Глава тридцать девятая
КАК Я НЕ СТАЛ ШПИОНОМ
Приближение бед почувствовала раньше всех Стрелка. Она уже не просто скулила по ночам, она выла!..
- Пора собирать вещи! – решил я. Ирина согласилась. Упаковочную коробку из-под холодильника мы приспособили в качестве дорожного сундука, куда изо дня в день начали укладывать свои пожитки: на дно – книги, сверху – мягкое барахло с закутанной в него посудой и стеклом… На видное место в холле (полка над баром) я положил – чтобы не забыть! – книжку в потрепанном кожаном переплёте – «Руслан и Людмила», издание 1820 года! Эту первую книгу Пушкина мне передал Андрюша Р. незадолго до своего отъезда из Эфиопии.
- Где ты её достал?!
- Нашёл в куче старого хлама, в посольском клубе. Я решил, что лучше – если она будет у тебя, иначе выбросят вместе с мусором…
С 29 по 30 октября 1973 года состоялся визит Хайле Селассие в СССР. Я в тайне надеялся, что Москва уполномочит своего зарубежного корреспондента сопровождать императорскую делегацию, и тогда бы у меня появился шанс обговорить в АПН срок окончания своей загранработы. Но, к сожалению, надежды не оправдались. Зато на торжественном собрании по случаю 56-ой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции посол объявил мне благодарность «за успешную производственную и активную общественную работу в коллективе». А по телексу пришло сообщение, что Инстанции приняли решение продлить мою загранкомандировку ещё на полгода.
Тогда же в приватной беседе посол сказал мне: «Не торопись! Поработай ещё с годок!.. Да, мы с супругой совсем скоро возвращаемся. Но вы с Ириной молоды! Сил много! Никуда от вас Москва не денется!.. Всему своё время!».
- На твоём месте любой бы обрадовался! – утешала Ирина. Но к тому времени я, видимо, уже по-настоящему заболел… ностальгией.
- Здесь всё – не наше! Чужое! Временное! – парировал я. – Меня здесь ничего уже не интересует и не радует. А в Москве ждёт собственная квартира! Слава богу, построили! Так что собирайся! И не трави душу!..
В водовороте эмоций и событий ноября 1973 года я так замотался, что забросил свой дневник. И вот теперь вынужден восстанавливать эпизоды этого рокового месяца исключительно по памяти.
На концерте Тиграна в музыкальной школе Ирина вдруг почувствовала боль. В Балча-госпитале её оставили на обследование. А я в тот же вечер отправился в казино.
Подойдя к игральному столу и сделав ставку, я огляделся. Прямо напротив увидел чету М-ских. С этим американским дипломатом меня познакомил на приёме его коллега по рангу - один из наших посольских секретарей. Мы встретились взглядами, кивнули друг другу в знак приветствия.
«Какая удобная позиция у них! - мысленно усмехнулся я. – Чтобы сфотографировать советского человека за азартной игрой в капиталистическом вертепе!». (Фотографический глазок мог быть вмонтирован в любую пиджачную пуговицу американца или в брошь его супруги). Сделав ещё две ставки, они удалились, и я сразу почувствовал себя комфортней.
Что касается Ирины, подтвердилось подозрение на аппендицит. И сам профессор Доценко вызвался её оперировать.
На следующий день мне позвонили из Балча-госпиталя; операция прошла успешно, но Ирина всё ещё не выходила из наркоза: «Приезжайте!».
В Балча-госпитале, в коридоре, где находилась палата Ирины, я увидел странное скопление людей. Человек десять, мужчин и женщин, сидели напротив её двери. Первой, кого я сразу узнал, была миссис Марго, пожилая миссионерка из Канады, она несколько раз заезжала к нам со своим мужем, руководителем одной из христианских миссий, действующих в Эфиопии. «Это – наши братья и сёстры, - сказал она. – Мы пришли помолиться за скорейшее выздоровление Ирины».
Дежурная медсестра, встретившая меня у входа в палату, предупредила, чтоб я не пугался: «Ваша жена никак не может проснуться… Но анестезиолог надеется, что всё будет хорошо…».
Ирина молча лежала с закрытыми глазами, бледная, как… Не знаю, кто! Страшно было подумать!.. Такой я её никогда не видел. Да ещё розы вокруг!.. Некоторое время я стоял перед ней остолбеневший, потом стал шептать тоже что-то, вроде молитвы: «Ирочка! Проснись!.. Ради Бога! Проснись!..». Наконец она открыла глаза!.. И губы её шевельнулись в едва заметной улыбке…
Сияющий от счастья, я вышел в коридор и сообщил «братьям и сёстрам», что их молитвы возымели действие!
Александр Петрович Доценко заверил меня, что теперь уже точно всё будет в порядке: «Завтра-послезавтра заберёте её домой!».
Через два дня, часов в 6 вечера, ко мне во двор неожиданно въехала машина с незнакомым дипломатическим номером. Оказалось, что это мистер М-ский. В руках у него огромный букет цветов – для Ирины! «Мы с женой были на её последнем концерте, - сказал он. – Восхищены её игрой!.. Знаем, что сейчас она в больнице. Передайте ей наши наилучшие пожелания! А Вас, чтобы Вы не скучали в одиночестве, мы приглашаем в гости. Да-да, сегодня!». И я пообещал заехать, подспудно желая разделить с американцами радость в связи с Ирининым «воскресением».
Подробный план, нарисованный М-ским, помог мне найти его дом, виллу; подобную нашей. Она (тоже за высоким каменным забором) стояла на окраине города, впритык к густому эвкалиптовому лесу.
Среди встречавших, кроме хозяев, оказался высокий красивый незнакомец, внешне – настоящий Джеймс Бонд. «Дипломат из Найроби» - так его представили мне.
Стол в холле был уже накрыт и трапеза, обильная во всех отношениях, началась незамедлительно. Что произвело на меня впечатление в ходе нашей застольной светской беседы, так это - книга в твёрдом переплёте с золотым тиснением, страниц двести: жизнеописание семьи М-ских. «Мы издали её за свой счёт! – пояснили супруги. – Свобода печати!..»
Для кофепития мы, на сей раз только мужчины, пересели за журнальный столик; хозяйка, женщина средних лет, низкорослая и худощавая, как и мистер М-ский, поставила перед нами коньяк, виски, маленькие пепельницы, а посередине - большую морскую раковину. Когда инициатива дальнейшей беседы перешла к «дипломату из Найроби», я сразу решил, что в этой раковине наверняка спрятан микрофон.
- Давайте поговорим на серьёзную тему, - начал «Джеймс Бонд» и, обращаясь ко мне, продолжил без всяких обиняков:
- Мы просим Вас о сотрудничестве. Свободный мир нуждается в правдивой информации из стран за железным занавесом… И Вы могли бы внести свой вклад в общее дело всех интеллектуалов, заинтересованных в свободе и демократии.
- В чём же конкретно мог бы проявиться мой вклад?
- Для начала от Вас потребуется совсем немного: дать список тех, кто, по Вашему мнению, сотрудничает с КГБ.
«Почти все!» - пронеслось в моей разгорячённой от виски голове, и я спросил:
- It follows that you want me to work for CIA? (Стало быть, Вы хотите, чтобы я работал на ЦРУ?)
- Считайте, что так. Но учтите: Вашу секретную работу будет курировать специальная комиссия сената Соединённых Штатов! А это, если хотите, большая честь! Мы гарантируем Вам успешную карьеру и счёт в швейцарском банке, а в будущем – собственную виллу, машину, яхту…
- Предложение действительно заманчивое, - согласился я. – Ну а если я не соглашусь, что тогда?
- Тогда мы просто разойдёмся по-джентльменски.
- Что ж, мне остаётся лишь поблагодарить Вас за откровенность и доверие. Но прежде чем сказать «да» или «нет», я должен всё взвесить. Надеюсь, Вы понимаете, сколь серьёзно я отношусь к Вашему предложению. Окончательный ответ я дам Вам завтра или послезавтра, не позже. Вы не против?
- Ради этого, я специально прилетел из Найроби, - заметил вербовщик, наверняка – резидент ЦРУ в Восточной Африке, прибывший в Аддис-Абебу явно по наводке мистера М-ского.
Отказаться от сотрудничества во имя «свободы и демократии» сразу, я не решился: кто знает, как в этом случае повели бы себя американцы? О моём ночном визите в местное «логово ЦРУ» никто, кроме меня, не знал. К тому же гостеприимная вилла мистера М-ского находилась у кромки тёмного леса, где можно было исчезнуть раз и навсегда.
Я делал всё, чтобы не вызвать подозрений: никаких страхов и замешательства, никакой раздражительности или враждебности с моей стороны! Наоборот, всем своим видом я старался показать, будто в принципе я заинтригован. Но, учитывая тот факт, что это дело, мол, требует трезвого подхода, – а выпили мы изрядно! – я как бы откладывал своё «да» на некоторый срок, дабы оно прозвучало более убедительно, с сознанием всей меры моей будущей ответственности. Главное сейчас - поскорей бы ноги унести!
Мои новые «друзья» проводили меня до самой Ренушки, которая мигом сорвалась с места и благополучно, одной ей известными путями, довезла меня до дому.
Утром, после дремотной, полусонной ночи, мои тревожные думы стали быстро обретать ясность. Перво-наперво нужно было решить вопрос: как действовать дальше? Делать вид, будто ничего не случилось, и жить прежними заботами, я уже не мог и не имел право.
Можно ли разойтись с ЦРУшниками «по-джентльменски»? Вряд ли! За свой провал вербовки они будут мстить: шантаж – самое мирное средство…
Но если даже допустить, что они оставят меня в покое, то где гарантия, что об их предложении не станет известно в посольстве, может быть, даже от того самого, кто знакомил меня с М-ским? Где гарантия, что не он (или кто-то другой из моих соотечественников) прочил меня в борцы за «свободу и демократию»? А ежели я от этой роли отказался, то почему бы меня ни подставить, продемонстрировав тем самым свою лживую преданность. В таком случае попытка с моей стороны замолчать происшедшее – чревата, она тотчас обернётся против меня. Как только наш главный гебешник прознает о случившемся по своим каналам, а не от меня лично, моё молчание будет расценено как преднамеренное сокрытие предательства. Значит, надо идти, как говорится, «с повинной».
Но в чём я повинен? В том, что понравился американцам и они решили взять меня к себе «на работу»?.. Это там, в США, обыватель гордится, если помогает спецслужбам. У нас – всё наоборот: связь с ГБ, дискредитировавшей себя террором против собственного народа, заранее предосудительна; сексотам нет места в приличном обществе, их боятся, избегают и в тайне презирают. За границей же, общаясь со своими соотечественниками или с иностранцами, увы, часто вообще не знаешь, с кем имеешь дело, на кого кто работает, свой он или враг. А может, двойник?..
Я уже собрался ехать в посольство, как вдруг раздался телефонный звонок. Звонила Ирина из больницы, просила прислать за ней Ефрема. Она уже ходит и ей разрешён домашний режим.
- Что случилось? – спросила она, увидев меня. – Ты был в казино?
- А что?..
- По тебе видно, что был! Вчера меня навещала Энни и просила передать, чтобы ты не ходил туда. Там будут, как она выразилась, плохие люди, от которых можно ждать чего угодно… Но вчера ты так и не приехал ко мне…
- Ладно! Успокойся! – отвечал я. – Что было, то прошло. Казино – это чепуха по сравнению с тем, что произошло вчера вечером…
И я тотчас ввёл её в курс дела. Ирина, ничуть не колеблясь, поддержала моё решение немедленно ехать в посольство и рассказать там обо всём, - кому следует.
Дежурным в посольстве оказался как раз тот самый дипломат, который и свёл меня с М-ским. Мне показалось, что на его лице отразилось явное беспокойство, когда я спросил, на месте ли нужный мне советник. (Его кабинет находился в кулуарах референтуры).
- Ты правильно сделал, - сказал главный гебешник, - что обратился сразу ко мне. Послу сейчас не до нас. Он занят своими дорожными сборами. Но до его отъезда я сам ему доложу. А ты садись и всё подробно изложи на бумаге…
Утром следующего дня посол улетал в Москву. Все, кому положено, и кто мог, поехали его провожать. Я в аэропорт не поехал: мне не хотелось касаться моих проблем накоротке и тем более просить его о чём бы то ни было. Я решил всё пустить на самотёк: пусть посол там, в Москве, сам решает, как поступить со мной, что в отношении меня посоветовать начальству. А вдруг они там решат сделать меня «двойником»! – эта авантюрная мысль, признаться, тоже приходила мне в голову. Теперь мне оставалось только ждать, отдав себя, как говорится, на волю божью. А пока, с утра, как обычно, занялся посольским бюллетенем… И размышлениями о том, как провести предстоящий день рождения.
События не заставляли себя ждать. Они стали развиваться стремительно, в полном смысле этого слова.
1 декабря 1973 года. Вечером у себя на вилле мы с Ириной накрыли стол по случаю моего праздника. Главная роль в сервировке отводилась аппетитно запечённой тушке поросёнка. (Я заказал это блюдо накануне в одном из самых известных гриль-баров). Но возникла проблема: на кого из гостей должно смотреть с подноса свиное рыло, ну, пусть – рыльце, учитывая возраст, однако, так или иначе, оно – свиное! Конечно же, стать объектом его внимания вызвался именинник, который в тайне подумал: «Разве это не символично?! Разве это не я, собственноручно, подложил себе свинью… своими недавними шпионскими похождениями?!..»
Спешу подчеркнуть, об этих «похождениях» знал тогда только один человек (из числа гостей), это – Серёжа С. Придти (со своей супругой) на моё торжество он согласился на этот раз при одном условии: чтобы было как можно меньше народу; ну а те, кто будет, должны в какой-то мере соответствовать его новому положению, ведь после отъезда посла Сергей становился, как-никак, временным поверенным.
По окончании праздничного вечера, когда все разъехались, Ирина сказала, что во время прощального танго с ней Сергей предупредил её (а значит, и меня), чтобы мы были готовы «ко всему», возможно, даже к отъезду на родину. «Ждём из Москвы соответствующие директивы».
Среди гостей был и директор Балча-госпиталя с женой. Уходя, он сказал Ирине: «Хотя я и оставил тебе ювелирный шов, всё равно, будь с ним поосторожней! Особенно, если придётся вдруг лететь на самолёте». Наверно, он почувствовал, что это было наше последнее совместное застолье. Впрочем, в дальнем углу холла стоял большой картонный «сундук», он-то и мог подсказать, что хозяева, вероятней всего, уже собираются в дальнюю дорогу…
2 декабря, воскресенье. Примерно в полдень во двор въехала посольская «Волга». Из неё вышел временный поверенный. Увидев его, я сразу понял: ничего хорошего не жди!
Сергей, войдя в холл, сел за журнальный столик у камина, на то же самое кресло, что и в прошлом году, когда приезжал, чтобы сообщить о смерти моей мамы. На этот раз он объявил о том, что, согласно полученной из Москвы телеграммы, нам с Ириной надлежит немедленно переехать в посольство – в целях безопасности! – а затем ближайшим рейсом вылететь на родину.
- Не теряйте времени, - сказал Сергей, - спокойно собирайтесь, возьмите с собой самое необходимое. Остальные вещи несопровождаемым грузом будут отправлены следом за вами. Наши товарищи позаботятся! Никаких проблем! Тем более, вы, кажется, уже давно начали упаковывать свой багажный ларь… И не думайте, что это арест! Всё делается исключительно в целях вашей же безопасности!..
(По иронии судьбы, номер моей последней пресс-карты – 13!) .
Далее С. сказал, что с минуты на минуту должен подъехать Володя Масленников. «Он заменит тебя и поживёт здесь со своей женой до приезда нового заведующего. Ты должен сдать ему под расписку кассу, инвентарь, документы и прочее. Подписи ваши я заверю. Печать при мне». Потом он позвонил в посольство и отдал какое-то распоряжение. Всё пошло согласно плану!..
Масленников прикатил на купленном у меня полгода назад Фольксвагене. Встретив свою замену, я не мог не заметить:
- Итак, Володя, ты вновь становишься хозяином виллы, которую когда-то арендовал для меня. Всё возвращается на круги своя!
К середине дня работа по сдаче-приёмке офиса завершилась. Ирина всё это время занималась укладкой наших пожитков. А посольский шофёр, который привёз временного поверенного, держал «осаду» моего компаунда: он ходил вокруг забора по периметру. Иногда, пользуясь своей военной выучкой, он даже ухитрялся дотянуться до верхотуры «каменного вала», дабы заглянуть наружу: не подкрались ли американцы с целью выкрасть меня, бедолагу?!
Войдя в фойе совпосольства, я удивился: у стены справа восседали все наши гебешники, приехал даже редко появлявшийся чиновник из аппарата ЭКА (Экономическая комиссия ООН для Африки). Вот бы мистер М-ский обрадовался, увидев их! Вся команда была в «боевой готовности»: в случае моего похищения или побега они обязательно вернули бы меня на родину - живым или мёртвым!
В знак приветствия я молча кивнул им, но - безответно, хотя кое-кто из них не раз бывал гостем в моём доме. «Товарищи по оружию», кто демонстративно, а кто стыдливо, старались не смотреть в мою сторону. В воцарившейся тишине мы с Ириной, держа в руках «самое необходимое» (атташе-кейс и небольшой баул) прошли мимо дежурного и поднялись по лестнице на второй этаж к заветной двери, ведущей в кулуары референтуры. Дверь, по звонку, открылась, и Сергей ввёл нас в нашу новую, безопасную, обитель. В комнатушке с одним окном, выходящим во внутренний дворик посольского здания, стояли две кровати.
- Располагайтесь, - вежливо предложил Серёжа. – Чувствуйте себя как дома. Здесь останавливаются самые почётные гости из Москвы. Недавно здесь жил Яков Александрович Малик…
Оставшись с Ириной наедине, я, кажется, со слезами на глазах произнёс:
- Считай, что мы уже в дороге… Скоро Москва…
- Ты сам этого хотел, - откликнулась она с досадой в голосе.
3 – 4 декабря. Справедливости ради, спешу подчеркнуть, Сергей лично взял нас под свою опеку. Два дня мы столовались в его доме. В рабочие часы, когда он был в своём офисе или уезжал в город по делам, его жена Алла все заботы о нашем новом быте брала на себя, искренне продолжая делать всё возможное, чтобы мы чувствовали себя как можно комфортнее.
Но о каком комфорте, тем более – душевном, могла идти речь в этом посольском заточении?! Ирина после операции больше отлёживалась в «номере». Мне же были позволительны лишь прогулки по аллейкам вокруг «нашего нового дома». Хорошо, что за последний год контингент посольских служащих значительно обновился и со многими я не был лично знаком. Каждая случайная встреча со старожилами была как удар в поддыхало: я видел, что меня избегают.
Солнечным утром в понедельник, прогуливаясь в сопровождении посольской дворняжки, я подошёл близко ко входу на территорию экономического советника и увидел за каменным парапетом Ефрема. Он приехал на моей Ренушке, как обычно, за Галиной, вольнонаёмницей бюро АПН.
В голове промелькнула крамольно-саркастическая мысль: «Вот сейчас бы подбежать, сесть в свою машину и на волю – куда угодно!». Но я, напротив, быстро повернул «восвояси»: сердце сжалось от стыда за свою, в принципе добровольную, несостоятельность. Ведь, по сути, я уже никто, даже по отношению к своему шофёру-курьеру.
Мне было стыдно показаться на глаза этому молодому эфиопскому парню: как объяснить, что его хозяин теперь не имеет права вернуться в свой дом, хотя бы для того, чтобы попрощаться с теми, кто придёт сегодня на работу в мой офис? Меня вдруг охватила и долго не отпускала горькая обида за оскорблённое чувство собственного, человеческого, достоинства.
Ведь мою «безопасность» на день-два перед вылетом в Москву можно было обеспечить совсем другим, безобидным способом: хотя бы… подселить ко мне на виллу кого-нибудь – для совместной обороны в случае нападения американских супостатов. И не оказался бы я теперь в таком унизительном положении! Но что значит человеческое достоинство для советских высокопоставленных перестраховщиков?! Ведь их беспокоит не какая-нибудь безопасность кого бы то ни было, а только одно: не сбежал бы кто от них в «капиталистический рай»!
Во вторник временный поверенный сообщил, что билетами на самолёт мы уже обеспечены. Завтра нас будет сопровождать до Хартума некто Лёня из референтуры, а в Каире встретят люди из местного совпосольства, чтобы посадить… на рейс Аэрофлота до Москвы.
Поздним вечером Сергей и Алла решили организовать для нас с Ириной прощальную поездку по ночной Аддис-Абебе. Единственным местом, где мне хотелось побывать на прощанье, была гора Энтото.
С твоей высоты, с высот простоты
Хотелось бы мне рассмотреть
Узоры созвездий на дне темноты,
Где дымка краснеет, как медь…
5 – 8 декабря. Вылетели из Аддис-Абебы ранним утром. Провожали Синицыны, Доценко и Римма К, жена содиректора «ЭФСО». Сергей перед самой посадкой шепнул мне, что с нами в одном самолёте летит советник посольства США и потому надо быть особенно бдительным. Но до Хартума, доступного Аэрофлоту, нас сопровождает, кроме Лёни, ещё и бывший заведующий референтурой. (Дверь по звонку в наше с Ириной посольское убежище открывал уже не он, а его сменщик).
Надо отметить, что, несмотря на присутствие вражеского лазутчика, настроение у советских пассажиров было весёлое. И не только потому, что в тот день все советские люди «на земле, в небесах и на море» праздновали День Сталинской Конституции, но ещё и благодаря бутылке виски (из моих дорожных запасов), которую я открыл по случаю. Ирина конечно же не принимала участие в нашем заоблачном «питие» (как и в любом другом подобном), к тому же она чувствовала себя неважно: появились боли – симптомы послеоперационных осложнений.
Всю дорогу наши возлияния проходили вперемежку с анекдотами, которыми мы развлекались, изредка поглядывая в сторону равнодушного американского советника, сидевшего как ни в чём ни бывало в нашем же салоне. Высаживаясь в Хартуме, мои доброжелательные соотечественники сказали, что вместо них должны появиться новые сопровождающие, но наш лайнер так никого и не дождался.
В каирском аэропорту ваших покорных транзитников (в смысле – меня с Ириной) никто не встретил. Мы ждали, пока представитель воздушного агентства не занервничал, ведь нас надо было отвезти в гостиницу, – какую? Я сказал, что в самую лучшую. Значит, - в хилтоновский «Nile Hotel»! А может, надо было лететь дальше, до Рима, вместе с американским советником?.. (Каирский «Хилтон» стал на нашем пути последним пристанищем «красивой жизни»).
И мне подумалось тогда: чем же я так понравился американцам, что они решили переманить меня на свою сторону? Может быть, тем, что я был нормальным человеком, а не «impotente sovietico»? В одном они ошиблись: да, в частных беседах я отпускал критические высказывания в адрес советского режима, порой даже чересчур откровенно, но никогда не смог бы пойти на тайное предательство, считая подобный шаг (измена Родине) просто-напросто аморальным. И бесчестным, в первую очередь, по отношению к своим родным и близким, которые неизбежно стали бы жертвой мстительной власти КГБ. Неужели они и впрямь думали, что я соблазнюсь счётом в швейцарском банке? И вообще, разве не унизительно быть эдаким мячиком, которым играют в своё удовольствие Джеймсы Бонды, стоящие на противоположных сторонах корта? В конечном счёте, и те и другие стоят друг друга. Но я-то здесь причём?! Я не желал быть игрушкой в чьих бы то ни было руках. И никому не давал право опекунствовать надо мной!
В отеле Ирине стало совсем плохо. И я обратился к менеджеру. Минут через пять, не больше, к нам в двухместный номер (надо сказать – роскошный!) пришла скорая помощь - мужчина-врач и две медсестры, все в одеяниях, похожих на монашеские, но только безукоризненно белого цвета; с ними стол на колёсиках, уставленный флаконами и инструментами. Ирине сделали инъекцию, обработали воспалившийся шов, оставили лекарства. Сказали, что после перенесённой ею операции нельзя было пускаться в такое дальнее путешествие, но теперь всё будет в порядке.
Следом за медиками прикатила ещё одна тележка – обильный горячий ужин (больше - для меня) и гора разнообразных тропических фруктов (в основном – для Ирины).
В тот же вечер я позвонил Анатолию Агарышеву. А следующим утром он уже был у нас в отеле.
- Вы представляете, где вы поселились?! – удивился он. – Разве вы не заметили, что в «Хилтоне» полным-полно американских военных? Ведь это же их штаб-квартира!.. (В ту пору египетский президент Анвар Садат начал активно сотрудничать с Вашингтоном, надеясь на помощь США в решении возобновившегося в октябре вооружённого конфликта с Израилем).
- И вообще нечего вам здесь роскошествовать! – продолжал Анатолий. - Сейчас же собирайтесь и ко мне! Будете жить у меня, сколь душе угодно! Я в квартире один. Мои, к сожалению, недавно улетели в Москву…».
Мы гостили у нашего друга два дня. За это время я оформил в Аэрофлоте билеты до Москвы. Ирина, как говорится на жаргоне, акклималась, и мы втроём даже съездили на пирамиды и сделали вылазку на каирский базар с его знаменитыми «золотыми» рядами. О своих злоключениях я ничего не рассказывал, просто «закончилась командировка, и мы возвращаемся домой». Но…
Пришло время расставаться. И в аэропорту, почти перед самой посадкой, Анатолий, хитро улыбнувшись, вдруг сказал:
- Вон, видите возле решётки двух молодцев? Они тоже пришли проводить вас. Правда, встретить, когда нужно было, не смогли - забыли, потому как в тот день все были в стельку пьяны по случаю Дня Конституции.
- Так, значит, ты в курсе?
- Да, вчера гебешники страшно обрадовались, когда случайно узнали, что вы живёте у меня. Нашли-таки вас! А что же ты, Вадим, молчал?..
- Прости. Не хотел беспокоить понапрасну. Встретимся в Москве – расскажу тебе всю правду-матку. Поверь, не так страшен чёрт, как его малюют…
Мы возвращались на родину спецрейсом: самолёт летел из Анголы с большой группой чёрненьких низкорослых африканцев. Молодые парни, одетые слишком по-летнему (кто – в национальном платье, кто – в белой распашонке европейского покроя) спешили в Страну Победившего Социализма учиться партизанским методам борьбы с португальскими колонизаторами.
- Бедненькие чебурашки! – сказала стюардесса, подавая нам подносы с едой. – Как они добегут до вокзала? Ведь у них нет ни одной тёплой вещицы! А в Москве двадцать градусов мороза!
В шереметьевском аэропорту мы видели, как дрожащим от холода «чебурашкам» (придумала же имя!) раздавали русские шапки-ушанки… А к нам подошёл стройный мужчина в дублёнке и спросил: «Вы Розов?.. Я из АПН. Меня послали довезти вас до дому».
Мы подошли к чёрной «Волге». «Вот и воронок!» – сказал я Ирине.
(Продолжение – «Post Scriptum». Гл. 40)