Взяла из серии ЖЗЛ именно эту книгу - меня остановило имя автора на обложке. Уже встречала его на переводах Сэлинджера, Воннегута, Фолкнера, и мне захотелось посмотреть, как она пишет сама.
Я не просчиталась. Во-первых – очень доброжелательно – никакого вытаскивания грязного белья, хотя «облико морале» Бернса вполне представлял простор для этого!
Во-вторых – в этой книге очень часто звучит не голос автора, а голос самого Бернса, здесь его стихи, и документы, и письма – просто замечательные письма!.. Мне кажется, это идет от работы – видимо, привычка не выставлять себя на первый план, дать возможность услышать переводимого автора.
В-третьих – при чтении возникла серьезная параллель между шотландским Бернсом и нашим русским поэтом Есениным. Если вдуматься, они очень похожи: оба родились на земле, оба – самоучки, оба – красивы, и оба умели и влюбляться, и любить. И еще – славу Бернса в Шотландии я могу сравнить только со славой Есенина в России. Умели они сказать просто и безыскусно о том, что близко сердцу читающего их стихи.
Мне всегда был интересен момент, когда кто-то начинает писать – неважно, стихи, или прозу. С Робертом это случилось в 15 лет – для сбора урожая наняли работников с соседних ферм, и ему в напарники досталась Нэлли.
«...Трудно подобрать о ней слова на литературном английском языке, но у нас, в Шотландии, про таких говорят: «хорошая, пригожая да ласковая». Короче говоря, она, сама того не зная, впервые пробудила в моем сердце ту пленительную страсть, которую я и по сей день, несмотря на едкие разочарования, опасливую житейскую мудрость и книжную философию, считаю самой светлой из человеческих радостей, самой дорогой нашей усладой на земле. Многое в ней могло вызвать любовь, и притом она еще чудесно пела. На ее любимый напев я и попытался впервые выразить свои чувства в рифмах. Разумеется, я не был столь самонадеян, чтобы воображать, будто я могу писать стихи, какие печатают в книгах; я знал, что их сочиняют люди, владеющие греческим и латынью. Но моя девушка пела песню, которую будто бы сочинил сын одного землевладельца, влюбленный в работницу с отцовской фермы, и я не видел причины, почему бы и мне не рифмовать, как рифмует он, тем более что он был не ученее меня. Так для меня начались Любовь и Поэзия...»
Раньше биография Бернса мне знакома не была, и я представляла его себе солдатом, или матросом, проводящим много времени в походах или путешествиях.
Помните?
На черта вздохи — ах да ох!
Зачем считать утраты?
Мне двадцать три, и рост неплох —
Шесть футов, помнится, без трех.
Пойду-ка я в солдаты!..
Бернс на самом деле был фермером, занимался тяжелым физическим трудом, а последние годы служил акцизным чиновником, чтобы прокормить семью. Денег за стихи он практически не получал, и семья бедствовала.
А какой потрясающий отец был у Бернса! Если бы не он – не читать бы нам стихов о скошенной маргаритке или гнезде полевой мыши… Сам не имевший образования, он сделал все, что мог, чтобы его сын учился: из скудных средств семь семей нанимают учителя, и покупаются не хлеб и продукты, которых не хватает, а учебники. И трогательный момент: в тот год, когда хорошо доились коровы и богато уродился хлеб, Вильям выписал из Эдинбурга шесть толстых томов Новой истории Священного писания, составленной Томасом Стэкхаузом. Эти книги надолго станут любимыми для Роберта.
Бернс очень уважал и любил отца, он посвятил ему грустное стихотворение:
Был честный фермер мой отец.
Он не имел достатка,
Но от наследников своих
Он требовал порядка.
Учил достоинство хранить,
Хоть нет гроша в карманах.
Страшнее — чести изменить,
Чем быть в отрепьях рваных!..
Надежды нет, просвета нет,
А есть нужда, забота.
Ну что ж, покуда ты живешь,
Без устали работай.
Косить, пахать и боронить
Я научился с детства.
И это все, что мой отец
Оставил мне в наследство...
Бернс имел особый талант находить друзей на всю жизнь. Они помогали ему, а после его смерти позаботились о семье. Кто мог рассказать о дружбе лучше…
За дружбу старую —
До дна!
За счастье прежних дней!
С тобой мы выпьем, старина,
За счастье прежних дней...
Не менее потрясающей была и жена Бернса – Джин. Бернс был человеком увлекающимся, ничего не умел скрывать, о его увлечениях сразу узнавал весь свет — из стихов, из писем, из его собственных рассказов. Другие могли быть гораздо легкомысленнее Бернса, их донжуанские списки могли быть в десять раз длиннее. Но никто так откровенно не радовался каждой встрече, никто с таким восхищением не воспевал любовь!..
Бернс любил детей – и неважно, в законном ли браке они рождены. Своей первой дочери он посвятил трогательные строки:
Я с матерью твоей кольцом
Не обменялся под венцом,
Но буду нежным я отцом
Тебе, родная
Расти веселым деревцом,
Забот не зная...
Джин была рядом с ним во всей его трудной жизни, рожала ему детей, прощала увлечения.
«В конце апреля, когда Джин кормила новорожденного сына — его назвали Вильям Николь Бернс в честь старого друга — «упрямого сына латинской прозы», — Роберт рассказал жене, что Анна умерла от родов и у ее родных осталась девочка — такая же черноглазая, как все дети Роберта. Джин молча посмотрела в глаза мужу, потом тихо сказала: « Привези ее мне, я их обоих выкормлю...»
Девочку назвали Бетси. Она выросла красивой, умной, вышла замуж за хорошего человека, ткача Томсона, родила ему семерых детей. Про Джин она сказала одному из первых биографов Бернса: «Добрей и ласковей ее не было человека на свете...»
И везде в книге поэзия – отрывки стихов, первой поэмы Бернса «Тэм О’Шентер», песни… Иногда просто кажется, слышна музыка. Стихи Бернса, насмешливые, написанные простым человеческим языком, с меткими характеристиками, - понятны и фермерам, и графам, и девчонкам на ферме и дамам света.
Иногда Бернс вдруг начинал писать высоким штилем – баллады, стихи о давних битвах, о героях. Как-то у него затеялся роман в письмах с замужней дамой – в переписке они называли себя Клариндой и Сильвандером.
Но когда Кларинда прислала в письме Сильвандеру записку своего строгого духовника, узнавшего, что ее «посещает какой-то мужчина», куда девается возвышенный слог: Бернс вдруг снова стал самим собой — он написал Кларинде все, что он думает о ее наставнике, так напомнившем ему вдруг «святошу Вилли».
«Меня ждут к обеду, пишу наспех. Бога ради, скажите сами, на каких условиях вы желаете видеться со мной — вести переписку — я на все готов! Пусть я страдаю, люблю, тоскую втайне — не лишайте меня хоть этого. Вы всегда будете для меня самым светлым, самым дорогим в жизни. Нет у меня терпения читать пуританские каракули — о проклятая софистика! Вы, небеса, ты, творец природы, спаситель рода человеческого, ты взираешь благосклонно на сердце, вдохновленное чистейшим пламенем любви, хранимое истиной, совестью и честью. Но мизерная душонка бесчувственного, равнодушного, ничтожного пресвитерианского лицемера не может простить ничего, что не вмещается в мрачное подземелье его груди и в его затуманенные мозги. Прощайте! Я приду к вам завтра вечером, и будьте совершенно спокойны! Я ваш в той мере, в какой вы считаете это нужным для своего счастья. Не смею писать дальше. Я люблю и буду любить вас... И я презираю накипь чувств и туманы софистики...»
В стихах Бернса и его любовь к Шотландии, и гордость за ее историю…
Нет, я могу еще много написать, но, думаю, лучше прочесть книгу – однозначно рекомендую!