Створки французской двери впускали в гостиную внушительных размеров.
По левую руку высилось зеркало-псише, на тумбе рассыпались макияжные причиндалы. Палисандровые шкафы вдоль смежной стены упирались в потолок. Рядом аристократично раскрылся черный «Бехштейн». Ближе к окну торчала декоративная стойка под телефон. Ковер из верблюжьей шерсти принакрыл паркет.
Обшивку из мореного дуба противоположной стены разделил камин. Потрескивали дрова, розовели угли. Рядом растопырилось кресло из черного дерева, василиски-подлокотники уставились в пламя. Над камином приютились вазочки из китайского фарфора, выше – пейзажи Клевера и Дубовского, старинные часы.
Классическая лепнина подчеркивала высоту и гладкость молочно-белого потолка. Парчовые шторы наглухо закрыли окна. Червленые ламбрекены бликовали от зажженной люстры из хрусталя с позолотой. Между окон притулился бретонский буфет XIX-го века.
Белоснежная скатерть разлеглась на массивном столе. Легкий дымок телячьего жаркого разносился над графином, вазочками с конфетами и печеньем, нарезкой батона.
Светланка сидела спиной к буфету, локотки упирались в стол, ладошки в щечки. Соломенные волосы струились до холмиков грудей, серые глазки подсчитывали рисинки гарнира. Тонюсенькие губки скривились в нехотении. Черное платье дополнительно стройнило фигурку Дюймовочки.
- Голубушка, ну съешь хоть кусочек, - слева к Светланке потянулась вилка с мясом из материнских рук Анны Васильевны.
Копна каштановых волос колыхнулась в такт словам, одутловатое лицо вытянулось. Карие глаза искали глаза дочери. Маятником качнулся кулон с рубином, шмякнул по сдобным грудям, прикрытым кофточкой в красный горошек.
- Не хочу и не буду! – Светланка сорвалась с места, подбежала к зеркалу. Руки в боки и круть-верть. – Посмотри, какая я толстая!
- Солнышко, ты тоньше тростинки. Ну съешь хотя бы печенюшку.
Светланка выудила из шкафа белую панамку, напялила до глаз. Девичий стан вновь закрутился перед зеркалом. Подводочный карандаш ткнул в правую щечку – зачернела мушка.
- Так сейчас модно! – улыбнулась отражению Светланка.
Материнский взор светился умилением, зубы как жернова перемалывали пищу.
В парадной скрипнула дверь, пробасил командный голос, сапог отряхнулся об сапог.
Светланка мышкой прокралась к французским дверям – заглянула в полуоткрытые створки. Вихрем подлетела к столу, с разбега плюхнулась на стул. Локотки вновь уперлись в скатерть, тыл ладоней приподнял подбородок, лебедем выгнулась спина.
- Маман, там папа… с Сергеем Александровичем, - «папа» она всегда произносила с ударением на последний слог.
- Я уже поняла… по твоему румянцу.
- И что вы такое говорите? - Светланка замахала руками как веерами. - Вовсе никакого румянца.
В гостиную вошел генерал Кривицкий. Из-под пепельных волос проступала глыба сурового лба, коршуновский прищур серых глаз сменился на покладисто-послушный. Седые усы «тигра на службе» обвисли как у старой кошки.
- Посмотрите, кого я вам привел! – Кривицкий, как фокусник, взмахнул рукой.
Из-за спины выглянул капитан Смирнов. На белизне правильного лица тусклым огоньком сверкнули черные глаза.
- Совершенно случайно встретил на улице, - улыбался генерал, - зная расположение нашей дочери, не мог не зазвать к нам отобедать.
- Фи, какое-такое «расположение»? – зашлась краской Светланка. – Мы с Сергеем Александровичем – просто хорошие друзья… Но я рада вас видеть.
Она жеманно протянула ручку. Смирнов приблизился, едва коснулся губами.
- И правильно сделали, Георгий Самойлович, - Анна Васильевна достала из буфета приборы, крикнула, - Лидия Петровна, принесите еще жаркое! А вы садитесь, Сергей Александрович, садитесь.
Хозяин сел подле жены, капитан справа от Светланки.
Когда служанка ушла, Анна Васильевна, как будто извиняясь, добавила:
- Совсем беда с ней – приворовывает продукты. Хотела выгнать, да жалко стало, - по-матерински глянула на Смирнова. - Кушайте, Сергей Александрович, кушайте! Смотрите, какой вы бледненький. Вам сейчас надо хорошо питаться.
- Спасибо, я не голоден.
- Да бросьте вы, Сергей Александрович, вы нас ничем не обяжете. Пробуйте, телятинка совсем свежая.
Смирнов, искоса взглянув на жаркое, быстро набил рот хлебом.
- Прям голодающий Поволжья! – Всплеснула Анна Васильевна.
Кривицкий не нуждался в уговорах – уплетал до хруста скул.
- Жорж, - укоризненно глянула жена, - сколько раз я тебя просила – не набрасывайся на еду.
Генерал выпрямился, начал степенно пережевывать пищу.
- Мы очень рады, Сергей Александрович, что вы к нам пожаловали, - Анна Васильевна сложила руки, как ученица средней школы, - Светланка в последнее время куксится. Может, вам удастся ее развлечь.
- Ах, маман! – накуксилась Светланка.
- Что ж ты не поинтересуешься делами гостя? В кои-то веки пришли, а ты молчишь.
- Как ваши дела, Сергей Александрович? – театрально заморгала глазками Светланка.
- Спасибо, хорошо.
- К нам, вообще, сейчас редко кто ходит, - всамделишно надула губки Светланка. - Жаль, Дмитрий Дмитриевич уехал. Он бы сыграл нам что-нибудь чудненькое! А я не хочу уезжать. Не хочу и все тут!
Маленький кулачок стукнул по столу. Генерал перестал жевать. Капитан уставился в камин.
- Успокойся, солнышко, - мать погладила руку дочери, - никто никуда не уезжает. Нам и здесь неплохо.
- Кстати, папа, Вы непременно должны поговорить с Андреем Александровичем. Пусть он оставит свои мелкие придирки к Дмитрию Дмитриевичу. Дмитрий Дмитриевич – гений! Обещайте мне.
- Всенепременно, душа моя, всенепременно…
- Ну, вы пока поворкуйте, а нам с Георгием Самойловичем надо пошептаться. – Анна Васильевна поднялась, потянула мужа за рукав.
Кривицкий забросил в рот кусок мяса и последовал за женой.
Светланка резко встала, ножки-ниточки засеменили к «Бехштейну». Тоненькие пальчики коснулись черно-белых клавиш – зазвучала поэтично-утонченная музыка.
- Сергей Александрович, вы любите Шопена?
- Конечно. Разве его можно не любить?
- Как нынче погода?
- Холодно. Последние дни ноября… надеюсь, зима будет не такой холодной, как в прошлом году.
- А вы в легкой шинельке. Совсем себя не бережете… Обещайте исправиться.
- Обещаю…
- Как вам моя панамка? Прелестна, не правда ли?
- Вам очень идет.
- Nous vous pr;vu hier, mais tu n'es pas venu. Qu'avez-vous fait? (Мы вас ждали вчера, но вы не пришли. Чем вы занимались?)
- J'avais… beaucoup… J'avais beaucoup… d'affaires… J'avais beaucoup d'affaires… urgentes (У меня было много срочных дел)
- Боже мой, Серж! Вы совсем разучились говорить по-французски! Обещайте мне, что будете практиковаться.
- Обещаю, - выдавил Смирнов.
- Сергей Александрович, а почему вы без цветов? Разве вы не знаете, что приходить к даме без цветов – моветон?
- Виноват, цветы сейчас достать очень тяжело…
- Ах, как хочется цветов! Неважно каких, лишь бы живых! Как вы думаете, Серж, еще можно найти полевые цветы?
- При желании…
- Мне давно никто не дарил цветов. Я поговорю с папа… он все может! - Светланка покосилась на спину офицера. - Кто кого должен развлекать? Не сидите же, как истукан. Может быть, сыграем в буриме? Я помню, вы были прекрасным поэтом…
- Светлана Георгиевна, я должен идти, - капитан встал.
- Задержитесь еще на минутку… Эти шторы меня угнетают! – она стукнула локтями по клавишам, закрыло лицо руками. - Мне запрещают их открывать, как будто я маленькая и ничего не понимаю, - глазки заслезились, - вы тоже так думаете? Думаете, я ничего не понимаю?! Я все прекрасно понимаю! Мне 18 лет!
- Конечно, конечно, Светлана Георгиевна, не горячитесь.
- Как я могу не горячиться?! – вскочила Светланка. - Маман и папа оберегают меня от всего! Я уже несколько месяцев не выхожу из дома!
Она подбежала, прижалась лицом к капитанской груди:
- Серж, иногда мне кажется - наш дом… разваливается! Это ведь все глупости, правда?
- Да…
- Вы не считаете меня истеричкой? Ведь нет, правда? - Она по-щенячьи заглянула в глаза Смирнова.
- Конечно, нет.
- Как меня бесит эта панама!
Панамка отлетела к окну.
- Врач сказал, у меня чувствительные нервы, и началась депрессия… Прописал какие-то жутко дорогие и редкие таблетки… но папа достал!.. Вы знаете, папа может все!
- Знаю…
- Но не думайте, что я – идиотка! Я все прекрасно понимаю!.. Я вам нравлюсь?
- Очень.
- Что же вы стоите? Обнимите меня! – Светланка сильнее прижалась к Смирнову.
Он поднял руки, так и не решившись прикоснуться к девичьим плечам.
- Ах, вы все-таки бессердечный солдафон!
Она отвернулась, порывисто села на стул. Слезы низвергались водопадом, от рыданий перехватывало дыхание.
В комнату вбежали родители. Анна Васильевна бросилась к дочери:
- Что с тобой, солнышко? Сергей Александрович, вы ее расстроили. Пойдем, милая.
Мать увела дочь.
- Нехорошо, Сергей Александрович, нехорошо, - пригладил усы Кривицкий.
- Простите, я не хотел.
- Я не об этом. Нехорошо, что вы обещались прийти вчера, но не пришли. И, наверное, не соизволили бы, если б я не разыскал вас и волоком сюда не приволок.
- Виноват, Георгий Самойлович, но... - Смирнов нервно постукивал по спинке стула, - я так больше не могу. Я понимаю, вы все сделаете для Светланы Георгиевны, но… я подал рапорт и завтра отправляюсь в расположение…
- Никуда вы не отправляетесь! Вы остаетесь при штабе. Я обо всем позаботился.
- Но я… прежде всего… офицер.
- Вот именно! А офицер должен держать слово и выполнять приказы. А насчет Светланки не переживайте – успокоится и все будет как прежде. Завтра снова ждем вас к обеду.
- Но…
- Никаких «но»! Хватит! Смирр-но!
Смирнов подчинился.
Генерал смахнул пыль с плеча капитана, вкрадчиво добавил:
- До завтра, Сергей Александрович.
Марш сапог по паркету, короткое шебуршание у вешалки, щелчок дверного замка.
Задребезжал телефон.
- Слушаю, - поднял трубку Кривицкий. – …Понял, буду.
В дверях показалась Анна Васильевна.
- Ну, все, мне пора, - вздохнул генерал.
- Ни днем, ни ночью покоя нет! Даже пообедать не дадут. Не задерживайся, приходи пораньше.
- Постараюсь.
Комната наполнилась тишиной, лишь часы разбивали время на такты.
За окном зачастил похожий сигнал. За французской дверью послышалось:
- Солнышко, нам пора!
В комнату вбежала Свтеланка:
- Сейчас, маман, только панамку заберу! Сергей Александрович сказал, она мне очень идет.
Светланка схватила панамку, невольно зацепив занавески. Взгляд буравчиком засверлил шторы. Щечки зарделись, грудь вздымалась в унисон заоконному звуку. Глубокий вдох, и она… раздернула шторы!
Снег. Скособочились полуразрушенные дома. Люди перешагивали через трупы, падали и больше не вставали.
Шел 1941-ый. Ленинград. Блокада.