположение» около часа.

Там же, на кладбище, в маленькой деревянной церквушке шла служба. О чем шла речь и по какому поводу не только не было ни малейшего понятия, но даже и мысли такой не возникало. Дверь была широко открыта, а свет внутри манил своей искренностью и доверчивостью. В темной раме двери, как на картине, была видна внутренняя обстановка: иконы, свечи, слышалось пение священника, периодически поддерживаемое прихожанами. Все было настолько завораживающим и красивым, что мы не могли не войти вовнутрь. С одной стороны мне было немного неловко, так как нас туда никто не приглашал, но то, что никто даже не взглянул на нас недоброжелательно, существенно приободрило.

Пение священника мой мозг, смущенный внезапным откровением сердца, на отдельные слова раскладывать даже не пытался. Запах ладана и воска с непривычки немного кружил голову. Он в совершенной гармонии с прекрасным пением и ярким огнем свечей, отражающихся многократно от незнакомых ликов на иконах и их золотых окладов, будил в душе теплую очищающую и радостную волну, прокатившуюся по телу снизу вверх и застывшую в горле неизреченной молитвой. Хотелось поднять руку и осенить себя крестным знамением. Военная форма и остатки благоразумия откуда-то издалека, приглушенно порекомендовали этого не делать. Пришлось это желание осуществить мысленно. Слезы высшей радости, как после длительной разлуки с кем-то очень родным, слегка увлажнили мои глаза. Немного смущенный столь внезапно нахлынувшими чувствами, я тайком осмотрелся по сторонам.

Мои товарищи, такие крепкие и «непробиваемые», а иногда и грубоватые в повседневной жизни, стояли рядом и тоже, по-видимому, чувствовали нечто подобное! Эти просветленные и одухотворенные лица, военная форма и пилотки, мешающие в руках, были настолько трогательны, прекрасны и одновременно совершенно незнакомы ранее, что я понял — есть в сердце каждого человека частица чего-то светлого и великого, что нас роднит и объединяет, удерживает от дурных поступков и наставляет на путь истинный.

Из храма мы вышли в безмолвии и возвращались практически в полной непривычной тишине. Я почему-то был абсолютно уверен, что эта незапланированная встреча с Вечными Любовью и Счастьем у каждого из нас оставит в сердце неизгладимое и ни с чем не сравнимое впечатление, как некий эталон чистоты и величия духа. Плохие мысли и пустые слова растаяли вместе с воском церковных свечей. Освободившееся от них пространство было настолько большим, что создавало вполне определенное и даже где-то осязаемое ощущение пустоты.

Немного пугало осознание того, что это пространство до сих пор было завалено таким ворохом ненужного, мелкого хлама и старыми обидами, но и восхищало своей огромной потенциальной возможностью.

Оставалось его теперь только заполнить — бережно и осторожно, чтобы не нарушить великую гармонию, внезапно подаренную свыше.

Недостатки Советской армии лучше всего видны, конечно же, изнутри. Время моей службы в звании лейтенанта было не очень долгим, но ярким и чрезвычайно насыщенным. На молодых «зеленых» лейтенантов по обыкновению навешивали, как говорится, «всех собак» — от оформления настенной агитации, которую никто не читает, кроме замполита, до постоянных дежурств по подразделению и автопарку, которые никто не оценит, учитывая количество приложенных усилий на единицу полученной для армейского общества пользы.

Одну из разновидностей «интеллектуальной» деятельности, почему-то заключавшейся в подметании необъятной заасфальтированной территории во время снегопада в угоду дежурному по части (этой должности, наполнявшейся ежедневно новым содержанием-телом — то засидевшимся в звании майором, не имеющим перспектив вследствие нежелания учиться дальше, то подполковником, скучающим в ожидании пенсии), подробно описывать смысла не вижу. Просто из-за бессмысленности самого исходного процесса и полной его непонятности для обыкновенного человека хоть с каким-то интеллектом.

Особенно «теплыми» были мои отношения с начальником политотдела нашей части. Подполковником он был не только по своему званию, но и по содержанию — желание выслужиться перед полковником было у него в крови. А их (полковников) у нас было больше, чем беспризорных собак в военном городке — человек пять-шесть, не меньше. Вследствие специфики войск кроме командира части было еще несколько уникальных экземпляров, активно сопротивляющихся новым веяниям «горбачевской» перестройки по реформированию войск. Их должности давно должны были кануть в лету вследствие своей ненужности, но мысль о том, что этих полковников нужно куда-то пристроить (а везде штаты укомплектованы и полков на всех катастрофически не хватало) вызывала у московского начальства обострения головной боли.

Приходилось либо ждать естественной убыли этого сословия, что было маловероятным из-за хорошей упитанности и не очень обременительного физического и умственного труда, либо просто выгнать всех в шею на гражданку. Второй выход был, конечно же, предпочтительнее, но мысли в головах московских чиновников от армии о том, что уволенные полковники делать ничего не умеют и умрут от голода как дикие животные, выращенные в зоопарке и выпущенные в лес, останавливала руку, неоднократно занесенную над приказом министра обороны.

Неимоверные потуги доказать свою необходимость не давали покоя ни полковничьим ногам, ни нашим рукам с головами.

Так вот этот самый подполковник тоже, видимо, решил стать полковником. Для этого нужно было немного подучиться в Академии в Питере. Для поступления в нее необходимо было самую малость — состряпать фундаментальный труд о структуре и вооружении всех подразделений и формирований части, типичной для нашего рода войск. То ли задание было для него чересчур непосильным, то ли желание было слишком маленьким, но он решил подыскать себе соавтора среди вновь прибывших лейтенантов — еще вчера изучавших все это и не успевших пока все забыть вследствие очень вредной для армии привычки думать.

Не знаю, что послужило ему критерием для отбора, но этим беднягой оказался почему-то я. До этого его решения он ко мне особенных отеческих чувств не питал. Честно говоря, во мне он нежных и теплых чувств, тоже не вызывал, вследствие своего зловредного характера и противного поведения. Однако моя врожденная вера в порядочность людей и надежда на исправление неисправимых и на выпрямление кривых и горбатых еще при жизни сделала свое дело — согласие было дано. Передо мной открывались любые двери и другие безграничные возможности — секретный чемоданчик начальника политотдела и режим максимального благоприятствования в получении любой совершенно секретной литературы, как признак особой касты и приближенности к первым лицам маленькой империи под названием «войсковая часть».

Две недели меня никто особенно не трогал и не дергал — все знали, что с моим соавтором лучше не связываться. Его помощь в написании обзора по нашим войскам для высшего командного состава армии, обучающегося в питерской академии, была огромной — несколько раз интересовался тем, как продвигаются наши дела. Я же считал, что раз не мешает, то уже хорошо.

К нужному сроку произведение было готово, получило одобрение «соавтора» и укатило вместе с будущим полковником в «северную Венецию».

Через три месяца начальник политотдела вернулся в часть. Я, конечно же, не рассчитывал, что он сразу с самого трапа самолета бросится ко мне в объятия, и решил немного подождать. День не идет, второй, третий… Я уже и беспокоиться начал — не захворал ли? И тут я его увидел, идущим навстречу мне по аллейке. Как положено по уставу, я взял под козырек, салютуя старшему по званию, терзаясь смутной надеждой — а вдруг поблагодарит? Но мой «соавтор» прошел мимо, не только не отдав положенную честь, но даже и не посмотрев в мою сторону.

Мне, воспитанному на идеалах и понятиях о русском офицере — человеке долга и чести, такого сокрушительного удара не мог нанести тогда ни один иностранный противник из блока НАТО. Было не столько гадко за несбывшиеся надежды, сколько чрезвычайно неприятно за поведение человека в офицерской форме, к коим имел честь принадлежать и ваш покорный слуга.

Но эта история кроме безусловно неприятных моментов имела для меня и определенное воспитательное значение. Как для человека, перешагнувшего из светлого и даже в чем-то идеального (по прошествии стольких лет все, несомненно, кажется существенно светлее) мира учебного заведения в будничную и повседневную жизнь со своими законами и установками.

Я твердо понял — никто никому ничего не должен. Помог — спасибо, не помог — спасибо, что, по крайней мере, не мешал. Да и сам я отныне, помогая другим, на благодарность уже особенно не рассчитывал. Тем приятнее были минуты, когда ее все же получал. В дальнейшем это правило не раз помогало мне не разочароваться в людях и не обмануться.
 
             
              Не набирай на свои плечи долгов, которые на тебя никто не взваливал
              и не перекладывай свои проблемы на плечи других.
              Никогда не жди благодарности, но сам благодари за любую помощь
             
Вот так, постепенно, шаг за шагом, день за днем выстраивался мой взгляд на мир — стены моего дома, надежные и прочные, прошедшие испытания непогодой.

Любовь, дружба, понимание добра и зла, справедливость — вот то, что наполняет и одухотворяет здание мировоззрения. Это и есть те кирпичики, из которых строятся стены, которые защищают меня от непогоды и ветра, создают атмосферу спокойствия, уюта и уверенности.

До полного завершения постройки оставалась самая «малость» — крыша, то, что возносит дом к небу, пирамида вечности и стремления к беспредельности, венчающая все сооружение. И должна она быть не только легкой, чтобы не рухнуло само здание, но и прочной — чтобы не сорвало стихией жизни.

 

О СВОБОДЕ
И СВОБОДНОМ ВЫБОРЕ


                Свобода — это ответственность.
                Вот почему все ее так боятся.

                Б.Шоу

 
                ... где, скажи, когда была без жертв
                искуплена свобода?

                К.Рылеев

 
Потихоньку служба в части расставляла все точки над «і». Курсантские мечты и юношеский задор таяли, как снег, а на смену им все более и более приходил суровый армейский прагматизм.

Желание внести нечто свое в жизнь части, как то — развлечения для молодежи, организация офицерского быта наталкивалось на вязкую стену неприятия и вежливо-сурового отторжения. Горбачевский ветер перемен доходил до нас отдельными порывами, да и то в виде шума в верхушках деревьев. Нам же доставалась лишь пыль в глаза. Не принимать новые веяния из центра было нельзя — могли неправильно понять или даже приписать саботаж инициатив партии и правительства (что было одним и тем же), ну а принимать и действовать — было откровенно страшно и жутко непривычно.

Поэтому тактика была выбрана безошибочная — безоговорочное и страстное одобрение на словах любых самых непонятных мероприятий, спускаемых сверху, но всяческое игнорирование конкретных действий по их реальному претворению в жизнь. В результате подобного феерического действа каждый из начальников оказывался, как говорится, «при своем интересе» — московское командование создавало иллюзию управления, а наше местное — иллюзию выполнения приказов. Кое-какое время подобной тактикой все же можно было выиграть. А там — или начальника сменят, или поступит другой приказ, так или иначе противоречащий предыдущему. Ну а если очень уж повезет, то таким образом можно было и до пенсии дотянуть.

Любая ошибка в оценке ситуации грозила самыми решительными организационными выводами. Утренние совещания командира части с начальниками подразделений все чаще вносили элемент нервозности и без того в неидиллическую атмосферу воинского коллектива.

После одной из таких «процедур» было объявлено, что желающие могут писать рапорты об увольнении по сокращению вооруженных сил. На стол командира части в тот же день легло около 20 вариантов этого документа, отличающихся только фамилиями и подписями. Такого поворота событий командование откровенно не ожидало.

Начались длительные и мучительные переговоры с авторами столь похожих документов, в результате которых ряды опальных «диссидентов» (так нас ласково назвало командование) слегка поредели. С остальными же работа по «промыванию мозгов» продолжилась вплоть до отправки документов в Москву. После этого переговоры с «предателями» были прекращены вследствие своей бесперспективности и заменены особо жестким контролем, дабы не допустить увольнения по самой легкой и безболезненной статье «Увольнение по сокращению вооруженных сил».

Командир нашей части был человеком исключительного «армейского такта» и очаровательной теплоты сердца, если судить по стандартной испарине на его лбу и лицам, цвета перезревших томатов у всех, кто выходил из его кабинета. Как и все смертные, он имел небольшую слабость, отдавая предпочтение статьям для покидающих ряды вооруженных сил «Увольнение по служебному несоответствию» и, если уж очень повезет, — «Увольнение по дискредитации воинского звания». Каждый раз, сумев провести в жизнь последний вариант, он был весел и горд, как мальчишка, сумевший отомстить нерадивому и зарвавшемуся обидчику.

Человеком он был хотя и не преклонных лет, но и молодым его уже нельзя было назвать. Общение со своим начальством ему, видимо, тоже здоровья не добавляло. А потому, дабы не подвергать его видавшее виды сердце огромным и непосильным нагрузкам от радости увольнения по угодной ему статье, приходилось вести себя очень осторожно и корректно для того, чтобы не угодить под его, как говорили у нас, «раздачу праздничных слонов».

Помню, как заместитель начальника политотдела части (как раз во время учебы начальника в Питере) вызвал нас, лейтенантов (меня и моего друга-сослуживца Сергея), написавших рапорты об увольнении к себе и с пеной у рта пытался доказать нашу вопиющую неправоту. Но так как аргументов в свою пользу у него было не больше, чем терпения, то очень скоро (где-то минуты через три) наша беседа стала походить на суд инквизиции. Правда, дело до костра не дошло, но в остальном все было очень и очень похоже.

Гневные изобличительные речи и проклятия в наш адрес, перемежались вскакиванием на стул и метанием молний в нашу сторону. Зрелище было не столько страшным, ввиду щуплой и сутулой комплекции миниатюрного замначполитотдела, сколько забавным и веселым. Плохо скрываемые неимоверными усилиями наши улыбки действовали на него, похоже, воодушевляюще. После нескольких эпитетов из диапазона «сволочи — подонки» мы были отпущены живыми и здоровыми к огромному его огорчению.

Из подобной очистительной процедуры я понял для себя еще одну очень полезную истину, что крик — это оружие слабого, ибо у того, кто силен, даже слово, сказанное шепотом, имеет существенный вес, а злоба — это оружие бессильного.

                ================================================
                Крик — это оружие слабого, а злоба — бессильного
                ================================================

Итак, мое увольнение из Вооруженных Сил СССР было длительным и тяжелым — «любимое» государство подарков делать не любило. Несмотря на это ноябрь-декабрь 1990 года я встретил уже в новом качестве — гражданского человека. До окончательного развала советской империи оставался ровно год.

Конец 1990 года ознаменовался новым Союзным договором, согласно которому СССР теперь расшифровывался как «Союз Советских Суверенных Республик». В новое формирование наотрез отказались вступать Грузия и республики Прибалтики. Новое порождение тоталитарного строя трещало по всем швам.

Павловские реформы, изъятие 50-ти и 100-рублевых купюр, повышение цен на все товары практически в несколько раз, кровавые события в Вильнюсе, Тбилиси и Риге, всесоюзный референдум, выборы первого президента РСФСР и парад суверенитетов, бездарный августовский путч и создание СНГ на руинах Союза — события в стране развивались стремительно и лавинообразно, круша и сметая все на своем пути.

Все последующие события ввиду своей сумбурности и хаотичности разложить в нечто хронологически определенное мне еще ни разу не удавалось. Правительства, лозунги и цены менялись так часто, что люди успевали их только обматерить.

Последняя религия нашего многострадального народа под названием «коммунизм» рухнула окончательно. Люди скоропостижно ринулись заполнять вакуум веры. Только православных церквей в Украине стало три (!). Кроме того — католики, протестанты…

Западные проповедники несли в растерявшийся народ слово Божье. На местах создавалась масса мелких протестантских церквей, обильно финансируемых Западом. Люди, будучи не в состоянии адекватно оценить обстановку и разобраться в отличиях между различными доктринами готовы были верить всему, что им возвещали с церковных кафедр. Полное советское безверие обернулось другой своей стороной — многоверием. Модным стало посещать по большим праздникам храмы, венчаться, крестить детей. Совершенно естественным стало употребление спиртных напитков до беспамятства на Рождество Христово, Пасху. Что поделаешь — широкая русская душа требует праздника! А праздник для нее без водки — что свадьба без невесты.

По инерции отмечаются еще все советские знаменательные даты. Христианами себя считают уже практически все, хотя разговоры о Боге и душе еще воспринимаются как проявление темного мракобесия. На вопрос: «Ты христианин (христианка)?» обычно следовали горячие заверения: «Да! Я хожу в церковь!». Но дальнейшие расспросы: «А ты молишься?» ставили подавляющее большинство в глухой тупик недоумения и негодования: «Да за кого ты меня принимаешь!?»

Вот под таким соусом атеистического христианства и потреблялось нами все, что поступало под вывеской религии. Суррогат веры и ассорти культа прочно начинали входить в неподготовленные, но изголодавшиеся умы постсоветских прихожан. Именно умы, так как сердца категорически отказывались переваривать странную смесь понятий, догматов и проповедей. Свобода религиозного выбора превратилась в свободный религиозный выбор, то есть выбор «наугад». Этому сосед сказал, что в такой-то церкви неплохо поют, другому — что в церкви, «которая за углом», помогают ее прихожанам материально… Зов сердца часто подменялся меркантильными соображениями, вера — доверчивостью, жажда славить Бога — слава Богу, хоть какой-то жаждой. Зачастую люди, приходящие в разного рода церкви, настолько путались в различных понятиях, что даже не могли толком и объяснить-то во что же они, в конце концов, веруют!

Для многих было откровением, близким к небольшому шоку, что у православных, оказывается, нет догмата о непорочном зачатии Богородицы, совершенно справедливо путая его с непорочным зачатием Богородицей самого Иисуса. Таинство крещения настолько отличалось от церкви к церкви, что некоторыми людьми они воспринимались как совершенно разные таинства! Но извечное русское желание кому-нибудь принадлежать уже потихоньку берет верх (даже, как кто-то точно подметил, у всех народов национальности — имена существительные, отвечающие на вопрос «кто? что?» и только у русских — «чей?»). Прихожане своей церкви начинают рассматриваться, как братья и сестры; неверующие и колеблющиеся — как потенциальные прихожане, а приверженцы другой — как еретики[6] и неверные. «Сильнее всего ненавистен верующему не свободный ум, а новый ум, обладающий новой верой» — говорил о подобных явлениях Ф.Ницше.

Однажды я спросил у своей знакомой, увидев у нее на шее золотой крестик, знает ли она, чему учил Иисус Христос. Ее ответ сразил меня наповал. «Да, разумеется, — сказала она. — Око за око, зуб за зуб; не прелюбодействуй; не кради и т.д.»! Комментарии, по-видимому, излишни.

Обилие литературы на религиозную тематику, что хлынула на неподготовленного читателя, повествующей порой о противоположных вещах, привело к такой непонятной смеси в умах людей, к которой и приближаться-то было небезопасно.

Призвав на помощь сердце, логику и интуицию, я попытался словно археолог бережно, слой за слоем просеивая, снять пустую породу, чтобы добраться до истины. Выбор материала был огромен. То, что учение Христа должно быть понятным и совершенно логичным я не сомневался ни минуты. Что оно должно нести мир, а не раздоры, объединять, а не ссорить людей — свято верил.
 
                             Все мысли, которые имеют огромные последствия, всегда просты
                Л.Толстой
             
Присматриваясь к трактовкам христианского учения в различных церквях, я понемногу начал убеждаться, что ни одно из них не могу принять полностью и безоговорочно. Одно время даже возникала мысль о создании своего учения! Вот только не знал, с какого края браться-то за все это.

Система моих взглядов формировалась постепенно, я пытался брать все лучшее от всего, что есть. Новые теории, не подтверждавшиеся практикой, или те, которые противоречили здравому смыслу, отвергались, уступая место другим. Загадочные и таинственные явления, не единожды случавшиеся в мире за долгую историю человечества, тоже нуждались в объяснении и постижении. Интуиция в формировании мировоззрения тоже играла далеко не последнюю роль. Зерна необходимо было очищать от плевел, а росли эти зерна не только на одном поле.

Так что мое мировоззрение не основывалось только на чьем-то непреложном авторитете («Раз сказал такой-то, то, значит, точно — так»). Все фильтровалось и просеивалось.

Я понял, что не могу (да и не хочу) принимать всецело и беспрекословно точку зрения какой-то одной религии или церкви, так как был абсолютно уверен, что, пойдя на это, обрекаю себя на подневольность, а свою участь — на полное усмотрение других.

Что касается чувства персональной свободы, то об этом можно было бы написать отдельный трактат — настолько серьезной и важной темой она была в моей жизни. Нет, она не была самоцелью или пределом мечтаний, но фактором необходимым, как воздух или пища, как способ постижения истины и оценки происходящего.

Все, что слышал, приходилось приноравливать и примеривать на себя. Непонятное старался выяснить, имеющее вкус — попробовать на зуб, имеющее некие физические формы — пощупать, темное — просветить, мелкое — перебрать и просеять, а то, что было неподвластно разуму — сверять по отклику в сердце. На веру без анализа и только из уважения к звонким именам решил ничего не брать, ведь так можно со свежей и полезной пищей проглотить нечто залежалое или неумело приготовленное.

                                Разум дан человеку, чтобы он понял: жить одним разумом нельзя
                Э.Ремарк
               

Кто хочет постичь истину, слушайте свое сердце — оно плохого не подскажет, так как оно — вместилище Духа Христа. Что с того, что вы родились в христианской стране? Неужели вы обречены теперь быть навечно ортодоксальным[7] христианином? Не бойтесь читать другие книги кроме Библии. Кое-что вы отвергнете сразу — это естественно. Но кое-что зацепит в Вас некие невидимые струны. Слушайте также то, что говорят люди из других религиозных общин. Ведь они тоже уверены в своей трактовке учения. А вдруг они, хоть в чем-то, но все же, правы! Если нет — не принимайте, ну а если да — задумайтесь. Может быть, следует пересмотреть свои взгляды?

«Так что не слишком отождествляйтесь со своим рождением. Побродите вокруг. Станьте чуть более свободны. Оглянитесь вокруг. Какой бы цветок вас ни привлек, идите за ним. Какой бы аромат ни позвал вас, идите за этим ароматом. Так что вы можете быть индуистом по рождению, но если вы чувствуете, что Коран просто завоевал ваше сердце, тогда Коран — это ваше писание. Забудьте индуизм! Значит, Мохаммед — ваш учитель; забудьте о Кришне!» (Ошо, «Философия переннис»).

 

О СПАСЕНИИ ДУШИ
И ПРОТИВОРЕЧИЯХ
 

                «Верь или будь проклят». В этом главная причина
                зла. Если человек принимает без рассуждения то,
                что он должен бы был разобрать своим разумом,
                человек в конце концов отвыкает от рассуждения и
                подпадает проклятию сам и вводит в грех своих
                ближних. Спасение людей в том, чтобы каждому
                научиться думать своим умом.
                Р.Эмерсон

Однажды во время очередного периода безработицы, когда моральный дух уже был практически на исходе, и я всерьез начинал сомневаться в разумности мироздания, меня все чаще стали посещать мысли о слепом наказании невиновных Всевышним. Когда потихоньку, день за днем, стали медленно, неотвратимо рушиться с таким трудом и такой любовью выстроенные стены моего мировоззрения, выстраданные убеждения и выводы, сделанные в результате длинных бессонных ночей и мятежных раздумий, я пришел к выводу: нужно сходить в церковь и окреститься. Авось, полегчает.

Недалеко от моего дома есть небольшой храм, построенный, как для меня, — то в незапамятные времена, то есть, насколько я себя помнил, — он всегда там был.

Что ж — решение принято. Я взвесил все «за» и «против», собрался с духом (как ни как — не каждый день приходится решаться изменять свою жизнь коренным образом!) и, попросил у Неба благословения, как мог, неумело и угловато, из всех молитв зная лишь название одной «Отче, наш!» Далее смутно и туманно проступая, откуда-то из детства, наверное, от бабушки, вспоминались дальнейшие слова «… иже еси на небеси».

Из значений всех этих четырех слов я был полностью уверен только в третьем. О смысле второго и четвертого слов, имея нечто серого цвета в голове, можно было догадаться по созвучию с современными словами. А вот что уж совсем было плохо, так это со значением первого слова.

Память, оперируя понятиями, о которых древние, извините за каламбур, и понятия не имели, подбрасывала целых два возможных варианта: «Иж», как охотничье ружье и «Иж», как легковой автомобиль. Кроме того, они оба были связаны с моим отцом, что тоже помогало не совсем уместной ассоциации со словами «Отче, наш». Интуиция категорически отрицала подобные случайные всевозможные совпадения, а потому пришлось прекратить эту игру в филологию, отложив данное выяснение на неопределенный срок.

На этом все мои «обширные» познания в слове Божьем исчерпались окончательно. Так что процедура (просьба Небес о благословении) заняла не очень много времени, и я шагнул из дома навстречу Неведомому.

Помню, как еще на четвертом курсе офицеры частенько приставали ко мне с предложением вступать в партию. Понять их тоже можно — «сверху» спускали план даже на такое, как «количество коммунистов среди курсантов». Их аргументы были железными — учишься хорошо, дисциплина — тоже неплохо. Ищи рекомендации, учи устав, готовься ко вступлению.

Рекомендации нашел быстро. Устав — тоже купил и с грехом пополам выучил. Стал писать заявление — как будто кто-то за руку держит. Подходят, спрашивают: «Готов?». «Нет, — говорю. — Для меня коммунист — это идеал офицера, как человека чести и мужества. А себя я пока таковым не считаю — не достоин, мол, еще» и все тут. Подобные мои слова, как правило, получали законное одобрение и давали несколько месяцев жить без подобного рода дурацких расспросов.

Правду сказать, я лукавил лишь наполовину — для меня действительно такой шаг был не простой формальностью. Мои представления о настоящем коммунисте — честном и порядочном человеке — открыто и непостижимо противоречили тому, что я видел вокруг себя. Не хотелось портить хоть и идеальный, но светлый образ. С другой стороны — все эти партсобрания, конференции и чувство партийного долга, открыто эксплуатируемого начальством, претили с самого начала. Но раздумья по поводу «поступать — не поступать» были действительно нешуточными.

Позднее с такой же ответственность я подошел и к вопросу женитьбы. Лет двенадцать мне понадобилось, чтобы окончательно созреть к такому ответственному шагу. Пробный брак для меня был неприемлем по одной простой причине — ну не люблю я таких полуфабрикатов. По мне либо ты уверен в браке и женишься, либо — ждешь, пока не удостоверишься.

В общем, по пути в храм я уже не сомневался в своем выборе. Твердым, уверенным шагом, немного переживая, шел навстречу торжественному Событию.

День был рабочий, службы в храме в это время не было. Первое, что я увидел в доме Господнем — «прейскурант» на услуги. По привычке, выработанной советским человеком за долгие годы выстаивания в очередях, еще не осознавая происходящего, прочел: «Венчание … Отпевание … Крещение — 30 гривень…».

Откуда у безработного в 1997 году такие деньги? Тогда это было совсем уж непомерная сумма для меня. По курсу это было около 18 долларов США при минимальной заработной плате в стране менее 25! Подхожу к батюшке, говорю: «Батюшка, я хочу окреститься, но у меня нет таких денег!». Быть может, святой отец хотел меня несколько приободрить, что не все, мол, еще потеряно. Однако его слова: «Одолжи сын мой и приходи — тогда и окрестим» убили во мне тогда последние капли надежды...

Я пришел к нему в момент душевных терзаний и, практически, в полном отчаянии, но мне — отказали в благодати Божьей «на халяву»! Вот Вам и «пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне» (Мат. 19:14). С моими светлыми и яркими ожиданиями подобный исход события явно не увязывался. Потом уже, много позже я пытался разобраться в своих чувствах и эмоциях, когда пытался собрать в кучу в одночасье рассыпавшиеся мысли во дворе храма.

С одной стороны, это было унижение человека, вдруг неожиданно почувствовавшего себя нищим с протянутой рукой на центральной площади города, где так много друзей и знакомых. С другой — это было ощущение того, кто в отчаянии стоит на краю пропасти и просит помощи и элементарного участия у прохожего, а тот — толкает его в бездну. Ничего не скажешь — тоже помощь…

В конце концов, я пришел к горькому выводу, что ряса и сан — совсем необязательно являются признаком любви и помощи. В дальнейшем я не раз, к сожалению, в этом убеждался. С этого момента термины «священник» и «служитель культа» стали обозначать для меня несколько различные явления.

Потом, много позднее, я утвердился во мнении, что крещение заключается даже не в самом акте омовения или окропления, но в том, чтобы впустить Христа в свое сердце. А для этого внешние обряды и процедуры вовсе не нужны, ибо сказано: «Иоанн крестил водою, а вы… будете крещены Духом Святым» (Деяния 1:5).
 
                =========================================================
                Обряд крещения заключается не в самом акте омовения или
                окропления, но в том, чтобы впустить Христа в свое сердце
                =========================================================

Не знаю, как на кого, но на меня то событие произвело неизгладимое впечатление. Я был твердо уверен, что священник (от слова «священный»!) меня окрестит, раз я решил придти к Господу. Да, тогда у меня не было денег. Подумаешь, проблема! Пожертвовал бы в другое время, когда бы они появились… Но... Мне уже изначально не верили и рассматривали меня лишь в качестве кошелька с проблемами. «Мои деньги — их благодать» — неплохая сделка, совсем в духе времени.

Конечно же, можно было бы занять эти деньги, смущаясь и стыдясь отдать их «святому отцу», но получил бы ли я даров Святого Духа? Да и то ли это было бы, что мне нужно, если им торгуют, как свининой на базаре: эта часть столько-то, а эта, пожирнее и помягче — столько-то. И я решил остаться некрещеным (по крайней мере, в церкви). В крещении, как разновидности бизнеса, я участвовать наотрез отказался.

О подобном манипулировании понятиями и о служении «мамоне» упоминает Александр Мартынов в книге «Дорога к храму», описывая похожий случай:

«Однажды я невольно стал свидетелем неприглядного поступка. Одна женщина подала служительнице храма список для поминания на литургии за упокой. В нем значилось одиннадцать усопших. Но у женщины оказалось денег только десять рублей. И служительница вычеркнула из списка одиннадцатого умершего. Я с горестью подумал: «О, одиннадцатый, прости нас, что у нас не хватило денег, чтобы купить тебе Царство Небесное?» Этот случай оставил у меня горький осадок в душе. Я много рассуждал об этом. Выходит, что в Православной церкви Царство Небесное продается. Это отдаленно напоминает индульгенции папы римского в эпоху средневековья».

Получается, что умершие родственники того, у кого есть деньги, заранее находятся в лучших условиях — по ним и молебен проведут и слово замолвят перед Господом. И горе тому, у кого нет родных, либо у родных нет денег — вечные тьма и мучения ему обеспечены. Это из того, что бесплатно и всегда в ассортименте.

                ***

В одно прекрасное утро выходного дня в дверь моей квартиры позвонили. Мужчина и женщина, вполне вызывающие доверие, предложили побеседовать о вере, Боге, спасении и т.п. Свободное время для этого имелось, а настроение очень даже располагало к подобного рода мероприятиям.

Вопросы они мне задали вполне конкретные и прямые: «Что вы думаете о природе человеческой души?», «Как вы считаете, кто есть Иисус Христос — Бог или человек?», «Как вы представляете себе рай?». Я изложил, как представлял себе о душе и ее бессмертии и услышал для себя ошеломляющие утверждения о том, что тело — это и есть душа. По их утверждениям, они совершенно идентичны, а то, что я называл до этого душой, создается вместе с телом и с ним же умирает и разрушается. Приводились цитаты из Библии: «И стал человек душею живою» (Быт. 2:7), «Душа согрешающая, та умрет» (Иез. 18:4, 20). И в качестве тяжелой артиллерии, способной сокрушить стены безверия, фраза «Спасите наши души» (в смысле наши тела)[8]. Они говорили о том, что Бог создал человека и «вложил даже вечность в их разум» (Еккл. 3:11)[9], подразумевая, что люди должны жить вечно. На мой вопрос о том, что в моей Библии[10] этот стих звучит иначе («вложил мир в сердце их»), ответили, что у них Библия с правильным переводом, а у меня нет! Вот так — ни много, ни мало.

Честно говоря, я не привык к голословным утверждениям на манер «Это неверно, потому, что неправильно» (потому что тут же возникает закономерный вопрос — а что такое «правильно» и кто это правило должен устанавливать?), «Вы меня обманываете» (в этом случае необходимо доказать, что они сами верят в одно, а мне пытаются навязать совсем другое), и, как вершина остроумия, безапелляционности и железной логики — «Сам дурак!». Я тогда не нашел что ответить, хотя был абсолютно не согласен с такой постановкой вопроса. Возражений было масса (как говорил Д.Кардано: «3наю, что душа бессмертна, но не знаю, как»), но они надолго застряли в горле, не имея возможности вылиться в нечто связное и логичное. Авторитет Библии, как священной книги, был серьезным и очень весомым.

Посетители вручили мне кое-какие брошюры и ушли, оставив меня в недоуменном смятении или смущенном недоумении — на выбор.

Масса свободного времени и уязвленное самолюбие были строгими воспитателями, благодаря чему я порой по десять часов в день читал Библию. Даже не просто читал — выписывал цитаты, ссылки, сортировал их по категориям. Критерий тогда был один — интуитивный: это утверждение подтверждает мои мысли, это — наоборот, противоречит, а это — противоречит одному из предыдущих утверждений самой Библии!

Так я пришел к выводу, совершенно логичному и выстраданному за многие сутки чтения Священного Писания: Библию нельзя и просто недопустимо читать и воспринимать буквально. В этом случае получались неразрешимые противоречия.

Произвольно надерганными цитатами из Библии можно оправдать любые действия и самые кровавые злодеяния. Так, у фашистов на пряжках было написано: «С нами Бог!» (видимо из пророчества Исаии о Деве Марии: «И нарекут имя Ему Еммануил, что значит с нами Бог», Ис. 7:14). Месть обычно оправдывают словами: «Око за око…», а отношение к человеку, как животному — словами «нет у человека преимущества пред скотом» (Еккл. 3:19).

Один из христианских теологов — Ориген Александрийский (185-253), пытаясь предостеречь читателя от такой буквальной трактовки и обратить внимание на нечто более глубокое, писал: «Ибо как человек состоит из тела, души и духа, точно так же и Писание, данное Богом для спасения людей, состоит из тела, души и духа» (Ориген, «О началах», книга 4).

Он пишет, что «способ чтения Писаний и отыскания смысла их, предлагаемый нами, основывается на самих изречениях (Писания) и состоит в следующем. У Соломона в Притчах мы находим такое предписание относительно божественных догматов, записанных (в священных книгах): «Не писал ли я тебе трижды в советах и наставлении, чтобы научить тебя точным словам истины, дабы ты мог передавать слова истины посылающим тебя?» (Пр. 22:20-21). Следовательно, мысли священных книг должно записывать в своей душе трояким образом: простой верующий должен назидаться как бы плотью Писания (так мы называем наиболее доступный смысл); сколько-нибудь совершенный (должен назидаться) как бы душою его; а еще более совершенный и подобный тем, о которых говорит апостол: «Мудрость же мы проповедуем между совершенными, но мудрость не века сего и не властей века сего преходящих. Но проповедуем Премудрость Божью, тайную, сокровенную, которую предназначал Бог прежде веков к славе нашей, которой никто из властей века сего не познал» (1 Кор. 2:6-8), — такой человек должен назидаться духовным законом, содержащим в себе тень будущих благ» (там же).

Процесс творения Господом человека при буквальном восприятии чтения тоже превращается в нечто непонятное: сначала Бог создает человека — мужчину и женщину (Быт. 1:27), потом снова создает его, но уже из праха земного (Быт. 2:7). Но на этом процесс создания не закончен. В книге Бытия (2:21-23) Бог создает из ребра Адама женщину. Но ведь, если верить Писанию, Он ее уже создал в Быт. 1:27!

«Прилепится к жене своей; и будут два одна плоть» (Быт. 2:24) — выглядит вообще как-то непонятно и туманно.

Еще одно серьезное несоответствие бросается в глаза, когда начинаешь читать Библию. Господь говорит: «от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:16-17).

Во-первых, очень странное для дерева название: «Познания добра и зла», чтобы срывать с него плоды, а потом, чавкая, наслаждаться сочной мякотью.

Во-вторых, если образ дерева, а значит и его плода — чистой воды аллегория, то почему его рисуют в виде фруктового дерева (чаще всего это яблоня)?

В-третьих, дальше мы читаем о сцене грехопадения и не видим, чтобы после вкушения запретного плода кто-либо из первых людей погиб на самом деле (см. книга Бытия, глава 3). И это только начало книги!

После убийства своего младшего брата Авеля (Быт. 4:8) Каин уходит в землю Нод, находящуюся на восток от Эдема (Быт. 4:16), и берет себе... жену (Быт. 4:17)! Но ведь, если судить по Библии, на всей Земле в то время жило лишь три человека — Адам, Ева и Каин (Авель убит).

Значит, либо Адам и Ева не были первыми людьми на Земле, либо те, жители земли Нод, были созданы иначе и не Господом (А кем?), что не нашло своего отражения в Библии, либо библейское повествование вообще не соответствует действительности!

По поводу дальнейшего чтения у меня было три возможных пути:

1.   Объявить книгу бредом (а как иначе назвать нагромождение сомнительных фактов, противоречащих друг другу и не поддающихся никакой логике?), а себя, соответственно, — атеистом.

2.   Закрыть глаза на противоречия и упрямо твердить: «Все, что содержит Библия — верно и бесспорно». На вопросы о противоречиях отвечать: «Такова воля Божья. Нам, людям, это недоступно для понимания». Но это означало бы вступить на тупиковую дорогу религиозного фанатизма.

И последнее:

3.   Если противоречия — мнимые, попытаться найти соответствующие логические объяснения.

В первом и втором случаях ни к самому тексту, ни к переписчикам, переводчикам, наборщикам и т.п. претензий быть не может. Либо все отвергаем, либо все принимаем, как есть.

Вот только третий вариант подразумевает большую и упорную работу по отделению зерен от плевел. В этом случае я просто вынужден был допустить, что переводчики могли неточно перевести, переписчики — исказить текст или добавить в него что-то в угоду здравствующему тогда правителю, а наборщики в типографии — допустить досадную опечатку. Что ж, все мы люди и все можем ошибаться.

В этом случае приходится брать на вооружение слова апостола Павла, что «Все Писание богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности» (2 Тим. 3:16) и рассматривать его не отдельными кусками, а в комплексе — цельным и единым, книгу за книгой, главу за главой и стих за стихом.

Таким образом, отвергнув мнение об абсолютной правоте каждой буквы, безусловно, великой и священной книги всех христиан — Библии, я стал на трудный путь. Еще бы — так много разных книг на тему религии и различных верований. Так какой же критерий истинности я могу избрать?

Сердце, интуицию и разум! Высший Разум Бога должен подчиняться и некой Высшей Логике. А тогда и описываемые события перестают быть просто набором фактов, случайно «надерганных» авторами книг Библии из истории человечества, войны — нелепым безумием, а существующие несоответствия — глупостью.

Поэтому: «Кто имеет уши слышать, да слышит» (Мат. 11:15).

Вот так, шаг за шагом продвигаясь вперед, порой бессонными ночами, порой забывая о еде, с кучей бумаг, справочников, энциклопедий, с ручкой в руке и подавленным ужасом в глазах от обилия информации, сначала смутно, потом немного отчетливее у меня начало проявляться в неких чертах, образных контурах (прошу не путать с физическими контурами) понимание Того, Что (или Кто) скрывается за словом «Бог».

 

ПРЕДЕЛЫ ПОЗНАНИЯ
И НАУЧНЫЙ МИСТИЦИЗМ

                Высшее, к чему может стремиться человеческая
                мысль, — это выйти за свои собственные
                пределы, придя к парадоксу.
                С.Кьеркегор

                Не истины науки трудны, а расчистка
                человеческого сознания от всего... осевшего
                ила, от принимания неестественного за
                естественное, непонятного за понятное.
                А.Герцен

Середина первого тысячелетия до нашей эры ознаменовалась не меньшим разнообразием представлений о Вселенной и жизни на земле, чем это есть в наши дни.

Древнегреческий философ-материалист Фалес Милетский (ок. 625 — ок. 547 до н.э.) был глубоко убежден в естественном происхождении всего сущего, а математик и философ Анаксимандр (ок. 610 — после 547 до н.э.) был истинным воплощением стремления познать происхождение органических видов и предтечей современного дарвинизма.

По представлению другого представителя материализма, одного из отцов античной атомистики — Демокрита из Абдер (ок. 470 — ок. 380 до н.э.) — существуют только атомы и пустота. Согласно его доктрине Вселенная является порождением «пляски» этих атомов, движущихся в различных направлениях. Из их «вихрей» образуются как отдельные тела, так и все бесчисленные миры.

Жажда познания и поиск ответов — нескончаемая гонка, в которой человек часто похож на щенка, пытающегося ухватить себя за хвост, кружась в бессмысленном и смешном танце. Таков уж человек.

Иногда казалось, что еще чуть-чуть и тайна его происхождения будет раскрыта. То Дарвин выдвигает свою теорию эволюции, то шведский ученый Сванте Аррениус (1859-1927) высказывает гипотезу о панспермии — возможности переноса зародышей жизни с одной планеты на другую, то в космосе ученые нашли фрагменты аминокислот, составляющих основу живых организмов, то возникает гипотеза «первичного бульона», выдвинутая еще в 20-е годы прошлого века советским биохимиком А.И.Опариным (1894-1980), согласно которой на Земле вследствие естественных процессов и образовались те «кирпичики», из которых впоследствии и возникла жизнь...

Следует отметить, что тема зарождения живого из неживого, или абиогенеза, не так уж нова не только для современного поколения людей, вооруженных знаниями в области физики, химии, генетики и т.д., но и в масштабах всей истории Homo sapiens. Еще в 12 веке (!) врач и философ Ибн Туфайль (Абубацер) (ок. 1110-1185) в противовес теории сотворения человека и основываясь на опыте Ибн Сины (Авиценны) (980-1037) выдвинул свою. «В философском романе Ибн Туфайля «Живой, сын Бодрствующего» («Хай ибн Якзан») рассказывается, как на неком острове, расположенном под экватором, во впадине земли много лет бродила глина. «Наибольшей соразмерностью обладала ее середина, она же наиболее полно походила на состав человека. И начался в этой глине процесс зарождения. Стали возникать в ней, в силу ее клейко-жидкого состояния, как бы пузырьки, появляющиеся при кипении. В середине ее образовался особенно маленький пузырек, разделенный на две части тонкой перегородкой, наполненный нежным, воздушным телом, состав которого очень подходил к требуемой соразмерности в частях». Постепенно из этого пузырька образовался живой человек — Хай» (Л.Климович, «Книга о Коране»).

Ученые, получив в свое распоряжение спектрографы и микроскопы, с предельной точностью могут ответить, сколько в человеке содержится каких химических элементов: водорода и кислорода, углерода и железа, кальция и натрия, золота и многих других. Но значит ли это, что если механически соединить все элементы в нужных пропорциях, то получится человек?

А если попробовать соединять не просто химические элементы, а уже готовые клетки и даже органы?

Подобные своеобразные представления о появлении живых существ были и у врача-философа, теософа и чудотворца, пифагорейца, притязающего на некие сверхзнания, Эмпедокла из сицилийского города Агридженто (483-423 до н.э.). Он «говорил о постепенном развитии организмов из случайного соединения их частей и органов. Сначала из земли возникают отдельные части животных:

«...Так выросло много голов без шеи
Блуждали голые руки, лишенные плеч,
Двигались глаза, лишенные лба...».

Затем настает время их сочетания; все эти члены соединяются между собой случайно, как попало, и от этого произошли чудовища.

«Появилось много существ с двойными лицами и двойной грудью,
Рожденный быком с головой человека и, наоборот,
Произошли рожденные людьми с бычачьими головами,
которые вперемешку происходили от мужчин,
Или же от женщин, имеющих нежные органы»» (Е.Елизаров, «Сотворение мира или эволюция?»).

Эмпедокл утверждал, что разум присущ всему живому: «Воля судьбы такова, что присуща всем тварям разумность».

Но эти теории также быстро сходили на нет, так и не сумев осветить темные страницы таинственной книги жизни.

Разочаровавшись в традиционных для себя методах и формах поиска истины, т.е. с помощью подручных средств (в древние времена — дубина и камень, сегодня — электронный микроскоп, познания в ядерной физике, генетике и пр.), человек периодически доставал с верхней полки своей библиотеки запыленную и непонятную Библию, открывал ее в самом начале и читал: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его» (Быт. 1:27)… Вот так — все просто и понятно!

В толстенной книге говорится, что был и есть Некто, называемый Богом. Ему, по-видимому, стало скучновато одному во Вселенной, и поэтому Он создал самого первого человека, от которого все мы, люди, и произошли. Ладно, допустим. Таким образом, мы обходим проблему возникновения живого из неживого. Теперь для того, чтобы понять саму суть человека, как природного феномена, а не просто смесь атомов, клеток или органов, остается уяснить для себя, Кто Такой Этот Самый Бог и какие такие образ и подобие Он заложил в человека.

То, что здесь речь идет не о внешнем облике и чисто морфологических моментах, а о чем-то ином, неуловимом и загадочном, ускользающем от сверхточных и супермощных приборов и лабораторного оборудования — подсказывает интуиция и некое испытанное годами десятое чувство. Но о чем?!

«В древние времена ученый не нуждался в приборах. Он не изучал эволюции форм. Он изучал жизнь, а не форму. А для этого изучения он должен был развивать себя, развивать ту жизнь, которая заключалась внутри него. Ибо только жизнью можно измерять жизнь, только жизнь может отвечать на живые вибрации. Труд его заключался в раскрытии самого себя, в извлечении из глубин своей собственной природы тех Божественных сил, которые скрыты в ней самой, в Высшем я, а не в чувствах. Он мог исследовать только при помощи этих сил и, только развивая Божественное в себе, был он в состоянии понять и измерить Божественное вне себя. А возможно это только потому, что природа человека и природа Бога, в сущности, тождественны. Это утверждение может показаться слишком смелым, но это основная истина всех религий» (А.Безант, «Эволюция жизни и формы»).

Когда, казалось бы, вот-вот должна наконец-то приоткрыться пелена неизвестности и таинственности, покрывающая тайны мироздания, происходило как раз противоположное — немалые знания и огромные масса информации, накопленные человечеством за многие века, начинали тянуть назад и тормозить сам процесс познания.

«В действительности процесс монотонного накопления количественных отличий никогда не разрешается переходом системы в качественно иное состояние. Напротив — он всегда, как в нерушимую железобетонную стену, упирается в некоторый неодолимый предел, или, что в сущности то же самое — в бесконечность. И неважно, чем они будут представлены — бесконечно малыми, или бесконечно большими. Такое утверждение, на первый взгляд, может показаться парадоксальным, но это именно так» (Е.Елизаров, «Сотворение мира или эволюция?»).

Механическое увеличение количества информации само по себе никогда не способно произвести качественные изменения в представлениях человека о том или ином явлении. Этот замкнутый круг может быть разорван лишь сознательным внешним разумным воздействием — переходом к явлениям более высокого порядка. А для этого прежде всего нужны мышление, анализ, сопоставление, логика, отказ от догматичности и нерушимости мнения авторитетов, обобщение...

                ***

Наука привыкла исходить из того, что каждый последующих факт, очередное явление или процесс твердо основываются на предыдущих фактах и явлениях, являются неопровержимыми их следствиями. Выстраивается некая цепочка событий, где каждое звено, жестко соединено с соседними. Разрывы в этой цепи, как правило, не допускаются, но если они и возникают, то свидетельствуют лишь о недостоверности проведенных исследований.

Это похоже на процесс ходьбы человека. Сначала он переносит вес тела на одну ногу, вторую ногу отрывает от земли, выносит вперед и ставит на землю. Далее вес переносится уже на эту ногу и так далее — шаг за шагом. В каждый момент времени человек касается земли минимум одной ногой. Но ходьба — процесс не очень быстрый. Быстрее — бег. Но бег отличается от ходьбы как раз тем, что в этом случае существуют моменты, когда человек вообще не касается земли ногами!

Нельзя перепрыгнуть препятствие или переплыть глубокую реку, если ставить непременным условием то, что ноги должны чувствовать твердую поверхность. Человек становится заложником своих предубеждений и страха, а освободившийся от них — свободным и независимым от многих условностей.

«Логическое заключение — это нечто непрерывное; в нем не бывает пропусков. Одно положение ведет к следующему; они составляют цепь. Силлогизм — это цепь. Если вы хотите сначала все понять …, а потом прыгать, то это будет совсем не прыжок. И вы не сможете выйти за пределы своего ума. Это будет решением вашего ума, это будет действием вашего ума, и, делая это, он станет еще сильнее» (Ошо, «Философия переннис»).

Великий ученый от обычного и заурядного представителя научной когорты отличается как раз этой свободой и независимостью. Большинство гениальных открытий было совершено в результате озарения, вспышки, смелого прыжка.

                ========================================= 
                Только со смертью догмы начинается наука
                Г.Галилей
                =========================================

Это не означает, что необходимо отбросить за ненадобностью весь длительный и порой малопродуктивный процесс продвижения шаг за шагом, миллиметр за миллиметром, когда кажется, что этому не будет конца и края. Это значит только то, что нужно быть всегда готовым к смелому, а иногда и граничащему с безумием решительному прыжку. В конце концов «Наука выигрывает, когда ее крылья раскованы фантазией» (М.Фарадей)!

Современное развитие науки и техники позволяет ученым заглядывать во Вселенную на миллиарды световых лет и в структуру атома, изучать состав и эволюцию далеких звезд, с высокой достоверностью говорить о происходящих внутри их процессах. Рукотворные космические аппараты, являющиеся венцом человеческой мысли, облетели практически все планеты Солнечной системы, а американская межпланетная станция «Пионер-10» еще в 1972 году провела исследования пояса астероидов возле Юпитера, достигла 3-й космической скорости и в 1987 вышла за пределы Солнечной системы. В 1993 году нашу систему покинула и станция «Пионер-11», в 2006 — запущенные в 1977 году Вояджер-1 и Вояджер-2.

Самое глубокое место на земле — Марианскую впадину (11 022 м) судно для подводных исследований «Триест» достигло еще в январе 1960 года, а легендарная Кольская сверхглубокая скважина в 1990 году достигла отметки 12 262 м.

Но самым загадочным и самым малоисследованным из всех существующих объектов во Вселенной, не смотря ни на что, остается сам человек.

Ученые подробно исследовали его вдоль и поперек, просветили всеми мыслимыми и немыслимыми лучами, вскрыли и изучили все органы, проникли в глубины мозга. Но до сих пор никто не может на строго научной основе убедительно показать, что именно отличает живого человека от человека, умершего лишь мгновение назад, где скрывается та загадочная и таинственная сила, которая делает живыми все его органы и клетки.

                На одном из официальных государственных приемов в конце 50-х годов к
                известному хирургу, профессору, лауреату Сталинской премии
                архиепископу Луке (Войно-Ясенецкому) (1877-1961), прошедшему
                сталинские лагеря и войну, подошел один из членов советского
                правительства. Он насмешливо сказал владыке:
                — Вот недавно советские спутники летали в космос, а Бога там не
                обнаружили. Как Вы это объясните?
                — Будучи хирургом, — отвечал архиепископ, я много раз делал
                трепанацию черепа, но ума там тоже не обнаружил.

Весь громадный научный, технический и финансовый потенциал человечества за всю свою историю так и не смог помочь в создании одной-единственной самой маленькой и примитивной живой клетки из неживой материи!

«Мы измерили землю, солнце, звезды, морские глубины, лезем в глубь земли за золотом, отыскали реки и горы на луне, открываем новые звезды и знаем их величину, засыпаем пропасти, строим хитрые машины; что ни день, то все новые и новые выдумки. Чего мы только не умеем! Чего не можем! Но чего-то, и самого важного, все-таки не хватает нам. Чего именно, мы и сами не знаем. Мы похожи на маленького ребенка: он чувствует, что ему нехорошо, а почему нехорошо — он не знает. Нехорошо нам оттого, что мы знаем много лишнего, а не знаем самого нужного: самих себя. Не знаем того, кто живет в нас. Если бы мы знали и помнили то, что живет в каждом из нас, то жизнь наша была бы совсем другая» (Л.Толстой, «Путь жизни»).

В некоторых случаях человек уже достиг пределов познания.

Так в 1927 году немецкий физик-теоретик Вернер Гейзенберг (1901-1976) сформулировал один из основных принципов современной квантовой физики — принцип неопределенности. Он гласит, что дополнительные физические величины, характеризующие физическую систему (например, координата и импульс) не могут одновременно принимать точные значения. Это означает, что можно с предельной точностью определить местоположение элементарной частицы, но при этом полной загадкой для нас останется ее импульс. Если же определить точно импульс частицы, то становится неизвестным ее местоположение. Получается, что точно определить, где находится частица с определенным импульсом — в принципе невозможно!

Подобная неопределенность наблюдается и между другими физическими понятиями — временем прохождения атомного явления и энергией, берущей в нем участие.

Сравнительно до недавнего времени в модели Вселенной принималось, что взаимодействию подвергаются атомы, подобные упругим бильярдным шарам, то есть тому, что можно реально представить и смоделировать. Так ли это на самом деле, проверить на практике не представлялось возможным.

Открытие атомного ядра и электронов, а потом и компонентов ядра — протонов и нейтронов произвели революцию в познании атома Демокрита, но и они не были конечными пунктами познания человека на субатомном уровне. Открытие следовало за открытием. Было установлено, что элементарные частицы имеют уникальную способность к взаимным превращениям. Это уже не позволяло рассматривать их как неизменные «кирпичики мироздания». В настоящее время список элементарных частиц вместе с их античастицами уже превышает 350 наименований!

Человек, столкнувшись с миром элементарных частиц, попытался перенести на них свои многовековые познания в физике, геометрии и психологии, но потерпел сокрушительное поражение, так как результаты экспериментов оказались совершенно непонятными и необъяснимыми.

В.Гейзенберг писал: «Я помню многочисленные споры с Богом до поздней ночи, завершавшиеся признанием нашей беспомощности; когда после спора я выходил на прогулку в соседний парк, я вновь и вновь задавал себе один и тот же вопрос: ... Разве может быть в природе столько абсурда, сколько мы видим в результатах атомных экспериментов?»

Казалось, что твердая почва, на которой основывалось все мироздание, предательски уходит из-под ног. «Бурная реакция ученых на последние открытия современной физики легко объяснима: они сотрясают основы этой науки, и она, похоже, начинает терять почву под ногами» (В.Гейзенберг).

Подобные события не оставили равнодушным Альберта Эйнштейна (1879-1955), писавшего, что «Все мои попытки объяснить эти новые открытия были абсолютно безуспешны. Это напоминало ситуацию, когда почва уходит из-под ног, и не на что опереться» и Нильса Бора (1885-1962): «Грандиозное расширение наших знаний за последние годы выявило недостаточность наших простых механических концепций и, как следствие, пошатнуло основания общепринятого истолкования».

Только изменив свое восприятие, или как сказал об этом Гейзенберг, «проникнувшись духом квантовой теории», ученые смогли эту теорию описать математически.

Так субатомный мир предстал пред взором современного человека не как набор явлений и отдельных предметов взаимодействия, а в виде взаимоотношений между разными частями единого целого и неделимого мира, а неопределенность и недетерминированность была признана истинной природой как микро-, так и макрокосмоса.

В обмен на движение вглубь основ материи и пространства-времени человеку пришлось решительно отказаться от наглядности происходящих явлений и все больше использовать в своей деятельности принципы и методы высшей математики и теории вероятности. Эксперимент и опыт, как таковые, в большинстве своем стали приносить косвенные признаки: след на фотопластинке, трек в пузырьковой камере, треск счетчика Гейгера или появление иных частиц, сопутствующих данным процессам.

«Основное различие древней и современной науки заключается в том, что древняя наука изучает мир с точки зрения эволюционирующей жизни, тогда как современная наука изучает его, наблюдая формы, в которых проявляется эта жизнь. Первая изучает жизнь и видит в формах выражение жизни. Вторая изучает формы и пытается индуктивным путем найти принцип, объясняющий многообразие форм.

Первая идет сверху вниз, вторая — снизу вверх, и самый факт этот уже является залогом их встречи и будущего единения. Но из этого основного различия вытекают весьма важные следствия. Если мы будем изучать мир с точки зрения форм, изучение это будет почти бесконечно в своем многообразии» (А.Безант, «Эволюция жизни и формы»).

Так современная наука в большинстве своем стала сводиться не к изучению явлений, а к изучению последствий этих явлений, а порой даже к изучению своих представлений об этих последствиях.

Сам же субатомный мир остается для нас закрытым и непредставимым с точки зрения чувственного восприятия. Погружение в недра вещества заставляет отказаться от привычного языка образов из мира чувств, познание же оказывается совершенно непохожим на познание окружающего нас видимого мира.

«Здесь проблемы, связанные с языком, действительно серьезны. Мы хотим как-то рассказать о строении атома... Но мы не можем описать атом при помощи обычного языка» — заявил однажды Гейзенберг.

Приоткрыв покровы субатомного мира, человек вынужден был расстаться со служившими ему веками верой и правдой здравым смыслом и логикой. С этого момента в язык ученых стали плотно входить неведомые и непривычные до этого времени — вероятности, парадоксы, противоречия, дефекты массы, антивещество и многое-многое другое.

От жесткого и безапелляционного научного реализма был сделан решительный даже не шаг, а огромный прыжок, смелый и дерзкий, к научному мистицизму и образам другой извечной формы человеческого сознания, мировоззрения и системы идей — философии, а если точнее — то к самой ее древней и самой загадочной ветви — философии Востока.

«В ходе изучения субатомного мира в двадцатом веке физики обнаружили, что вещество имеет динамическую природу, а составные части атома, субатомные частицы представляют собой динамические структуры, существующие не в виде самостоятельных единиц, а в виде неотъемлемых компонентов неразрывной сети взаимодействий. Эти взаимодействия питает бесконечный поток энергии, воплощающийся в обменах частицами, динамическом чередовании стадий созидания и разрушения, а также в беспрестанных изменениях энергетических паттернов. В результате взаимодействий образуются все более устойчивые единицы, из которых и состоят материальные тела. Эти единицы, в свою очередь, тоже не остаются неподвижными, но ритмически колеблются. Таким образом, вся Вселенная оказывается вовлеченной в бесконечный процесс движения и деятельности — в постоянный космический танец энергии» (Ф.Капра, «Дао физики»).

Так на пороге третьего тысячелетия произошло неминуемое и знаменательное во всех отношениях событие. Наука, когда-то горделиво отторгнувшая от себя систему религиозно-философских взглядов, объявив их мракобесием и тормозом познания, а также религия, проклявшая науку и объявившая той беспощадную борьбу[11], и философия, мудро отстранившаяся от ожесточенных разборок науки и религии, снова стали плотно сближаться, становясь единым мировоззрением, как и сама Вселенная с позиции субатомного мира.

Путь науки состоит в движении от простого к сложному, от центра к периферии и от поверхности вглубь. Путь же религии — от сложнейшего и непостижимого к понятному и простому, от дальних и бесконечных пределов к осязаемому и конечному, от неимоверных глубин к поверхности человеческой мысли. Безусловно, стопроцентно прав тот, кто говорит, что наука и религия движутся в противоположных направлениях. Но они движутся не иначе как навстречу друг другу, т.е. они неизбежно сближаются! Да по-другому и быть даже не может, ведь истина-то одна, а наука и религия — лишь два разных аспекта ее постижения.

Российский религиозный философ Семен Франк (1877-1950) утверждал, что религия и наука вообще не могут противоречить друг другу, потому, что говорят о совершенно различных вещах, а противоречия могут возникнуть лишь там, где они пытаются говорить об одном и том же (С.Франк, «Религия и наука»). Однако, я должен заметить, что истина — одна-единственная и если два метода говорят о неком вполне определенном явлении разные вещи, то либо один из них неверен, либо неверными являются оба эти метода одновременно, либо явление имеет двойственную природу и тогда оба метода правы, несмотря на свои диаметрально противоположные утверждения (вспомните, к примеру, дуализм природы электрона)!

Наука и религия — это две чаши весов, а их взаимоотношения — это не что иное, как диалектическое единство и борьба противоположностей. Это земля и небо бытия, инь и янь познания мироздания, это тело и душа живого существа, два полюса одного Космического Магнита, это материя и дух, которые не имеют ни малейшего смысла друг без друга. Уничтожь одну чашу весов — и вторая автоматически превратится в бессмыслицу, рухнет и беспомощно повиснет, потеряв единственное, но крайне необходимое условие своего существования — свою животворную противоположность, ибо «ни одно свойство не может существовать без своей противоположности; проявиться может только пара» (А.Безант, «Исследование сознания», ч. 1, гл. 2, п. 1).

«... О потенциальных возможностях религии как таковой, а не отдельных форм ее судить следует не по тому, как давно возникли последние крупные ее формы, а по тому, зашла ли эволюция религии в тупик, имеется ли возможность сочетать религиозную творческую мысль с бесспорными тезисами науки, а также еще и по тому, брезжут ли перед таким мировоззрением перспективы осмысления жизненного материала новых эпох и возможно ли действенное и прогрессивное влияние религии на этот материал» (Д.Андреев, «Роза мира», кн. 1, гл. 1).

«Наука, философия, религия, искусство — формы познания. Метод науки — опыт; метод философии — умозрение; метод религии и искусства — моральное или эстетическое эмоциональное внушение. Но и наука, и философия, и религия, и искусство — только тогда начинают действительно служить истинному познанию, когда в них начинает проявляться интуиция. В сущности, можно сказать, и, может быть, это будет самое верное, что цель их заключается совсем не в том, чтобы дать людям известные знания, а в том, чтобы поднять человека на такую высоту мышления и чувствования, чтобы у него самого явилась интуиция.

Цель всякого познания — переход к интуитивному познанию.

А в интуитивном познании разные формы познания — наука, философия, религия и искусство — должны сливаться одно с другим, образуя единое целое, ту теософию — мудрость богов, к которой давно стремится человечество» (П.Успенский, «Tertium Organum», гл. 16).

                                Все науки настолько связаны между собою, что легче изучать их все
                сразу, нежели какую-либо одну из них в отдельности от всех прочих
                Р.Декарт
               
Идеи великого объединения коснулись и фундаментальных физических взаимодействий: сильного (ядерного), электромагнитного, слабого и гравитационного — всех известных на сегодняшний день. Делаются попытки описать все четыре взаимодействия на единой основе[12], как это произошло с электричеством и магнетизмом, ставших электромагнитным полем, вследствие своей общей природы.

                «— Человеку суждено рано или поздно обрести власть над природой.
                Когда-то ему подчинятся не только стихии земли, но и все
                бестелесные духи.
                — Каким же путем это будет достигнуто? Неужели та технократическая
                цивилизация, которая сегодня доминирует в умах, имеет такую
                перспективу?
                — Сомневаюсь. Человечество сегодня заблудилось. Корысть водит его
                темными закоулками, дробящими природу, вносящими в нее все большее
                разъединение. Правильная власть — творческая власть, бескорыстная,
                жертвенная. Лишь соединив мир, удалив из него фрагментарность, можно
                его окончательно подчинить.
                — Ну а цель-то какова этого подчинения? Если отвергнута корысть, то
                зачем нужна власть?
                — Цель — в самой природе. Ее следует перестать рассматривать только
                как средство. В человеке скрыты огромные оккультные силы, о масштабе
                которых он даже не подозревает. И философский камень, и жизненный
                эликсир — не фантазии только. Однако реализация этой колоссальной
                потенции при нежелании быть источником разрушения и гибели
                предполагает стремление не к эксплуатации природы, а к ее
                преобразованию и преображению» (Б.Михалев, «Философ горы»).

Итак, застывшей, вечной и неизменной материи не существует. «Если мы не можем предположить за кулисами мироздания бессознательного механического двигателя, то мы должны предположить космос живым и сознательным. Потому что что-нибудь одно из двух: или он механический и мертвый, «случайный» — или он живой и сознающий себя. Ничего мертвого в живой природе быть не может, и ничего живого не может быть в мертвой» (П.Успенский, «Tertium Organum», гл. 14).

Все, что есть во Вселенной, состоит из энергии и вещества, являющегося по своей сути тоже «сгустками энергии», а мир — видимый и невидимый — сложнейшим взаимодействием этих энергий. Вселенная пронизана мириадами фотонов. Даже вакуум, с первого взгляда, — нечто совершенно пустое, не является пустотой на самом деле.

О необычайно тонких энергиях говорил член-корреспондент AH Белоруссии профессор А.Вейник, выпустивший в СССР в 1973 году свою монографию, в которой доказывал, что космический (физический) вакуум — это не что иное, как одна из шести (!) форм существования материи. Он состоит из элементарных частиц, расщепив которые можно высвободить колоссальные энергии связи.

Да и теория «кипящего вакуума» утверждает, что в нем постоянно происходит спонтанное образование (материализация) пар частица-античастица с последующей их аннигиляцией[13]. При этом энергия (или элементарные частицы), высвобожденная на исчезающе малый промежуток времени, не позволяющий обнаружить этот процесс, тут же идет на образование другой пары частица-античастица. И так бесконечно. Вот Вам и «пустота»! Аристотель в свое время даже не рассчитывал, насколько окажется правым, когда утверждал: «Природа не терпит пустоты».

Вселенная буквально заполнена материей, а материя — это лишь проявления энергии, различной по своей природе, частоте и пр.

Восхождение человека от примитивного знания на уровне ощущений до Абсолютного Знания — путь чрезвычайно долгий и трудный, ведь человек способен воспринять только некоторую часть этого знания, а именно ту, до понимания которой он сам дорос внутренне.

Маленький ребенок берет в руки книгу. Если в ней нет ярких и интересных рисунков, то она его перестает интересовать. Сама информация, закодированная в буквах, словах и предложениях — чрезвычайно полезная и важная, ему не нужна, а многовековой опыт человечества, сконцентрированный в ее строках — оставляет его равнодушным.

Практически каждый, наверное, может вспомнить случай, когда, не впервые перечитывая давно знакомую книгу, находил в ней что-то не просто ускользнувшее от внимания в прошлый раз, но и то, что не был в состоянии тогда вообще воспринять.

Более тонкие материи, такие, как инфракрасные и ультрафиолетовые лучи для глаз, инфра- и ультразвук для уха — неподготовленному сознанию представляются совсем уж нереальными.

Если же отбросить все условности и самоограничения на манер: «Это недостижимо в принципе», «Этого не может быть, так как этого не может быть никогда», «Если я этого не вижу и не слышу, то все, о чем вы говорите, — ложь», то не сразу, но непременно Вы однажды сами почувствуете, как пределы Вашего восприятия сначала лишь чуть-чуть, потом немного ощутимее и даже в чем-то осязаемо раздвинутся, готовые принять новое знание.

Ведь мышление — это не просто процесс оперирования информацией и ее обработки. На это способны и машины. Мышление — это, прежде всего, процесс анализа информации, поиск связей и закономерностей между ее отдельными частями и потоками, сортировка и отделение существенного от несущественного, а также извлечение выводов и прогноз применения полученной информации для дальнейшей своей деятельности.

Проторенные и исхоженные вдоль и поперек дороги ведут к банальности. Если же вы хотите достигнуть большего, то вам придется отойти от готовых штампов и методик. Путь гения — неожиданный, смелый, решительный и красивый маневр от мертвящей догматики и правил.

                ==================================================
                Догма есть не что иное, как прямой запрет мыслить
                Л.Фейербах
                ==================================================

Если Вас пугает неизвестность, и считаете, что Вы — один такой в мире, которому все непонятно и неподвластно, то это значит, что Вы уже в действительности практически присоединились к большинству населения планеты, к которому, в основном, принадлежат и представители науки.

Огромное количество научных изысканий, открытий, исследований, экспериментов и опытов так и не приблизили современную ученую ортодоксальную мысль к пониманию самой жизни, как явления. Такие понятия, как любовь, дружба, самопожертвование, верность, честность, остаются лишь понятиями отвлеченными, пригодными лишь для использования в таких же, более отвлеченных, сферах — психологии, философии, религии. Некогда прочная связь материи и духа разрушена не без непосредственного участия представителей науки и духовенства. Ведь древние алхимики и астрологи были «по совместительству» химиками и физиками, астрономами и врачами, психологами и философами. Научное и мистическое органически соединялось воедино и находило свое отражение в их мировоззрении.

Да, и они во многом заблуждались и ошибались, но были абсолютно правы в главном — все в мире взаимосвязано и попытаться что-то отсоединить от всего остального — значит потерять все.

Вначале никто даже не думал выделять в нечто отдельное медицину, как лечение органов и фармацевтику, как приготовление лекарств. Оптика и механика, математика и химия — на равных правах входили в общее для них понятие «наука». Потом, со временем, возник этот «научный сепаратизм» и единое, цельное мировосприятие было утеряно.

Это можно уподобить тому, что первоначальное неразрывное единство человек-природа-космос было искусственно разрушено. Сначала выделили самого человека с его духовной сферой, потом разделили и их. Дальнейшие исследования показали, что и сам человек, как биологическая единица является слишком сложным для полного изучения. Так появилось множество специалистов в области изучения конкретных органов, систем человека, их патологий и методов лечения — невропатологи, кардиологи, эндокринологи, урологи и гинекологи, фтизиатры и оториноларингологи, офтальмологи и гастроэнтерологи…

Осталось только разделить нефрологию — на нефрологию правой и левой почек, лево- и правостороннюю офтальмологию и стоматологию — на 32 независимых направления. Далее отдельные органы и жизненно важные системы человека можно будет разобрать на отдельные клетки, а в перспективе — и молекулы с атомами, введя понятия атомной медицины и ядерной хирургии, что даст огромное количество научного материала, совершенно непригодного для дальнейшего практического применения.

Так углубление знания может привести к его же вырождению. Это похоже на стремление знать все больше о все меньшем, предел которому — абсолютное знание ни о чем. А потому «неправильно говорить, что теперь мы знаем еще мало, потом будем знать больше и наконец дойдем до правильного понимания мира... расширение объективных знаний нисколько не приближает нас к познанию вещей в себе или истинных причин» (П.Успенский, «Tertium Organum», гл. 1).

Л.Толстой писал: «Не бойся незнания, бойся лишнего знания, особенно если это знание для выгоды или для похвальбы. Лучше знать меньше, чем можно, чем знать больше, чем нужно. От многознайства люди бывают довольны собой, самоуверенны и от этого глупее, чем они были бы, если бы ничего не знали».

Я не утверждаю, что подробное и глубокое изучение чего-либо само по себе — зло, но оно в него неизбежно превращается, когда теряется связь с целым, когда забывается, что человек — чрезвычайно сложная саморегулирующаяся система, способная противостоять огромным физическим, бактериологическим и психическим атакам. В истории человечества известно немало фактов, когда люди выживали в неимоверных условиях. Святые на Руси активно помогали больным во время эпидемий чумы, проказы, тифа, сами при этом не болея, а матери выдерживали колоссальные физические нагрузки, когда их детям угрожала реальная опасность.

Подробное и доскональное изучение болезней и их возбудителей практически ничего не приносит для ответа на вопрос: почему это все происходит. В чем причина совершенно загадочной цикличности многих болезней? Так вспышки вируса Эбола наблюдаются через равные периоды времени — примерно через 10 лет. В 1995 году такая вспышка унесла более 100 жизней в Заире. Неведомо откуда берущаяся эпидемия так же внезапно отступает, словно сама по себе. Такая же цикличность присуща многим другим эпидемиям.

Всемирная эпидемия атипичной пневмонии, унесшая в 2003 году несколько сот человек и угрожавшая перерасти в глобальную трагедию, тоже внезапно прекратилась, оставив множество вопросов — откуда, почему, куда и пр.

Наши организмы буквально напичканы разными бактериями и вирусами — болезнетворными и полезными. Почему же один человек заболевает, а другой — нет? Почему одинаковые болезни у разных людей протекают столь неодинаково? Если все дело в иммунитете, то почему он у всех разный? Почему не у всех, ведущих здоровый образ жизни иммунитет выше, чем у остальных, приверженных многолетним вредным и дурным привычкам? Вопросы, вопросы…

Врач-онколог умирает от рака… Кардиолог страдает от сердечных приступов… Женщина, столько лет изучавшая премудрости и тонкости гинекологии, сама не может избавиться от «женских» болезней… Не значит ли это, что, познав великое разнообразие симптомов болезней, научившись даже многие из них успешно излечивать, человек так и не смог понять реальные механизмы и причины их возникновения?

Современные методы лечения часто напоминают стрельбу из пушки по воробьям — сокрушительный и мощный удар, при котором, устраняя проявления одних болезней, наносится часто непоправимый вред другим органам и организму в целом? Во многих случаях лечение происходит вслепую, «на авось», так как симптоматика ряда болезней слишком похожа (например, при радикулите и камнях в почках, или дуодените и язве двенадцатиперстной кишки), а, учитывая множественность болезней у одного человека и различные их проявления, вообще превращается часто в практически неразрешимую задачу.

Вторжение большинства дипломированных специалистов в более тонкие материи — сознание и психологию — тоже напоминает движение вслепую: «А что, если попробовать так? А если не получится, тогда — вот эдак».

                ***

Осенью 2004 года мне посчастливилось присутствовать на региональной конференции психологов и психотерапевтов. Многие из них имели практику работы по своей специальности более десяти, а то и двадцати лет. Каково же было мое искреннее изумление, когда на мой вопрос о том, что такое «душа» последовал ответ, трогательный в своем откровении и такой же убийственный по своей сути: «Мы этого не знаем…»

«Если вы пойдете и посмотрите на Будду, что вы увидите? Вы не сможете проникнуть в его глубочайшую сердцевину — она останется недоступной. Да, вы можете наблюдать его поведение, но поведение — это не сам человек. Современная психиатрия в основном опирается на поведение — она верит только в поведение, потому что поведение можно наблюдать. Она не верит в душу, потому что душу наблюдать нельзя» (Ошо, «Философия переннис»).

Но позвольте! Ведь термин «психотерапия» состоит из двух частей: греческих слов «psyche» — «душа» и «therapeia» — «лечение». Значит «психотерапия» — это дословно «лечение души». Как же можно лечить то, о чем не имеешь ни малейшего представления? Как можно помогать людям в решении их проблем, если годами многие не в состоянии решить свои собственные — с супругами, детьми, родственниками?[14]

«В действительности, психиатрия, психология, психотерапия — этими словами не следовало бы пользоваться, потому что слово «психе» означает «душа», а душа полностью отрицается. Не то чтобы психологи пришли к пониманию, что души нет; она отрицается, потому что методы, которыми они пользуются, чересчур грубы» (Ошо, «Философия переннис»).

Шаблонные методы и заученные приемы при удивительном фактическом отрицании самого предмета исследования — это все современная массовая психология. Под термином «душа» в ней подразумевается не истинное «я» человека, как в ряде религий — бестелесное и бессмертное существо, а некий «внутренний мир», включающий сознание человека, а также комплекс его эмоциональных реакций и побуждений.

Таким образом, психология и психотерапия на самом деле говорят не о самой душе, а исключительно о ее внешних проявлениях! С таким же успехом можно было бы утверждать, что медведь — это разоренные ульи, клоки шерсти на деревьях, следы на земле и помет.

Без истинного понимания сущности души ее не только невозможно вылечить, но даже нельзя себе представить сколько-нибудь эффективные методы воздействия на столь тонкие материи.

Психология, как наука о душе человека, должна стать реальным мостиком между религией, отвергающей науку, и наукой, отвергающей религию. Механистические принципы в представлениях о психике человека, заложенные еще в 17-18 веках, на основе которых основывается современная психология, должны уступить место совершенно другим — не столько новым, сколько хорошо забытым старым.

Для этого необходимо снова вернуться к давно утраченному единству мировосприятия: видимого и невидимого, материального и идеального, телесного и бесплотного.

Платон когда-то сказал, что самая большая ошибка врачей заключается в том, что они пытаются лечить только тело человека, не пытаясь вылечить его душу; однако душа и тело представляют собой единое целое и их просто нельзя лечить порознь.

«Медицинской науке потребовалось двадцать три столетия, чтобы осознать эту великую истину. Мы только сейчас начинаем развивать новую отрасль медицины, называемую психосоматическая медицина. Это медицина одновременно лечит душу и тело. Нам давно пора заняться совершенствованием этой науки. Медицина в основном ликвидировала такие инфекционные заболевания, как оспа, холера, желтая лихорадка и десятки других, которые безвременно унесли в могилу миллионы людей. Но медицинская наука до сих пор неспособна справиться с психическими и физическими расстройствами, вызванными не микробами, а эмоциями — беспокойством, страхом, ненавистью, фрустрацией и отчаянием. Количество жертв этих эмоциональных расстройств увеличивается с катастрофической скоростью» (Д.Карнеги, «Как преодолеть чувство беспокойства»).

«Нужно понять одну очень важную вещь. Корень и основа современной психиатрии — это болезнь; ей ничего не известно о здоровье. Соломенная психология и все ее ветви в основном следуют методологии медицины. И это совершенно неверно, поскольку наблюдать только патологию человека неправильно.

Вот где ошибся Зигмунд Фрейд. Он внес нечто необычайно ценное, и тем не менее ошибся в самом главном. Его слишком интересовало ненормальное, болезнь. И мало-помалу, поскольку все, что он изучал, было не чем иным, кроме болезни, у него появилось чувство, что у человека нет надежды» (Ошо, «Философия переннис»).

Психику человека разрушает не какое-то действие или явление само по себе, а четко осознаваемая его бессмысленность, неизбежность или реальная, но неотвратимая угроза собственному здоровью. Где есть неизвестность и непонимание, там вскоре появляется страх, где есть страх — неврозы и болезни.

Человек может вдохновенно трудиться от восхода до заката, таская тяжелые камни, если речь идет о строительстве прекрасного храма или дома для своей любимой семьи. Однако даже более легкий труд может оказаться для него невыносимой каторгой, если заставить его те же самые камни носить утром — на одну кучу, а вечером — разбирать ее и носить их на другую.

«Около трети моих пациентов страдают не от клинически диагностируемого невроза, а от бессмысленности и пустоты их жизни» — делился своим секретом швейцарский психолог и философ К.Юнг.

                                Человек должен делать не только ту работу, которая ему нравится, но
                ему также должна нравиться та работа, которую он должен делать
                Саи Баба
               
Задача психотерапии ближайшего будущего будет заключаться не в попытке воздействия на психику человека извне, а в том, чтобы дать человеку необходимые знания о мироустройстве и его месте во Вселенной, на основе чего он сможет самостоятельно решать жизненно важные задачи и преодолевать возникающие трудности.

«Как известно, существует школа психотерапии В.Франкла[15], которую он называет логотерапия, терапия смыслом[16]. Ключевой опорой логотерапии является опора на потребность в смысле жизни. Франкл полагает, что она может найти свою реализацию в любой жизненной ситуации, даже самой экстремальной, на пороге смерти. Он очень четко подчеркивает разницу между целью и смыслом: смысл не сводится к цели, к нахождению какой-то цели, которая требует достижения. Смысл, по словам Франкла, есть трансцеденция человеком самого себя. Он поднимается как бы над самим собой, над своей природой, как биологической, так и социальной, то есть смысл — функция духовная» (И.Калинаускас, «Наедине с миром»).

Ошо (настоящее имя — Бхагван Шри Раджнеш) (1931-1990), основавший в 1974 году в Индии свою духовную коммуну, говорил: «Я работаю здесь не как психиатр или психотерапевт. Я не лечу здесь больных людей. Моя работа — это высвобождение в вас источника благополучия. Я не забочусь о вашем лечении, я забочусь о вашем освобождении».

                ***

Оперирование человеком терминами, образами и явлениями, часто непонятными даже для крупнейших специалистов в своей области, достигло поражающего пытливый разум уровня.

Валерий Демин в книге «Тайны вселенной» пишет, что «человек всегда стремится к свету, радуется ему, прославляет его, даже обоготворяет в виде светил — Солнца, Луны и звезд. Без света немыслимо ничто живое — ни растения, ни животные. Но вот парадокс — о свете, его подлинной природе и истинных закономерностях человечество до сих пор знает столь же мало, как и о тьме. Среди ученых даже сложился афоризм: «Самое темное в науке — это свет!» Конечно, геометрическая оптика, электромагнитная и квантовая теория многое приоткрыли в тайнах природы. Однако хорошо известно: чем больше мы узнаем и вырастает объем нашего знания, тем больше у этого массива точек соприкосновения с неисчерпаемым океаном незнания. Следовательно, тем больше возникает все новых и новых проблем».

                Однажды на экзамене по физике профессор спрашивает студента:
                — Что такое «электричество»?
                Тот лихорадочно пытается вспомнить хоть что-то из того, чему его
                учили в течение семестра, но вскоре сдается и подавленно признается:
                — Я забыл...
                — Вот беда-то какая! — Улыбается ему в ответ профессор. — Всего один
                человек во всем мире знал, что это такое, да и тот позабыл!..

Таким образом, слишком поверхностное знание предмета работы в результате целенаправленного воздействия превратилось во всеобщий бич — ученых и медиков, педагогов и многих других специалистов. «Воинствующий материализм» глубоко пустил свои корни в сознании современного человека, «выдавив» оттуда последние крохи «первобытно-средневекового» идеализма, как нечто бесформенное и непонятное, а, значит, и совершенно бесполезное в практической деятельности.

Заодно с этим идеализмом досталось и любви, чести, совести, как таковым, которые не желают подчиняться тоталитарным законам материального мира. Вследствие невозможности подчинить их полностью своей воле из-за своей громадной внутренней свободы, человеку пришлось пойти на хитрость и объявить черное белым и наоборот.

Так в Советском Союзе появилась любовь к (непременно) социалистическому отечеству и, как особо извращенная ее форма, — к коммунистической партии и советскому правительству.

Понятия чести и совести тоже несколько трансформировались и приобрели заметную красно-политическую окраску. Теперь, не выходя за новые рамки приличий, можно было обильно обгадить на партсобрании зарвавшегося вольнодумца, забывшего, что «здесь ему не тут», или «настучать» на поднадоевшего своей большей удачливостью соседа по коммуналке, не только удовлетворив свою извечную тягу к справедливости, но и улучшив заодно свои жилищные условия. Да, повидимому, «когда речь идет о классовых интересах пролетариата, ни о какой морали и нравственности не может быть и речи» (Ф.Энгельс), или как писал В.И.Ленин: «Морали в политике нет, а есть лишь целесообразность».

Наверное, исключительно из соображений «социальной справедливости, совести и чести» были затравлены Борис Пастернак и Николай Вавилов, Николай Гумилев и Андрей Сахаров, Осип Мандельштам и Павел Флоренский, Всеволод Мейерхольд и Исаак Бабель, Николай Клюев и вместе с ними миллионы других известных и неизвестных граждан огромной страны, превратившей их в «винтики», а предательство — в норму.

Понятие веры за историю человека претерпело едва ли не самые большие метаморфозы — от фанатичного и воинствующего полного принятия до такого же безусловного и агрессивного отторжения. Посильный вклад в это небогоугодное дело развития крайностей вносили практически все — и сами церкви, и верующие, и атеисты.

 

О ВЕРЕ И РЕЛИГИИ

                Человеку так же нельзя не верить в Бога, как
                нельзя не ходить на двух ногах; вера эта может у
                людей меняться, может и вовсе заглохнуть, но без
                этой веры человек не может понимать самого себя.
                Г.Лихтенберг

                Что касается религии, то заботу о ней
                предоставьте самому верховному Существу. Тут мы
                в потемках и подвержены всяческим заблуждениям.
                Кто из нас настолько высокомерен, чтобы
                утверждать, что его путь самый верный?
                Фридрих Великий


По большому счету, «вера», как идеальное понятие (безо всякой религиозной привязки к термину), ничего, кроме негативного, принести не может. Вера — это убеждение себя и других в том, что не имеет реального основания, опоры.

Австрийская писательница Мария фон Эбнер-Эшенбах (1830-1916) писала: «Кто ничего не знает, тот вынужден всему верить». Вера — это состояние человека, принимающего за истину некие догматы, постулаты, утверждения без их анализа, вследствие невозможности практической доказуемости таковых.

Ошо такую веру называет верованием. «Верование — это ложь, оно неискренне, нечестно. Верить во что-то означает, что вы этого не знаете и все же верите. Это лицемерие. Верование рождается из страха или из жадности». Если некая внутренняя уверенность основывается на ощущениях, анализах и умозаключениях, то это уже не есть вера в ее чистом виде.

Даже совершенно непонятные утверждения, исходящие от уважаемых нами людей, и принимаемые нами, вследствие этого, за истину — не являются таковыми, т.к. основываются на наших собственных убеждениях в компетентности и порядочности этих людей.

Если «вера» человека опирается не только и не столько на авторитет неких лидеров и ярких личностей, но и на определенный внутренний опыт, приобретенный в процессе своей деятельности, повседневной жизни, даже если этот опыт не оформлен в законченные формы персональных аксиом, догматов и правил, то она уже, фактически, не может считаться «верой» по своему определению. Это уже нечто иное — предзнание, знание, гносис…

Так, если я говорю Вам, что у меня есть нечто, о чем Вы до сих пор понятия не имели, либо не знали меня вообще и после этого начинаете убеждать других в этом, то это и есть чистой воды вера.

Если же Вы меня хорошо знаете, как человека честного и открытого, то мое утверждение становится уже не столько предметом Вашей веры (что у меня есть это нечто), сколько вполне сформированным Вашим знанием, которое основывается на моем личном авторитете. Именно таким образом учащиеся получают знания от учителя о том, что неподвластно персональной проверке. Например, о том, что далекие звезды состоят из раскаленного газа, а население республики Кот-Д'Ивуар в 1986 году составляло 10 200 тысяч человек (поди-ка сам сосчитай!).

В другом случае, когда о моей честности у Вас представления очень отдаленные, но по некоторым внешним признакам Вы все же делаете для себя вывод о наличии этого «нечто», то и в этом случае можно утверждать, что у Вас есть не вера, а знание. Подобным образом геологи обнаруживают месторождения полезных ископаемых, основываясь на косвенных признаках и непрямых анализах, а ученые делают вывод о химическом количественном составе далеких звезд, исходя из результатов спектральных исследований.

В большинстве же своем люди под термином «вера» понимают то, о чем говорил апостол Павел в послании к евреям: «Вера есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1).

Понятие «вера» у Льва Толстого (1828-1910) — это «согласие воли с совестью», у святого Игнатия Брянчанинова (1807-1867): «Вера — мать терпения, подательница надежды, лестница к престолу любви», у Николая Бердяева (1874-1948) — «знание, самое высшее и самое истинное знание», у Александра Меня (1935-1990) — «способность человека воспринимать Божественное Откровение», у Рабиндраната Тагора (1861-1941) — «птица, поющая в предрассветной тьме», у основоположника Науки Разума Эрнеста Холмса (1887-1960) — «это мысленное утверждение, возвышенное до уровня осознания». Блез Паскаль (1623-1662) утверждал, что «Именно сердце ощущает Бога, а не ум. Вот что такое вера», а мудрый и парадоксальный Гете (1749-1832) считал, что «Вера — не начало, а конец всякой мудрости».

Каждый человек в понимание веры вносит нечто свое. Поэтому вера одного может существенно отличаться от веры другого человека, даже если они оба — члены одной общины и, по идее, должны иметь одну общую веру.

Если под термином «вера» признать совокупность внутренних убеждений, основанных на традиционных догматах, а также систему внешней атрибутики, строго регламентированные обряды и правила, то и в этом случае разные люди будут иметь разную веру, так как собственные трактовки и понимание таких догматов и обрядов могут существенно отличаться.

Что же касается веры религиозной (т.е. комплекса взглядов и убеждений, главное место в которых занимает представление человека о божестве или божествах), то она отличается от любой другой веры (в настоящую мужскую дружбу, в победу добра над злом или даже в страшный сон человечества — «коммунизм во всем мире») только субъектом или объектом, помещенным в ее самом центре.

По представлению многих людей слова «вера», «религия», «культ» означают одно и то же. Тем не менее, между ними существуют четкие различия.

Вера — это внутреннее качество каждого человека; религия — система правил, взглядов, неких общих соглашений для группы единомышленников для одинакового восприятия ими общей идеи, а культ — это четкая регламентация религиозной жизни, проведения основных обрядов, иерархическая подчиненность и пр.

По большому счету вера и религия соотносятся как честность и мораль, а религия и культ — как мораль и правила поведения.

                =====================================================
                Вера и религия соотносятся как порядочность и мораль,
                а религия и культ — как мораль и правила поведения
                =====================================================

Однако в обычной жизни вполне допускается говорить о вере и религии, как об одном и том же — об отношениях человека с Богом в самом широком смысле. Точно так же мы утверждаем, что солнце восходит утром, а заходит вечером, хотя прекрасно знаем, что не оно вращается вокруг Земли, а совсем наоборот. Мы привыкли к утверждению, что «время идет», не будучи в состоянии правильно описать суть происходящего при «перемещении» из прошлого в будущее. Мы называем панду «бамбуковым медведем», хотя она является енотом, а не медведем. Да и говоря о вере, мы обычно имеем в виду только веру в Бога.

По сути, мы живем в мире условностей. Главное, говоря о неком предмете в общепринятом искаженном формате, не забывать о его истинном значении и смысле.

Вера человека в Бога породила множество религий — мировых и местных, присущих только относительно небольшим группам людей. Но, к сожалению, часто «Религии отличаются друг от друга только декорациями» (П.Марешаль).

Характерно, что в последние десятилетия вера в некое Божественное Начало из категории заблуждения, мракобесия и необразованности уверенно перемещается к пониманию ее, как необходимого условия, чрезвычайно важной составляющей высокой культуры, нравственности и даже духовной основы современного научного мировосприятия.

Все чаще ученые мирового уровня, которых чрезвычайно сложно заподозрить в «темном непросвещенном мракобесии», либо не отрицают некое Вселенское Начало, либо открыто говорят о своем окончательном отходе от позиций «научного материализма». Как точно заметил Ф.Бэкон: «Малые знания удаляют от Бога, большие — к Нему приближают».

Однако было бы совершенно неправильным думать, что их вера — это подобие слепого принятия традиционных церковных догм и образов, часто настолько противоречивых, что не может не вызывать закономерного отторжения у мыслящего человека. Вера ученого — это вполне естественное и где-то даже выстраданное внутреннее глубочайшее убеждение в единой и высшей природе всего сущего во Вселенной.

Для ученого вера превращается в движущую силу, в источник великого вдохновения, в принцип, связывающий воедино все научные открытия за историю человечества.

Великий Эйнштейн, не избежавший, к счастью, этой участи, говорил: «Естествознание без религии хромает, религия без естествознания слепа», а один из основателей квантовой электроники Чарлз Таунс (род. 1915) так выразился о современном взаимоотношении науки и религии: «Цель науки — открыть порядок во Вселенной и благодаря этому понять суть вещей, которые мы видим вокруг себя, в том числе понять жизнь человека. Цель религии может быть определена, мне кажется, как постижение (и, следовательно, принятие) цели и смысла Вселенной, а также того, каким образом мы связаны с ним. Эту высшую целесообразную силу мы и назовем Богом».

                                Естествознание без религии хромает, религия без естествознания слепа
               

Настоящая вера, основанная на любви, становилась настоящей музой для людей искусства:

— «Истинное искусство творится благородными, религиозными умами. Единственное, что делает человека духовным и чистым, это стремление создать нечто значительное для Бога, стремление к самому Богу» (Микеланджело);

— «Человек не может быть по-настоящему религиозным, если он не чувствует красоты и величия искусства» (Свами Вивекананда).

Истинная вера делает человека свободным, избавляет его от условностей и страха, открывает ему дорогу в Вечность. «Те, кто видит в преклонении перед Богом нечто унизительное, бесконечно далеки от понимания подлинно религиозной жизни. Они утверждают, что вера якобы развивает рабское сознание, вырабатывает пассивность. На самом же деле стремление привести свою волю в согласие с волей Божественной есть акт, проистекающий из нашей свободы. Бог не порабощает человека, не сковывает его волю, а, напротив, дает ему полную возможность отвергнуть Его, искать своих путей» (А.Мень, «Истоки религии», т. 1, ч. 1, гл. 4).

                =======================================
                Истинная вера делает человека свободным
                =======================================

Именно из-за этого самого чувства внутренней свободы вера была неприемлема для тоталитаризма, навязанного стране большевиками во главе с Лениным.

Он писал: «Мы должны бороться с религией. Это — азбука всего материализма и, следовательно, марксизма. Но марксизм не есть материализм, остановившийся на азбуке. Марксизм идет дальше. Он говорит: надо уметь бороться с религией, а для этого надо материалистически объяснить источник веры и религии у масс».

Свободный человек в вождях и вожаках не нуждается. Свободный человек ищет не хозяина, а Учителя, не того, кто взвалит на себя «непосильное бремя принятия решений за других», а того, кто научит его самостоятельно принимать верные решения в соответствии со своими интересами и взглядами.

Истинная вера не имеет ничего общего с тем, что многие считают верой — постоянным страхом не угодить всемогущему богу, признанием безоговорочной греховности тела человека с момента его рождения и любых сексуальных отношений, регулярным посещением культовых сооружений и даже усердным чтением молитв и отбиванием поклонов.

«Настоящая вера не в том, — писал Л.Толстой, — чтобы знать, в какие дни есть постное, в какие ходить в храм и какие слушать и читать молитвы, а в том, чтобы всегда жить доброю жизнью в любви со всеми, всегда поступать с ближними, как хочешь, чтобы поступали с тобой. В этом истинная вера. И этой вере учили всегда все истинные мудрецы и святой жизни люди всех народов».
 
                                Если человек хочет угодить Богу молитвами, обрядами, то это значит,
                что он хочет обмануть Бога. Но Бога нельзя обмануть, обманываешь
                только себя
                Л.Толстой
                 

Истинная вера в Бога и страх — совершенно несовместимы.

Во многих стихах Библии (2 Цар. 23:3, Деяния 2:43, 9:31, 19:17, 24:25, 1 Пет. 1:17, 2:18, 3:14, Иуда 1:23, Рим. 3:18, 2 Кор. 7:1, Еф. 5:21, 6:5, Фил. 2:12, Евр. 12:28) под словом «страх» подразумевается не испуг, а страсть — возвышенная эмоциональность, превосходная степень чего-либо. Вспомните, как иногда говорят «страх, как хочется его увидеть», «он был страшно расстроен».

Некоторые примеры из литературы:

— «Говорил Кирилл: То и со мной было в Царьграде: Русь вспоминал. На материнском дворе росли три березы. Страшной толщи у них стволы. Втроем не охватишь. В дупло голова влезает. Похвалялся перед греками: велики, мол, березы у родимой матушки, таких дерев в Цареграде нет!» (С.Бородин, «Дмитрий Донской»);

— «Но увидим ли мы свою родину? — возразил тихим, упавшим голосом раненый офицер. — Отец мне пишет из Макона — налоги страшно растут, все давят; у сестры отняли последнюю корову, а у сестры шестеро детей...» (Г.Данилевский, «Сожженная Москва»);

— «Мы потеряли страшное количество офицеров и солдат; все наши генералы, а в особенности лучшие, ранены или больны, — признавался Александр. — Конечно, Пруссии придется круто, но бывают обстоятельства, среди которых надо думать преимущественно о самосохранении, о себе и руководиться только одним правилом — благом государства» (Е.Тарле, «Наполеон»);

— «Ястреб забирался под самые облака. Со страшной высоты слышался слабый писк уносимого в небо зайца» (В.Пикуль, «Слово и дело»).

Страх Божий — это на самом деле не парализующий волю человека ужас, а страстное, пылкое желание служить великим идеалам духовности, законам Любви, данным человеку Господом. Ведь не зря апостол Иоанн уточняет: «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви» (1 Иоанн 4:18).

Искаженное понятие слова «страх» привело к тому, что неправильно начали понимать взаимоотношения между мужем и женой: «каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится своего мужа» (Еф. 5:33).

«Бояться» — не означает трусить или пугаться. Мужчина, любящий женщину, боится обидеть ее невниманием, грубостью, бестактностью не потому, что может быть за это наказан, а потому, что относится к ней с нежностью, трепетом и бережностью.

Любые религиозные действия без принятия Любви в свое сердце и без реального покаяния[17], не имеют совершенно никакого смысла. Наоборот, такое понимание веры может оказать только отрицательный эффект. Ведь человек, придя к священнику на таинство покаяния без глубокой внутренней трансформации своего сознания и получивший лишь на словах прощение грехов, считает себя свободным от таковых. На самом же деле он не имеет ни малейшего основания для такого утверждения. «Спасение не в обрядах и исповедании веры, а в ясном понимании смысла своей жизни» (Л.Толстой).

Со временем эти неискупленные грехи могут вылиться в нечто совершенно уж неприглядное, так как наши проступки (грехи) без их реального покрытия ведут лишь к разрушению нашей духовной сферы.
 
                ==================================================
                Грехи без искупления ведут к разрушению духовности
                ==================================================

Именно такую поверхностную веру имел в виду Толстой, когда писал, что «Церковная вера — рабство», ведь разрушение духовности ведет к отходу человека от Бога и к порабощению его противоположной стороной. На этом же акцентировал наше внимание и Ошо: «Верование — это чужая обусловленность, навязанная вам; это рабство».

Задача любой церкви (православной и католической, московской и киевской, христианской и протестантской), на мой взгляд, в самом широком смысле заключается не в подмене внутренней веры, присущей самому человеку, мертвой догматикой обрядности, а в том, чтобы помочь ему определиться в выборе пути совершенствования своей души, развития духа на основе любви и прощения.

Церковь должна быть тем мудрым и терпеливым наставником, который может и пожурить за проступки и похвалить за успехи; а священник же — не просто служителем культа, а тем, кого наш народ издревле называл с любовью и величайшим доверием, как самого родного человека — батюшка, святой отец.

И человек может считать величайшим днем в своей жизни тот, когда, придя к священнику, услышит от него не заученные за долгие годы слова или безликие изречения, но слова понятные и близкие, как будто ты пришел к самому лучшему другу, знающему обо всех твоих проблемах и заботах, слова, которые как ключик, открывают твое сердце.

Митрополит Антоний Сурожский (1914-2003) писал: «мы должны быть не только учениками Христа, но Его друзьями. Бывает, ко мне на исповедь приходит ребенок лет семи-восьми и приносит целый список прегрешений. Я слушаю и потом обыкновенно спрашиваю: «Скажи, ты сам чувствуешь себя виноватым или повторяешь мне то, в чем тебя упрекают твои родители?» — «Нет, мама мне сказала, что я должен исповедать то или другое, потому что это ее сердит, этим я нарушаю покой домашней жизни». Я на это отвечаю: «Теперь забудь это; не о том речь идет. Ты не пришел ко мне рассказывать, на что сердятся твои мать или отец. Скажи-ка вот что: ты о Христе что-нибудь знаешь? Ты читал Евангелие?» — «Ну, мне мама и бабушка рассказывали, и я кое-что читал, да и в церкви слышал». — «А скажи: тебе Христос нравится как человек? Ты хотел бы с Ним подружиться?» — «Да!» — «А ты знаешь, что значит «быть другом»? Друг — человек, который верен другому при всех обстоятельствах жизни, который готов все делать для того, чтобы его не разочаровать, его не обмануть, остаться при нем, если даже все другие от него отвернутся. Друг — человек, который лоялен до конца. Вот представь: если бы Христос был мальчиком в твоей школе и весь класс на Него ополчился, что бы ты сделал? У тебя хватило бы дружбы, то есть верности и храбрости стать рядом с Ним и сказать: если хотите Его бить, бейте и меня, потому что я с Ним... Если ты можешь сказать о Христе, что готов быть таким другом, то можешь дальше ставить перед собой вопросы. Читай Евангелие, ставь перед собой вопросы о том, как можно так прожить, чтобы Его в тебе самом не разочаровать. Как можешь ты так прожить, чтобы Он радовался на тебя, радовался, видя, какой ты человек, каким ты стал ради этой дружбы. Ты понимаешь это?» — «Да». — «И ты готов на это идти?» — «Да»...

Так вот, в этом вся христианская жизнь. Вся христианская жизнь заключается в том, чтобы быть верным другом Христа и постоянно учиться тому, что Он любит, а что для Него отвратительно, что привело к Его смерти, — и соответственно себя вести» (Митрополит Антоний Сурожский, «Быть христианином», гл. 1).

Внутренний храм сердца каждого человека не должен быть заменен храмом внешним, рукотворным: «Разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас? Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог: ибо храм Божий свят; а этот храм — вы» (1 Кор. 3:16-17).

                                Истинная вера влечет к себе не тем, что обещает благо верующему, а
                тем, что представляет единственное прибежище спасения от всех бед и
                смерти
                Л.Толстой
               
«Подлинная вера — не верование: подлинная вера — это вера в истину. «Если истина существует, то мы узнаем ее, нет необходимости верить. Не нужно верить в Библию, Веды или Коран. Если Мохаммеду, Христу и Кришне открылась истина, то почему она не откроется мне?» Это — подлинная вера» (Ошо, «Философия переннис»).

Конечно же, кто-то из верующих и прихожан может заблуждаться, кто-то — просто иметь свой собственный взгляд на многие вещи. Хорош ли, плох ли этот плюрализм веры? Так ли хорошо всеобщее религиозное единогласие, чем-то напоминающее извращенно-коммунистическое, когда на вопрос «Кто за?» поднималось столько же рук, сколько всего было выдано мандатов. Зато человека, поднявшего руку в ответ на такой же естественный и нормальный для цивилизованного мира вопрос «Кто против?», воспринимали как саботажника, сумасшедшего, вредителя, что влекло за собой соответствующие «оргвыводы» и самый суровый приговор «антисоветскому вырожденцу».

А как же тогда слова святого апостола Павла: «Ибо надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные»? (1 Кор. 11:19).

                                Очень полезно — оттачивать и шлифовать свой ум об умы других
                М.Монтень
               
Известно, что близкородственные сексуальные связи для продолжения рода ведут к безусловному вырождению потомства. Браки между родными и двоюродными братьями и сестрами, племянницами и дядями и т.п. запрещены в большинстве стран именно вследствие своей чрезвычайной опасности. Даже браки между троюродными родственниками (не запрещенные законодательством) медиками настоятельно не рекомендуются.

То, что каждый человек несет в себе зачатки наследственных болезней, рецессивных (менее сильных) по своей сути, при близкородственных связях чаще всего превращается в настоящую «генетическую бомбу». Это происходит вследствие того, что подобные наследственные генетические «сбои» становятся доминантными (преобладающими). Ребенок рождается с проявленной болезнью, которую мог бы совершенно безвредно носить в своих генах при практически любом другом раскладе отец-мать.

Другой пример. Ребенок воспитывается в семье, где отец считает, что насилие в отношении жены — вполне нормально и допустимо. Жена имеет похожие взгляды и в ответ на агрессию мужа активных действий по защите собственного достоинства не осуществляет. Т.е. она имеет взгляды на семейную жизнь что-то вроде: «Бьет — значит, любит». В этом случае для ребенка существует огромная опасность принятия внутрисемейной агрессии в качестве нормальной модели поведения и заимствования опыта родителей для построения своей собственной семейной жизни.

Если же мать проявляет активное сопротивление в ответ на насилие отца — словом или действием, психологическая картина восприятия супружеских отношений для ребенка существенно изменяется: насилие им воспринимается не как естественное явление, а как такое, которое несет дискомфорт, конфликт, неприятие. Это несовпадение взглядов родителей на насилие в семье дает ребенку серьезную почву для размышлений и, как следствие, ведет к выработке своего мировоззрения и модели поведения, которое может существенно отличаться от поведения обоих родителей.

Примерно то же самое, но только на уровне духа, может происходить и в религиозных общинах, также являющихся неким подобием семьи. В этом случае рецессивные, скрытые, не несущие ощутимого вреда информационные («генетические») сбои могут становиться доминантными и вести к духовному вырождению. Информация, даже самая правильная, но «проглоченная» без прохождения через сердце и мозг, может со временем превратиться в реальную опасность для мировоззрения человека и стать либо шатким основанием для системы взглядов, либо, в худшем случае, привести к религиозному фанатизму. «Мы не разумом доходим до веры. Но разум нужен для того, чтобы проверять ту веру, которой учат нас» (Л.Толстой).

Внесение же в устоявшиеся взгляды общины некоторой «свежей струи», иной, пусть даже парадоксальной или спорной мысли, активизирует мыслительные процессы, заставляет пересмотреть свои убеждения. Даже если каждый после этого останется при своем мнении.

«Вера и сомнение приходят вместе и связаны друг с другом, как вдох и выдох». Эти слова немецкого писателя Германа Гессе (1877-1962) относятся не к истинной вере, которая по своей сути есть знание, а к верованию. Где есть разум и неуверенность, там всегда есть место для сомнения. Прислушайтесь к самому слову «неуверенность» — «нет веры», что буквально означает — «нет истины».

Но только не нужно никого переделывать, ломать и заставлять думать иначе. Переделка — это уже насилие. А насиловать светом и любовью недопустимо. Насилие — это, вообще, путь тьмы.
 
                ===========================================
                Убеждение — путь света, насилие — путь тьмы
                ===========================================

Мы с женой создали свою семью в довольно зрелом возрасте. К этому времени каждый из нас имел за плечами кое-какие опыт и убеждения. Естественно, что далеко не все наши взгляды совпадали. Они просто не могли совпадать абсолютно. Однако у нас было общим самое главное — жизненные ценности и желание быть вместе. А для этого нужно было совсем немного — уважение друг к другу, умение слушать друг друга и желание идти навстречу друг другу. В принципе — не так уж много, если хотите достичь в своих отношениях настоящей любви, взаимопонимания и гармонии.

Упорствовать на своей точке зрения, какой бы она ни была, с любой стороны — глупо и безнравственно. Если бы мы упрямо отстаивали каждый свою точку зрения, пренебрегая мнением другого, то смогли бы мы вообще жить вместе?

Уважение мнения оппонента — вот истина и правильное поведение. Убеждение своим опытом, примером, а не принуждение своим упрямством — вот путь к единству взглядов. Упрямство — признак глупости, а не ума.

Так постепенно наши точки зрения сблизились. От чего-то пришлось отказаться мне (уж больно сильны были аргументы, настолько, что нельзя было не признать их правоту), а от чего-то и ей. Кое-что нам в наших взглядах пришлось пересмотреть и изменить, а в некоторых — еще больше утвердиться. Но это совершенно не означает, что каждый из нас потерял свою индивидуальную точку зрения. Мы просто обогатили и дополнили друг друга!

 

АТЕИЗМ
 

                Сомневаться в Боге — значит верить в него.
                О.Бальзак

                Если религия это опиум, то атеизм — газовая
                камера.
                Авессалом Подводный

Отрицание Бога, безбожие. Так многие словари, энциклопедии трактуют понятие «атеизм»… Правда, если только исходить из буквального перевода слова «atheos». Но уместен ли он здесь? Давайте попробуем разобраться.

Вера человека в Нечто Высшее, стоящее над окружающим его миром, за всем происходящим вокруг издревле была присуща человеку. Ветер, солнце, вода, гроза, гром, молния, землетрясения, извержения вулканов и т.д. и т.п., неподвластные сознанию человека, облекались в сверхъестественные формы. Страх перед ними и попытки познать неведомое привели человека к понятию духов и богов.

Дыхание — дуновение — дух. Сам ветер невидим, но видимы его проявления — летящие пыль и листья, колышущиеся под натиском ветра деревья, летящие облака. Такой легкий и невесомый, нежный и неуловимый, иногда он превращался в свирепого монстра, которому ничего не стоит превратить в щепки многовековые деревья, поднять огромные волны, смести с лица земли целые поселения.

Именно эта двоякость явления, эта обманчивость происходящего (невидимость, но неимоверная сила) привели человека к понятию духов — невидимых существ, обладающих реальной силой. Как и ветер, они вездесущи. Поэтому человек, хотя и не видел их воочию, но осознавал их постоянное присутствие вокруг себя. Одухотворялось все окружающее — деревья, камни, вода (озера, реки, моря), огонь. Попытка человека задобрить духов, отвести от себя их гнев, неизбежно приводила к созданию системы представлений, верований и культовых обрядов, порой довольно сложных и громоздких. Представления об иерархии семьи и племени, в которых жил человек, невольно переносились и на мир невидимый. Так создавалась иерархия богов и духов.

Для древнего человека образы богов и духов были такими же естественными, как и образы вождя, матери, отца. Вот только мир духов для каждого облекался в свои формы — в зависимости от развития человека и его образованности: «И сотворил человек бога по своему образу и подобию». Для человека примитивного и злобного и боги были злобными и капризными, постоянно требовали поклонения и жертвоприношений.

Шли годы, века, тысячелетия. Развивался человек, а вместе с ним и его представления о богах.

Практически у каждого ребенка бывает в жизни период, когда он начинает отрицать самое очевидное, отвергать установленные нормы и правила, протестовать против рутины и догматизма. Такое, с первого взгляда, нелогичное поведение объясняется тем, что ребенок начинает переосмысливать для себя все то, что до сих пор принималось безропотно, либо под влиянием непреложного авторитета родителей. Подобным же образом отрицание Бога является вполне закономерным этапом развития внутреннего мира человека, когда тот переходит из духовного младенчества к этапу анализа и осмысления.

Атеиста можно понять — до разумения Бога он еще не дорос. Однако уважать мнение настоящего атеиста, как разумного оппонента, уважающего мнение верующих, не только можно, но и нужно — ведь у каждого человека имеется свое индивидуальное представление о мироустройстве. Один ставит Бога в центре мироздания, другой — пытается доказать разумность бытия, исходя из совершенно противоположных предпосылок. Но так ли это плохо на самом деле?

Ведь гностики, к примеру, утверждают, что мир познаваем человеческим разумом, агностики — что нет; асимметрия — это противоположность симметрии, аграфия — утрата способности писать, акинезия — отсутствие активных движений вследствие болезни, алексия — утрата способности читать или понимать прочитанное и т.п.

Отрицание — это не всегда ненависть и агрессия, это всего-навсего иной взгляд. Да, он может многим из нас не нравиться, как не нравятся многим и наши взгляды. Но до тех пор, пока есть элементарное уважение иного мнения — это все нормально и допустимо. Если же эта тонкая грань неприятия преодолена и становится враждебной и агрессивной — вот тогда она превращается во зло, даже если ставит пред собой благие цели. Например, насилие над возлюбленной для предотвращения возможной измены не является оправданным и допустимым с точки зрения человеческой морали.

Юношеский максимализм часто повергает человека совершать безумные поступки, основанные на импульсе, порыве. Ему хочется плыть исключительно против течения, предаваться запретным развлечениям, бросать вызов общепринятому.

Мировосприятие в этом случае накаляется до предела, противоречия захлестывают и становятся неуправляемыми. Например, обостряется чувство справедливости по отношению к себе, но, тем не менее, — появляется дикое и, порой, чудовищное желание уколоть, обидеть, унизить другого человека, часто самого близкого и любящего.

В сферу юношеского отрицания попадают правила и обычаи, аксиомы превращаются в теоремы, авторитеты — в тиранов, асоциальное и отторгаемое обществом — в пример подражания и поклонения. Бросается вызов общественному мнению, морали, здравому смыслу. Молодежь, воодушевленная «стадностью», принимаемой за явный признак правильности, начинает увлекаться алкоголем, наркотиками, шумными массовыми мероприятиями, участвует в радикальных организациях на манер неонацистских, национал-шовинистических или псевдорелигиозных. Там их вместо ожидаемой и желанной свободы души и воли ожидает скрытое, а порою не только открытое, но и даже жестко подчеркиваемая система подчинения-порабощения, опасность и страх играют не столько оберегающую роль, сколько привлекающую и зовущую.

Но пройдут годы, вчерашние дети обзаведутся своими семьями, детьми, водоворот жизни втянет их в пучину быта, бизнеса и новой философии — на смену юношескому пылу и задору придут знания и опыт. Сегодняшние «неформалы» и гонимые станут завтрашними формалистами и гонителями, чтобы с умным и деловым видом ругать новую молодежь: «А вот мы-то в ваши годы!..»

Тот, кто воспитывался с первых своих дней в религиозном духе, впитал элементарные жизненнополагающие понятия и аксиомы с молоком матери, но не имел очень необходимой внутренней свободы выбора, может избрать один из двух возможных путей. Первый — отвергнуть навязываемый образ ненавистного бога, желанию которого все в жизни человека должно быть подчинено, и стать его противником. И второй — окончательно потерять стремление к самовыражению и осознанию себя ярко выраженной индивидуальностью, полностью подчиниться влиянию извне и стать легкоуправляемым фанатиком от религии. Если же право собственного выбора было присуще человеку с самого начала, то религия не только дает ему ощущение истинной свободы (не вседозволенности, а именно свободы) — от предрассудков, однобокого восприятия действительности, но и формирует единое и целостное мироощущение.

Атеистическое воспитание ребенка в семье и, сравнительно до недавнего времени, в общегосударственных масштабах в СССР для незрелых умов являлось суррогатом религии и заменителем мышления. При этом тщательно отобранные и широко растиражированные лозунги, идеи становились личными убеждениями, новые штампы и шаблоны — собственными аксиомами, а все, что так или иначе не вписывалось в догматы «коммунистического» (а на самом деле антирелигиозного) воспитания, осмеивалось и объявлялось темным, бескультурным. Но, так как всем хотелось выглядеть «светлыми и культурными», то с превеликим и нескрываемым удовольствием топталось, уничтожалось все, что хоть в какой-то степени было связано с самим понятием духовности.

Для умов же подготовленных и зрелых массированная атеистическая советская пропаганда давала, сама того не ведая, обильную пищу для размышления на тему сущности бытия, а также воспитывала в своих недрах совершенно новое поколение духовных людей, свободных от давления и бремени прежней показной религиозности.

                ============================================
                Атеизм — это путь к Богу через Его отрицание
                ============================================

Однако у многих людей, считающих себя неверующими, их атеизм — это даже не столько отрицание Бога вообще, сколько признание самого факта Его отсутствия в своем сердце или другими словами — вакуум веры. Даже великий русский религиозный философ Владимир Соловьев (1853-1900) в юности очень глубоко переживал персональный кризис богоборчества, выбросив из окна свои иконы...

Это атеизм первого рода — атеизм непонимания, незрелости.

И тут очень важно то, кого встретит такой человек на своем жизненном пути, кто сможет увлечь его и повести за собой. Потому, что это — «человек, который, как сухие дрова, ждет момента, когда искра падет, и он сам загорится. Он не «обесчеловечен» своим неверием, это человек, который еще не нашел полноты жизни. И нам, верующим, нам, которые встретили Бога и Христа, надлежит сиять таким светом, излучать такой свет, — не обязательно слепящий, может быть, свет малой свечки, который заставил бы встречающих нас сказать: «В этом человеке есть нечто, чего никогда раньше и ни в ком я не встречал!»» (Митрополит Антоний Сурожский, «Быть христианином», гл. 2).

К атеизму первого рода можно отнести еще одну его разновидность — «атеизм мнимый».

Так как понятия о Боге у разных народов на протяжении истории человечества весьма отличались друг от друга, то многих людей часто обвиняли в атеизме, исходя исключительно из субъективных предпосылок.

В свое время обвинения сыпались на головы древнегреческих философов Анаксагора и Сократа, которые отвергали не само существование Бога, а только признаваемое их народом многобожие. А в христианской церкви после установления догмата о Троице, обвинялись в атеизме и ереси все, отвергавшие данный догмат о триединстве Бога и о божественной природе Иисуса Христа.

Более поздние философы: Спиноза (1632-1677), Фихте (1762-1814), Шеллинг (1775-1854), Гегель (1770-1831) и др. тоже были обвинены в атеизме из-за своих взглядов, отличавшихся от общепринятых. Впрочем, они не отрицали само существование Бога, но только говорили о Его единстве со Вселенной.

                ***

Познание мира и его тайн, привели человечество к своему следующему закономерному этапу развития — некоторые представители рода человеческого, вследствие врожденной гордыни, не желали занимать свое законное положение в существующей мировой иерархии, где во главе стояли боги, духи, вожди. Указание на их место в обществе воспринимались, как попытка унизить их собственное достоинство. Самые «достойные» претендовали, естественно, и на самые высокие места в мировой иерархии. Духам, а нередко и богам, приходилось потесниться на её вершине.

И вот в истории человека произошел перелом. Нет, не отрицание Бога, а возведение себя в ранг бога.

                =================================================
                Настоящие атеисты — не те, которые отрицают Бога,
                а те, которые присваивают себе Его атрибуты
                В.Лэндор
                ================================================= 

Человек почувствовал себя равным Богу, а потом и самим Богом! Разумеется, с этого момента необходимо было внести соответствующие изменения в культовые обряды.

Так появляется атеизм второго рода — атеизм соперничества. Ему характерны лозунги на манер: «Религия — опиум для народа!», «Вера в Бога — путь, ведущий во тьму средневековья», «Уничтожим религию как пережиток прошлого» и др., а методы — насилие, ненависть, ложь и клевета.

Земному «Богу и Повелителю» всех и вся небесные конкуренты были не нужны. Происходит не ВЫТЕСНЕНИЕ Бога из вселенской иерархии, а ЗАМЕНА его земным эквивалентом! Культ Бога превращается в культ отдельной личности. А чтобы в дальнейшем не возникало путаницы, о каком Боге идет речь, то и само слово «Бог» необходимо было предать уничижению и забвению.

Поэтому судите сами — можно ли считать атеизмом не отрицание Бога вообще, а замена его другим, вполне земным и конкретным суррогатом?

Тот, кто возведен в ранг бога, не может быть атеистом. Ведь он прекрасно осознает, чье место занял. А в остальном ему подыграет окружение. «Массы» будут петь ему псалмы, слагать хвалебные песни, рисовать иконы с его «светлейшим ликом», возводить памятники, чтобы каждый постоянно и ежеминутно знал и видел своего «бога» здесь, на земле, а не где-то там, в несуществующих небесах. Это известно точно, так как человек летал в космос, но никакого Бога там не видел. Нет его там. Нет! Ведь он здесь, на земле!

И слово его содержится не в Библии, а в многотомных сочинениях и в мириадах кумачовых лозунгов.

И библейские заповеди «не убий», «не укради» выглядят как-то нелепо, когда вокруг и среди народа находятся враги этого самого народа, когда примитивные бандитизм и грабежи рядятся в формы «экспроприации экспроприаторов», «раскулачивания», «принципа социальной справедливости».

Конечно же, были и тираны и угнетатели рабочих, но раскулачивали-то всех без разбору! Просто так — из мести и зависти. Одна принадлежность к знатному роду часто стоила не только состояния, но и жизни человеку, имевшему неосторожность родиться не в пролетарской семье. Хотя вскоре и пролетарское происхождение перестало быть защитным иммунитетом — жестокость и фанатизм народных масс по-прежнему был силен, а вот «буржуев», «кулаков», «подкулачников» и даже «середняков» на всех катастрофически не хватало. Вот и стали стучать друг на друга.

«Почитай отца и мать» (Исх. 20:12, Втор. 5:16, Мар. 10:19, Лук. 18:20, Еф. 6:2) выглядит архаизмом на фоне «подвига» Павлика Морозова, юного участника борьбы с кулачеством в Свердловской области (так его пыталась представить миру советская пропаганда), не пожалевшего ради идеи собственного отца. О том, что юный мерзавец просто обиделся на него за вполне уместное наказание и свел с ним счеты с помощью «экспроприаторов», история долгое время предпочитала умалчивать. О том, что «герой» стучал и доносил на всех без разбору, обрекая целые семьи на выселки или просто голодную смерть — тоже. Его смерть от рук других «кулаков» («злословящий отца или мать смертью да умрет» (Мат. 15:4, Мар. 7:10)) представили мученической и «канонизировали» «героя», как пример для подражания и наследования молодому поколению[18]. Сталин, узнав о том, что со слишком ретивым ленинцем (который, к слову, не был ни пионером, ни комсомольцем, ни тем более коммунистом) согласно выводам следствия, проводимого на скорую руку почему-то ОГПУ[19], расправились односельчане, якобы сказал: «Сволочь, конечно — отца предал. Но возвеличить нужно». Всего за годы сталинского террора было посмертно возвеличено 56 верных последователей Павлика — детей, предавших собственных родителей. Каждому из них было присвоено «почетное» звание «пионера-героя», их именами назывались улицы и корабли, школы и Дворцы пионеров… Так предательство, во все времена и у всех народов считающееся верхом подлости и вероломства, возводилось в ранг добродетели и примера для подражания.

«Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего» (Исх. 20:16, Втор. 5:20, Мат. 19:18, Мар. 10:19, Лук. 18:20, Рим. 13:9)… И масштабы деяний учеников Павлика не заставили себя ждать. Страна захлебнулась в терроре против своего же народа.

«Не желай дома ближнего твоего» (Исх. 20:17, Втор. 5:21)… И миллионы таких павликов вселились в шикарные и комфортабельные апартаменты менее удачливых своих предшественников, отправленных на пожизненное «трудовое перевоспитание» без права переписки.

Заповедь «не прелюбодействуй» (Исх. 20:14, Втор. 5:18, Мат. 5:27, 19:18, Мар. 10:19, Лук. 18:20, Иак. 2:11, Рим. 2:22, 13:9) всегда такая понятная и естественная для божьего человека становится ненужной для человека — строителя «нового мира». А так как сдерживающего фактора для сексуального беспредела не стало, начали экспериментировать от «не время, товарищ, глупостями заниматься» до «каждая комсомолка не должна отказать нуждающемуся комсомольцу».

Все заповеди отменили. Все. Кроме одной: «да не будет у тебя других богов пред лицем Моим» (Исх. 20:3, Втор. 5:7). Это значит, что есть только один бог, есть только один Отец. Наш, земной…

Можно ли это считать атеизмом?

По-моему, это больше напоминает восстание против Бога. Вспомните, как некий Ангел Света восстал против Бога и стал сатаной — «противником» и дьяволом — «клеветником».

Кстати, в Греции с ее Олимпом и целым сонмом олимпийцев, проповеди Единого Бога считались тоже атеизмом, так как отвергали традиционных богов. А наказанием за такой «атеизм» была смертная казнь.

К сожалению, под невинные формы атеизма (в значении отрицания СУЩЕСТВОВАНИЯ Бога) рядятся сатанизм и оголтелый звериный культ зла и ненависти (в значении отрицания ВЕРХОВЕНСТВА Бога).

Однажды блуждая дебрями «всемирной паутины», я наткнулся на сайт «атеистов». Воспитанный на идеях духовного плюрализма и терпимости к чужому, пусть даже противоречащему моим убеждениям взгляду на бытие, я не преминул поинтересоваться аргументами и доводами людей-безбожников на вопросы происхождения жизни, взглядами на вечные категории добра и зла, света и тьмы и др.

Вхожу на сайт и сразу же вижу предупреждение, что он-де содержит материалы, противоречащие официальному религиозному мировоззрению, которые могут быть неприятны верующему человеку. Честно говоря, на сайте атеистов я и не рассчитывал обнаружить материалы и мысли, которые разделяют христиане, мусульмане, буддисты или иудеи. Дальше последовало еще одно предупреждение о том, что материалы сайта могут оскорбить лучшие чувства верующего человека. Переборов в себе двойственные ощущения, я все-таки вошел на сайт…

То, что я там увидел, было даже не мерзко и гадко — этому и слов-то в «великом и могучем» еще даже не придумано. Только извращенная фантазия больного параноика могла подсказать столь отвратительные сюжеты на сексуальные темы с участием всем известных христианских персонажей! Одного взгляда на все это было достаточно, чтобы несколько дней чувствовать себя изгаженным до глубины души и оскорбленным в самых светлых чувствах.

Неужели и это — атеизм? Чрезвычайно опасно, когда под невинным понятием скрывается нечто чудовищное и мерзкое.

Политика двойных стандартов — суть многих подобных «атеистов». Они считают вполне допустимым и даже «забавным» оскорбление чувств других людей, но очень не любят, когда с ними поступают таким же образом.

Задумайтесь, пожалуйста, господа «атеисты»-пасквилянты, когда изображаете почитаемых разными народами святых в неприглядном или вовсе непристойном виде. Быть несогласным — это одно, это ваше законное право. Но быть хамом, негодяем, мерзавцем и подлецом — это совсем другое дело. Если хотите познать глубину нанесенного вами оскорбления, поставьте на место тех, кого вы оболгали, свою сестру, мать, отца, любимую девушку!

Тем не менее, самое большое достижение дьявола в том, что он убедил нас не в своем существовании, а в своем отсутствии. Однако он не где-то вне нас слоняется неприкаянно. Мы сами предоставляет ему приют в наших сердцах[20]. И он живет там, постепенно вытесняя Бога. Он гадит в наши души и отравляет наши мысли гаденько и подленько, как последний трус и негодяй. Уходит из сердца Божие — и вливаются туда все нечистоты духа и плоти, ведь «природа не терпит пустоты». Так человек опускается к примитивному скотству.

                ***

Третьим источником атеизма является протест не против Бога, как Творца всего сущего и не против религий как таковых, но протест, как неприятие гипертрофированно-искаженных форм представлений о Боге и божьем промысле, превратившихся в механизм подавления инакомыслия, а также в источник предрассудков, суеверия и фанатизма.

«На старые религии падает в значительной степени ответственность за глубину и упорство последующего безрелигиозного этапа, за духовную судьбу миллионов душ, которые, ради борьбы за справедливое мироустройство, противопоставили себя религии вообще и этим вырвали корни своего бытия из лона мировой духовности» (Д.Андреев, «Роза мира», кн. 1, гл. 1).

Такие «атеисты отвергают не Бога, но его вульгаризированный насаждаемый образ. Атеизм и для индивидуума, и для общества является необходимым средством достижения более высокой истины. Иногда мы отрицаем Бога с целью найти его. Даже атеисты, правда, быть может, неосознанно восстают во имя Бога. Отмывать имена благородных правдолюбцев от нелепого обвинения в безбожии — не многие религиозные философы позволили себе подобную роскошь» (В.Авдеев, «Преодоление христианства»).

                                Атеисты отвергают не Бога, но его вульгаризированный насаждаемый образ
               

Вот таким «атеизмом» третьего рода или «ересью нелицеприятия» и было учение русского писателя и философа Льва Толстого.

Человек даже сам может считать себя атеистом, но на самом деле поступать как истинный христианин, совершенно не подозревая, что неосознанно соблюдает Иисусовы заповеди духа, любви к ближнему и всепрощения! Так кого же все-таки можно считать настоящим атеистом — того, кто соблюдает заповеди Христа по зову своего сердца, или же человека, который регулярно посещает службу в храме, но преступает сами принципы христианского учения, прекрасно это осознавая?

Чрезвычайная жестокость ветхозаветных праведников и бога иудеев Иеговы часто приводила к резкому неприятию религии вообще.

Жорж Сименон говорил: «Я читаю уголовный кодекс и Библию. Библия — жестокая книга. Может быть, самая жестокая, которая когда-либо была написана», а один из моих знакомых однажды, лет восемь назад, сказал: «Я хотел принять бога в свое сердце, но открыл Библию, а там:

— «И сказал Господь Моисею: возьми всех начальников народа и повесь их Господу перед солнцем, и отвратится от Израиля ярость гнева Господня» (Чис. 25:4);

— «убейте всех детей мужеского пола, и всех женщин, познавших мужа на мужеском ложе, убейте» (Чис. 31:17);

— «И сошел на него Дух Господень, и веревки, бывшие на руках его, сделались, как перегоревший лен, и упали узы его с рук его. Нашел он свежую ослиную челюсть и, протянув руку свою, взял ее, и убил ею тысячу человек. И сказал Самсон: челюстью ослиною толпу, две толпы, челюстью ослиною убил я тысячу человек» (Суд. 15:14-16).

Я не могу и не хочу верить в Бога, который считает убийство праведным поступком, да еще и других на это подбивает. Нет. Мне такой бог не нужен…»

Возразить ему что-либо тогда мне было тяжело. Да и в двух словах это вряд ли получилось бы. Я чувствовал, что и он прав. По-своему, конечно. Я понимал, что и объяснение всему этому должно быть вполне вразумительным, обязательно оставляющим светлую надежду на чистую веру в Разумного Господа… Но тогда я просто не нашелся что ему ответить.

Одному человека личный разум позволяет перешагнуть через подобные библейские несоответствия, другого же — заводит в глухой тупик суждений и умозаключений. Верно лишь то, что мало слепого уверования и безоговорочного приятия Писания без соответствующего анализа и сопоставления. Ведь разум нам дан Господом и пользоваться им необходимо по прямому назначению.

«Следует продумать до конца философские предпосылки и априори обрести личный опыт религиозного, от которого берут начало все существующие верования. Интеллектуальное усилие и духовное представление — вот что нам необходимо. Только осмысленная вера может обеспечить согласованность между жизнью и мыслью. Вера должна быть рациональной» (С.Радхакришнан).

У каждого свой неповторимый путь к Истине. У кого-то он — более короткий, у кого-то — длиннее. Один приходит через утверждение, другой — через отрицание. Не то плохо, что человек идет к мудрости через детскую категоричность, юношеский максимализм и взрослый скептицизм. Гораздо хуже, когда юношеский период в мировосприятии слишком затягивается и человек шагает из младенческой неразумности прямо в зрелую глупость.

Так кого же можно считать настоящим атеистом?

Индийский религиозный мыслитель и реформатор Свами Вивекананда (1863-1902) говорил: «Старые религии утверждали, что атеист — тот, кто не верит в Бога. Новая религия утверждает, что атеист — тот, кто не верит в самого себя».

 
                                Старые религии утверждали, что атеист — тот, кто не верит в Бога.
                Новая религия утверждает, что атеист — тот, кто не верит в самого себя
               






[1] И.Гете, «Фауст», «Пролог на небесах» (перевод Б.Пастернака).

[2] По материалам книги А.Асова «Мифологический мир ведизма».

[3] «... Будьте достойными сыновьями и дочерьми нашей матери – Всесоюзной коммунистической партии», – призывал «товарищ Сталин», благословляя свой народ на многомиллионную ярость со страниц газеты «Правда» от 9 июля 1932 г.

[4] Ярославский Емельян Михайлович (настоящее имя – Губельман Миней Израилевич) (1878-1943), советский политический деятель, академик АН СССР, известный борец с религией – председательствовал в Союзе воинствующих безбожников. Написал довольно тенденциозные книги «Библия для верующих и не верующих» (1922), «Как рождаются, живут и умирают боги и богини» (1923), в которых с точки зрения скорее воинствующего пролетария-материалиста, нежели беспристрастного ученого-исследователя, рассматриваются (а иногда просто осмеиваются и профанируются) вопросы религии и содержание священных писаний.

[5] Нашивка из галуна на погоне ефрейторов и сержантов, обозначающая воинское звание.

[6] Еретик – последователь ереси (от греч. hairesis – особое вероучение) – течения в христианстве, отклоняющегося от официальной церковной доктрины в области догматики и культа. Наибольшего развития ереси достигли в средние века.

В нарицательном значении: еретик – человек, чьи взгляды, убеждения противоречат общепринятому мнению, пониманию.

[7] Ортодоксальный (от ;;;;;;;;; – «православие») – в нарицательном значении – последовательный, неуклонно придерживающийся основ какого-либо учения, мировоззрения.

Название ;;;;;;;;; впервые встречается у христианских писателей II в., когда появляются первые формулы учения христианской церкви (у Климента Александрийского) и означало веру всей христианской церкви. Позднее этим термином стали называть совокупность догматов и установлений церкви, критерием чего признавалось неизменное хранение Учения Иисуса Христа и апостолов. Православие, как одно из старейших и основных течений в христианстве, возникло с разделением в 395 г. Римской империи на Западную и Восточную. Богословские основы православия сформировались в Византии в 9-11 вв. После разделения церквей в 1054-1204 гг. название ;;;;;;;;; – «православная» – осталось за восточной церковью. Западная церковь стала именоваться «католической» (от греч. katholikos – всеобщий, вселенский).

[8] См. 3 часть книги, гл. «Один ли Бог на протяжении истории человека? Эволюция человека», п. «Бог-Творец» и 4 часть книги, глава «Библия о духе, душе и теле», п. 5.

[9] Дословный перевод с древнееврейского и греческого языков на русский дает очень близкий текст: «вечность положил им в сердце».

[10] В синодальном русском издании, которое было у меня на тот момент.

[11] К примеру, в 1163 году папа римский Александр III издал буллу о запрете изучения «физики или законов природы». Через столетие другой папа – Бонифаций VIII запретил любое анатомирование трупов и химические опыты. Тех же, кто игнорировал это распоряжение, предписывалось лишать свободы и сжигать на кострах.

[12] Сложнейшая теоретическая работа по единой теории поля была опубликована А.Эйнштейном еще в 1925-1927 гг., но тогда мало кто вообще обратил на нее особое внимание. Кроме того, до полного ее «выстраивания» ученый категорически отказывался что-либо комментировать, а вскоре и вовсе был вынужден отказаться от дальнейших публикаций на эту тему «из-за соображения гуманности».

Но и после этого ученые неоднократно предпринимали подобные попытки. В частности, в 1975 году советские ученые М.Протодьяконов и И.Герловин предложили новую теорию единого физического поля, объясняя взаимосвязанность и взаимозависимость основополагающих физических законов природы. Электрическое, магнитное и гравитационное поля они рассматривали в качестве векторов единого физического поля, на которые его можно разложить.

[13] Аннигиляция (от лат. annihilatio – уничтожение) – неудачный научный термин для обозначения данного явления, т.к. никакого уничтожения массы или энергии элементарных частиц не происходит, а лишь превращение одних в другие в полном соответствии с законом сохранения массы-энергии.

[14] Яркие примеры современных психологов – героини Юлии Меньшовой в телесериале «Бальзаковский возраст, или все мужики сво…» и Ирины Мирошниченко в фильме «Не сошлись характерами».

[15] Виктор Эмиль Франкл (1905-1997) – австрийский философ, психолог, психотерапевт. Создал собственную теорию психоанализа, собственную школу, диаметрально противостоящую фрейдистской. Автор книг: «Человек в поисках смысла», «Доктор и душа», «Воля к смыслу», «Время и ответственность», «Подсознательный бог», «Психотерапия на практике» и др.

[16] «… в противоположность психоанализу, личность в экзистенциальном анализе, как я пытался его очертить, понимается не как детерминированная влечениями, а как ориентированная на смысл. Под экзистенциально-аналитическим углом зрения, – в отличие от психоаналитического – она стремится не к наслаждению, а к ценностям. В психоаналитической концепции сексуального влечения (либидо!) и в концепции социальной принадлежности индивидуальной психологии (чувство общности!) мы видим не что иное, как состояние дефицита более фундаментального феномена – любви. Любовь всегда представляет собой отношение между некоторым Я и некоторым Ты. Из этого отношения в психоаналитической картине осталось лишь «оно», т.е. сексуальность, а в картине, нарисованной индивидуальной психологией, – безличная социальность, можно сказать, «das Man»» (В.Франкл, «Десять тезисов о личности»).

[17] Не просто как церковного таинства, а глубинного освобождения от обид, нанесенных Вам за многие годы и обид, которые нанесли Вы, осознанно или неосознанно.

[18] «Павлик должен быть ярким примером для всех детей Советского Союза», – заявил на пленуме Центрального комитета комсомола 25 ноября 1932 года в своем докладе заместитель председателя Центрального бюро юных пионеров Василий Архипов. Этот тезис был опубликован в «Пионерской правде». По словам Архипова, основной задачей пионерской организации было  не что иное, как «воспитание ненависти».

[19] ОГПУ – Объединенное государственное политическое управление при Совете Народных Комиссаров СССР. Создано в 1923 путем реформирования ВЧК («Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем») и Государственного политического управления (ГПУ). В 1934 ОГПУ упразднено и создано Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) в системе НКВД СССР. В феврале 1941 на основе НКВД СССР образованы Наркомат внутренних дел (НКВД) СССР (с 1946 г. – Министерство внутренних дел (МВД) СССР) и Наркомат государственной безопасности (НКГБ) СССР (с 1946 г. – Министерство государственной безопасности (МГБ) СССР). В марте 1954 образован союзно-республиканский Комитет государственной безопасности (КГБ) при Совете Министров СССР (с 5 июля 1978 КГБ СССР).

[20] «Диаволом называется голос плоти, говорящий в том же Иисусе» (Л.Толстой, «Соединение и перевод четырех Евангелий»).