По ночам было страшно. Сквозь тонкую стенку родительской спальни слышно было, как папа тяжело дышит и шипит что-то зловещее, а мама жалобно стонет, временами вскрикивая от боли. Не в силах уснуть, Ляля отчаянно вжимала, вжимала, вжимала голову в подушку, накрывалась одеялом и до слез твердила: скорей, ну скорей бы он ее отпустил, ну почему он ее не отпускает?.. Но пытка за стеной длилась бесконечно. Втайне она ожидала, что утром найдет маму мертвой, истерзанной, задушенной. Однако поутру родители были вполне здоровы и довольны, а ночной кошмар таял, забывался — до следующего раза.
Затем маму стало рвать по утрам. Родители шептались, секретничали за закрытой дверью. Ночные пытки прекратились. Мама стала злиться, кричать на родных, а потом плакать, но, вместо того, чтоб закричать в ответ, папа только улыбался, как будто был удовлетворен содеянным злом.
— Лялька, — позвал он ее однажды, — помнишь, ты говорила, что хочешь братика?
— Да, — настороженно ответила Ляля.
— И сейчас хочешь?
— Хочу.
— Ну вот... — сказал папа. — Скоро мама нам его подарит.
— Когда? Завтра? — задохнулась Ляля от предчувствия. Родители почему-то засмеялись.
— Нет, Лялька, так быстро не получится. Видишь ли... Ребеночка нельзя купить в магазине или найти на улице — мама должна его родить. Понимаешь, сейчас он у нее в животе...
Ляля в ужасе глянула на мамин округлившийся живот. Папа продолжал:
— ...Но пока братик еще совсем-совсем маленький, меньше котенка. Для того чтобы он вырос и смог родиться на свет, нужно много времени. Всё это время маме нельзя волноваться. Так что не будем капризничать и расстраивать её. Мы с тобой должны заботиться о ней и помнить, что теперь она уже не одна — внутри у нее ребеночек, чудесный малыш, похожий на твоего любимого пупсика. Как только ты увидишь его, то сразу полюбишь, обещаю!
Пупс был розовый, из тугой резины, с пустыми намалеванными глазами. Мама ласково улыбнулась — но не Ляле, а кому-то другому, невидному:
— Он тоже торопится наружу, хочет с тобой познакомиться. Стучит ножками. Вот, прижми ручку, может, почувствуешь.
— Только осторожно — встрял папа, — помни, что он еще очень слабый и маленький, не навреди ему.
Ляля испуганно приложила руку к маминому животу, такому родному и знакомому, и ничего не почувствовала. И всё же — этот "он" был там, внутри, где-то в маме, непонятный и непредсказуемый. Она отвернулась. Папа с мамой глядели на живот, улыбаясь так, как раньше улыбались ей одной, да и то редко.
Время шло. Мамин живот рос, а внутри рос братик. Иногда Ляле казалось, будто он явится на свет хулиганистым мальчишкой — вроде тех, что во дворе, — и тут же потянет ее играть. Иногда — что это будет подобие пупса, резиновое, плотное и бессмысленное. Было страшно. Родители всё время говорили о "нем". Гости первым делом умильно кивали на мамин живот: "Ну, как он? Богатырь будет!" — а потом спрашивали Лялю: "Ты рада, что у тебя появится братик? Рада?" — "Рада", — послушно отвечала Ляля.
Восторженные родители принесли домой ворох прелестных кукольных одеяний. Но едва Ляля попыталась их присвоить, как сразу получила запрет: "Это не тебе, это малышу". Не ей! Можно подумать, она сама собиралась их надеть.
Иногда она представляла, как родители избавляются от нее: подсыпают яд в суп или уводят в зимний лес, чтобы там бросить навсегда. Самое мучительно-сладкое было воображать, как мама безразлично уходит вдаль, ни разу не оглянувшись на умирающую дочь. С папой всё понятно — он был злодей, но мама... "Уже умерла? Нет? Побыстрей бы", — говорила она, бережно обхватив живот руками. — "А то "он" скоро родится".
Но потом, устыдившись своих подозрений, Ляля брала воображаемого братика за руку и устраивала ему экскурсию по квартире, не упуская ни одной мелочи: "А вот здесь папа хранит конфеты для гостей. С ликером! Но если съесть одну штучку, ничего не будет. И не заметит никто. Давай: одну тебе, одну мне". Ляля прилежно съедала конфету за брата. И сразу пугалась, что он выдаст ее родителям. Сильней всего томила неясность.
— Скоро, мам, ну скоро?!
— Потерпи, торопыга. Осталось два месяца. Малыш должен вырасти.
— А вдруг он уже вырос, мам? Вон у тебя какой живот. Ты ведь говоришь, он стучится — значит, к нам хочет. Наверно, ему помочь надо?
— Не надо никому помогать. Всему свое время. Если твой братик родится раньше времени, он будет совсем слабенький, и даже может не выжить.
Помаявшись, она высказала затаенное:
— Мам, а вдруг он прямо там умрет, ну, внутри?
— Лялька, прекрати, сказано тебе!..
Мама, обидевшись, улеглась спать (на работу она уже не ходила). Папа должен был вернуться еще не скоро. В квартире было тихо. Играть не хотелось. Ляля бродила по комнатам и гадала, каково "ему" там, в животе. Представлялось как братик, скрюченный, скрученный внутри мамы, из последних сил пытается дать понять, что — всё, пора, скоро будет поздно! Рвется наружу, стучит, чтобы выпустили. А эти толстокожие взрослые — разве они понимают? Загадочное существо, пугающее и желанное, должно было скорей явиться в этот мир, чтобы разрешить все загадки. А если "он" и впрямь займет лялино место — что ж... Ляле вновь привиделось как она умирает, брошенная и одинокая. Но "ему" надо было помочь!
Мама лежала на боку. Ее огромный живот глядел прямо на Лялю. Ляля медленно прошла на кухню, взяла самый большой нож и вернулась в родительскую спальню. Маму было ужасно жаль. Но ведь всё равно, рано или поздно, с ней это сделают — как же еще "он" сможет родиться, ведь правда? "Ему" надо помочь. И всё это, наконец, закончится.
Ляля подошла к маме вплотную, слыша ее ровное, спокойное дыхание. Зажмурив от волнения глаза, она ухватила нож обеими руками и со всех сил ткнула перед собой.