Один человек, кажется, некто Данила, был отпетым ругателем. Матерился Данила налево, направо и по центру так непринуждённо, отчётливо и совершенно без привязки к ситуации общения, что его частенько вытуривали из очередей и автобусов. С характером и телосложением у Данилы было скудно, посему приходилось ему уступать. Но в соображении словесности он в таких случаях не пасовал и, выкуриваясь из той же маршрутки, чихвостил всю честную компанию за милую душу. Причём, ругань эта сводилась исключительно к сверхчастотному употреблению пары-тройки любимых словечек, которыми он густо нашпиговывал любой произносимый текст, не особо следя за их чередованием и допускаемой им в связи с этим тавтологией.
Но однажды, видимо устав ходить пешком, решил Данила по возможности снизить уровень бранных лексем в своей небогатой иными словами речи. Он долго размышлял, как этого добиться, и наконец додумался до того, чтобы заменить своё самое заветное словцо на единственный известный ему синоним – слово «девушка».
Порадовавшись своей изобретательности, Данила вышел на улицу прогуляться и вскоре встретил у винного магазина малознакомого мужичка, с тоской обозревающего унылый окрест. Данила подошёл к малознакомцу и сходу заговорил с ним, приглашая, так сказать, обмыть покупку. При этом, следуя своей новой лингвистической стратегии, Данила начал примерно так: «Привет, девушка! Ну чё, девушка, давай, девушка, что ли вмажем, девушка, «Три топорика»?..»
Продолжить свой благородный призыв Даниле не удалось. Вытерев разбитую губу, он процедил сквозь зубы «****ь!» и пошёл к автобусу, из которого на него хмуро глядели молчаливые пассажиры.