Трижды от колосса к коллапсу и обратно
Часть 2. АЗИЯ, ПРИТВОРЯЮЩАЯСЯ ЕВРОПОЙ
КШАТРИИ, БРАМИНЫ, ПАРИИ… СОВЕТСКИЙ И ПОСТСОВЕТСКИЙ ВАРИАНТЫ
Вспоминается забавная юмореска давних лет. Два итальянца спорят, на ком держится Италия. Один говорит: «Исключим женщин, с ними только скандалы. То же самое с чиновниками и военными — какая от них польза? Рабочим только бы бастовать. Крестьяне вообще не нужны, потому что едим и пьем мы все импортное. Остаемся лишь ты и я. Но все знают, что ты — бездельник. Вот и выходит, что вся Италия держится только на мне».
Этот интересный вывод приходит в голову, когда задумываешься, на ком держится Россия. С той разницей, что тут труднее определить, кто есть кто в этой стране. Сотни людей из многих тысяч, преподававших в вузах марксизм-ленинизм, десятилетиями неплохо зарабатывали как специалисты по социальной структуре советского общества. К каким открытиям они пришли?
В основе теории лежала догма, будто советское общество состоит из рабочего класса, колхозного крестьянства и народной интеллигенции. Рабочие — это хорошо, и чем их больше — тем лучше. Очень гордились тем, что рабочих набралось более 60%. Хотя весьма недоумевали, почему в высокоразвитых странах Запада процент «синих воротничков» неуклонно и быстро сокращается. Крестьяне — это плохо, это всего лишь «переходный этап» от мелкой буржуазии к пролетариату. Ну, а об интеллигенции чаще упоминали с эпитетом «гнилая», нежели «народная». Предполагалось, что при коммунизме интеллигентными станут все поголовно. И интеллигенция как особая социальная группа исчезнет.
Любопытно, что проповедовали такую чепуху профессора, которые искренне считали себя интеллигентами. Но они и в этом ошибались. При таком подходе возникали определенные трудности. Например, во многих случаях оставалось неясным, кого относить к уважаемым рабочим, а кого — к гораздо менее уважаемым интеллигентам. И принимались соломоновы решения: продавец — рабочий, а старший продавец, который тоже стоит за прилавком, но отвечает за работу «просто» продавцов — служащий, т.е. интеллигент, даже если неграмотен.
Рабочий с высшим образованием (таких в погоне за высокой зарплатой к 1980-м годам набрались миллионы) получил звание «рабочий-интеллигент», а обычный крестьянин с образованием на уровне начальной сельской школы, вдруг ставший номинальным или даже фактическим главой государства (например, Калинин или Хрущев), опять-таки автоматически становился «служащим-интеллигентом».
Точно так же одни крестьяне именовались «колхозниками», а другие, примерно в таком же количестве, — «рабочими» совхозов. Считалось, что это два совершенно разных класса общества. Хотя разница заключалась лишь в том, что одни (колхозники) обязаны были принудительно работать даром, только за формальные «трудодни» и фактическое право пользования приусадебным участком. А в совхозах в приложение к приусадебному участку полагалась мизерная, чисто символическая заработная плата, на которую без помянутого участка все равно прожить было невозможно. В остальном и те, и другие оставались бесправными рабами, а надсмотрщик в одном случае именовался «председателем колхоза», а в другом — «директором совхоза». Но оба в свою очередь были такими же бесправными рабами секретаря райкома партии, а тот — секретаря обкома, а тот — ЦК КПСС.
Кроме того, ни в какие ворота не лезли 43 млн служащих-интеллигентов (против нескольких десятков тысяч «просто» служащих и десятка тысяч подлинных интеллигентов до 1917 года). Даже в самых цивилизованных странах мира интеллектуалы составляли и составляют до сих пор считанные проценты, а в СССР им стал каждый третий! При этом все знали, что подавляющее большинство из советских 6 млн инженеров, 3 млн педагогов, 1 млн врачей по уровню культуры мало чем отличаются от обычных рабочих. И причислять их к интеллигентам так же нелепо, как и подавляющее большинство из 18 млн начальников разного ранга.
Впрочем, и тут нашли соломоново решение: считать интеллигентами только служащих с высшим образованием, а прочих именовать просто служащими.
После многолетних дебатов эта ересь была взята на вооружение. Но жизнь и здесь сыграла с догматиками злую шутку. Даже две шутки: одну количественного характера, другую — качественного.
В количественном отношении дипломов на уровне западного колледжа или университета к 1980-м годам набралось более 35 млн — им обзавелся каждый четвертый работающий. Получилось нечто вроде армии, где каждый четвертый — генерал. Однако элементарная аттестация показывала, что не менее трети дипломов — липовые. И еще треть принадлежала просто плохим дипломированным специалистам. Даже посредственные специалисты, не говоря уже о хороших, были редкостью. С другой стороны, 7 млн дипломированных специалистов — каждый пятый! — как мы уже говорили, в погоне за высокой зарплатой перебежали в ряды «синих воротничков», так что годы, проведенные ими на студенческой скамье, были потерянными для жизни.
Еще хуже обстояло дело с качеством. Советский диплом до сих пор не получил международного признания ни в одной цивилизованной стране мира. Правда, талантливые выпускники российских вузов — разумеется, их считанные проценты, — с любыми дипломами идут нарасхват даже на Западе (не говоря уже о Востоке).
Обидная дискриминация советского — и по инерции сегодня российского — диплома как заведомо липового заставила российское правительство в 1990-х годах предпринять ряд судорожных усилий, чтобы перекрестить российского дипломированного «порося» в западного «карася». Был формально введен бакалавриат; затем бакалавр учился на «специалиста» (следовательно, наш бакалавр, в отличие от цивилизованных стран, не являлся специалистом!); после чего неизвестно для чего появлялся «магистр»: на Западе это нечто вроде кандидата наук, а у нас — нечто межеумочное, чисто обезьянье подражание Западу.
Эта привычная в России показуха оказалась настолько скандальной, что до сих пор идут дискуссии о реформе российской высшей школы. Реформе яростно противится российская профессура. Почему — разберемся ниже.
Будет глубоким заблуждением полагать, будто если подавляющее большинство советских (ныне российских) дипломированных специалистов не имеет никакого отношения к интеллигенции, то хотя бы их верхушка в звании ученых, писателей, художников, народных артистов и т.п. — интеллигенты по определению.
Здесь самое время уточнить, кто именно в дореволюционной России считался интеллигентом. Это была очень небольшая количественно социальная группа (не более десятка тысяч семей), которую трудно было причислить даже к «разночинцам» — настолько резко отличалась она от всего остального, включая чиновничество, офицерство, генералитет, аристократию и т.д., до царя включительно, который интеллигентом не мог быть по определению. Как правило, это были люди так называемых «свободных профессий» (профессура, литераторы, врачи, инженеры, юристы и т.п.), которые жили на гонорары, не зависели ни от какого начальства и, следовательно, могли говорить, что думают. Иными словами, являли собой ум, честь и совесть народа (определение, нагло присвоенное мафиозной организацией большевиков-талибов). Помимо независимости своих взглядов они отличались тем, что ежедневно перерабатывали на порядок больше информации, чем просто служащие, были чужды малейшего проявления хамства или холуйства, стыдились красоваться разными побрякушками на груди. Словом, вели себя как люди с очень развитым чувством человеческого достоинства. И это в стране, где до сих пор такое чувство обходится человеку очень дорого, а подавляющему большинству людей — полностью чуждо.
Участи этих людей трудно позавидовать. Значительная часть их погибла в Первой мировой и гражданской войнах, а также от эпидемии «испанки» (гриппа тех лет). Не менее значительная часть эмигрировала или была насильственно выслана из страны. Оставшиеся либо приспособились к правящей клике, либо затаились, страшась показывать свою интеллигентность. Таким образом, сегодня можно говорить только о большей или меньшей степени интеллигентности человека, независимо от его профессии и социального статуса. И, увы, гораздо чаще о меньшей (если не вообще нулевой), нежели о большей.
Перейдем теперь от формальной к фактической стороне дела. Отметим, что советские догматики напрасно выдумывали вздорные догмы о социальной структуре общества. За пять тысяч лет до них это гораздо лучше сделали совсем другие люди, жившие в таком же разбойничьем государстве (Древней Индии), каким, по сути, является, каждая империя, называется ли она СССР или США, вчерашний Ирак или сегодняшний Иран, сегодняшние Украина или Грузия, Эстония или Латвия. Так вот, пять тысяч лет назад была создана классификация, которую можно с уверенностью применять к любому государству с древнейших времен до наших дней. Специфика в каждом случае, конечно, имеется, но в общем трудно ошибиться: всюду одно и то же.
Шайку отъявленных разбойников, которые силой оружия подчинили себе остальных, эти умные люди в Древней Индии назвали «кшатрии» (воины) — от князя (раджи) и великого князя (махараджи) до последнего бандита на их службе с мечом в руках. А тех, кто уговаривал их жертв не сопротивляться, назвали «браминами» (жрецами). Прочие: те, кто устроился получше (торговцы, ремесленники, зажиточные крестьяне) — «вайшии», кто победнее (слуги и батраки) — «шудры». Наконец, совершенно обездоленные, приравненные к домашним животным, — «парии».
В царской России эта классификация сохранялась четко: кшатрии — дворяне, от царя до последнего чиновника; брамины — духовенство; вайшии — купцы и мещане (торговцы, ремесленники); шудры — крестьяне и рабочие; парии — дикие кочевники. В СССР та же классификация выглядит сложнее. Но она — та же, а не какая-нибудь другая.
Вот советские кшатрии. Формально это 43 млн советских служащих, включая 18 млн начальников всех степеней. Но фактически отсюда надо исключить «нищее дворянство» — низших служащих, чей образ жизни неотличим от вайшиев, а то и от шудр. Зато сюда надо причислить верхушку советских браминов (ученых, писателей, художников, артистов, врачей, педагогов), чей образ жизни неотличим от аристократии советского общества. В итоге получаются те же, что и сегодня, 1,5-2% населения — высший класс общества. Количественно каста ничтожная, но политически — огромная, всевластная сила, подлинные хозяева страны (вплоть до сегодняшнего дня).
Кшатрии на советском новоязе назывались «номенклатурой» (буквально: перечень ответственных должностей). Формально это понятие относится ко всем служащим. Фактически — только к руководящему составу районного, республиканско-областного и общесоюзного уровня. Ныне этот скомпрометированный термин вышел из употребления, но суть осталась прежней.
Если отбросить многочисленные формальности, которые лишь мешают разглядеть подлинное положение вещей, мы увидим те же, что и в Древней Индии, пять уровней, качеств, стилей, образов жизни.
В самом низу в СССР была изба, хата, сакля крестьянина со всеми «удобствами» во дворе. Никакой зарплаты. Питание — только с приусадебного участка. Одежда — либо самодельная, как века назад, либо поношенная, купленная на случайные приработки, как сегодня — роскошный лимузин или городская квартира. И принудительный даровой труд, как в тюрьме.
Это — для подавляющего большинства населения, парий общества. Близки к париям и солдаты.
Этажом выше располагалось то же жилище, но к приусадебному участку добавлялась небольшая зарплата, так что в совокупности получался прожиточный минимум. В общем, конечно, кричащая бедность. Но уже не просто пария — шудра (миллионы рабочих в городе и на селе).
Еще этажом выше — «среднестатистический» рабочий или служащий. («Средний» — значит большинство хуже, меньшинство лучше). Это уже комната на семью из трех-четырех человек — раньше барак с тремя-четырьмя семьями в два-три этажа по углам. Это уже зарплата — следовательно, еда, одежда и отдых, «как у всех».
Предпоследний этаж — очень состоятельные семьи служащих. Квартира, садовый домик или небольшая дача, позже стали возможны даже самые дешевые автомашины, плюс санаторно-курортный отдых, немыслимый для остальных. Но это — считанные проценты населения.
Наконец, «самый верх», о котором мы уже упоминали. Огромная, «элитная» квартира с прислугой, огромная казенная дача (все чаще переходящая по наследству), казенная автомашина с шофером, на самом-самом верху даже две — для «самого» и для его семьи. Продуктовый паек на неделю из отборных деликатесов по символическим ценам. «Спецателье» — полный гардероб тоже по символическим ценам. «Спецполиклиника» и «спецбольница» — не полсотни человек часами в очереди к врачу и не десяток-полтора больных в палате, а прием к любому специалисту в назначенный час и роскошные больничные апартаменты. Наконец, «спецкладбище» — не сплошные мытарства, как у иных-прочих, а с особым почетом и за казенный счет.
Очень многое из всего перечисленного сохранилось по сей день, но в измененных формах. Крестьянина в качестве парии общества заменил бомж (человек без определенного места жительства, обычно пропивший или иным образом потерявший свое жилье). К нему вплотную примыкает потерявший работу горемыка, обычно спившийся и промышляющий случайными заработками или/и воровством. Таких формально нищих в 1990-е годы набралось до трети населения страны. Говорят, что сегодня этот показатель снизился почти вдвое, но парии все равно остались, их особенно много в малых городах с рухнувшим производством и в агонизирующих деревнях. Бедняки-шудры (уже не просто парии!) в 1990-е годы составляли почти половину населения. Ныне и тут пропорция несколько снизилась, но все равно бедность еще сравнительно велика. Собственно средний класс (российские вайшии) составляет жидкую прослойку между огромной массой шудр и считанными процентами состоятельных семей, которых как-то неловко величать браминами — уж очень они разношерстны по источникам своего благосостояния. Ну, а про «самый верх», про высший класс общества мы уже говорили. Он изменился формально и внешне. Но остался таким же по удельному весу и по существу.