2. Дело бакенщика

Игорь Маранин
Воскресный вечер был тихим и чудесным – безветренным, тёплым, с нежной корочкой розового заката. Я гулял по набережной Альтаны, разглядывая рыбаков, дремлющих на водных коврах в ожидании поклёвки, и перебрасывался игривыми фразами с русалками, загорающими в лучах заходящего солнца. А когда день почти скрылся за горизонтом, наблюдал, как по темнеющей реке неторопливо плывет бакенщик и зажигает на бакенах огоньки. Это было изумительно красиво: в темноте вспыхивал большой жёлтый шар и поднимался над водой, привязанный за тонкую светящуюся нить. Ночью между этих жёлтых шаров поплывут грузовые караваны, везущие в столицу камень из каменоломен Гномьего карьера и дерево из лесов Ражневы. Невидимый с берега бакенщик казался мне почти мифической фигурой, древним речным магом, дарующим людям свет.

Утро понедельника выдалось хмурым и неприветливым. Загулявшее вечером солнце так и не вернулось, и по небу ползли рваные серые тучи, сыпя мелким, едва заметным дождём. Ко всему прочему, я опоздал на работу. И едва завернул за угол нашего трехэтажного здания, как столкнулся с выходящим из конторы Абатычем.
– Горыч, – прорычал он, – где тебя шайтан носит?
– Ну, извини, – смущённо улыбнулся я, – проспал немного.
– Немного... – передразнил меня Абатыч, вытирая вспотевшую лысину. – Наша кукушка уже вторую бутылку с утра допивает, а он немного... Разворачивайся и лови ковёр, со мной поедешь.
После истории с поимкой неуловимого Фаста я уже не считался стажёром, но и полноценным инспектором ещё не был. Каждый инспектор имеет свою специализацию. Свой талант, как любит выражаться наш шеф. Вот только у меня никаких талантов и склонностей не было. Мне было интересно всё, но помаленьку. И ребята решили таскать меня на задания – каждый на своё, хоть какая, а польза. Сегодня, значит, дошла очередь и до Абатыча.
– К покойникам или в тюрьму? – спросил я.
– Раз берём перевозчика, – раздражённо ответил Абатыч, – значит в тюрьму. Покойники фиг тебе транспортные оплачивать будут.
Абатыч был явно не в себе.

Как выяснилось, разозлили его результаты вчерашних козьих бегов. В отличие от меня, наш специалист по последним желаниям – азартнейший болельщик. Да ещё и игрок на тотализаторе. Я к козьим бегам равнодушен: знаю, что за тридцать минут нужно объехать на кривой козе как можно больше человек, которые ещё и бегают по полю. Знаю, что последние четыре года главный приз берёт какой–то Бора, не то гном, не то даже гномарий. Гномарий – это тот, кто сделал операцию по перемене вида. Редкий случай, да и не любят у нас в народе «перебежчиков». Впрочем, Бора всегда отрицал сей факт своей биографии. Ну а вчера он должен был выиграть чемпионат в пятый раз и войти в историю спорта, как непревзойдённый наездник. Но неожиданно проиграл совсем неизвестной наезднице из приграничной деревни.
– На бегах-то вчера были? – спросил хозяин ковра, едва мы расположились за его спиной.
Абатыч скрипнул зубами, но промолчал.
– Как эта девчонка Бору сделала, а?! – не унимался наш извозчик. – Как младенца! И кто теперь вспомнит, что он мог стать великим, я вас спрашиваю? Зато все будут смаковать это позорище... проиграть какой-то рыжей пигалице, первый раз на козу севшей.
– По сторонам смотри! – проворчал Абатыч. – А то въедем сейчас куда–нибудь.
Хозяин ковра не обиделся. Оглянулся сочувственно на моего спутника и спросил:
– Что, проигрался, брат? Бывает...

До сегодняшнего дня я ни разу не был в тюрьме. Поэтому с любопытством вертел головой по сторонам, пока мы шли длинными коридорами куда-то в глубь Гарибы – императорской тюрьмы, расположенной внутри большой горы на северной окраине столицы. Когда-то Гариба была вулканом, и в доисторические времена преступников просто сбрасывали в жерло. Когда пятьсот лет назад в Империю пришли гномы, вулкан уже давно утихомирился, да и нравы стали более мягкими, и Гарибу было решено превратить в большую императорскую тюрьму. С тех пор под ней вырыто столько подземных ходов, камер, помещений, кладбищ, что полного представления о том, что и где расположено, не имеет сейчас никто. Ходят слухи, что под Гарибой есть большое подземное озеро и даже живут беглые заключенные, но достоверных фактов об этом нет, а пара полицейских экспедиций, организованных Департаментом памяти, вернулась ни с чем.
Лет двести назад за приговоренными к смерти признали право на последнее желание, и стали допускать в тюрьму нас – исполнителей этих самых желаний. В наши либеральные времена казнят не так уж и часто. А ветераны помнят еще годы правления Стояна, когда по последним желаниям приходилось трудиться круглые сутки. Ну да, слава звёздам, те времена давно миновали и официально осуждены Большим Императорским Домом.

Из коридора мы вынырнули в большой зал со множеством выходов и спешащими по своим делам людьми в чёрных шинелях. Тюрьма находилась в ведомстве Департамента памяти, но чисто номинально. Настоящим и практически безраздельным её владыкой был Иштван Шинари, шеф-директор Гарибы, признававший над собой только Императора.
– День добрый, – Абатыч протянул руку огромному троллю, скучавшему возле зарешёченной двери. Тролль осторожно пожал её своей огромной лапищей и вопросительно посмотрел на меня.
– Это со мной, – кивнул Абатыч, – смену готовлю. Инспектор Потапенко, можешь звать его просто Горычем.
Великан неожиданно оживился и с интересом посмотрел на меня.
– Это не ты Департаменту на лицо наступил? – дружелюбно пробасил он.
– Он, он, – ответил за меня Абатыч и добавил, – выражение такое у троллей. Объехал на кривой козе, значит.
И тут же скривился, как от зубной боли. Воспоминание о вчерашних бегах явно не улучшило моему спутнику настроения.
Даже в сидячем положении тролль возвышался надо мной на целую голову. Поэтому, когда он одобрительно хлопнул меня по плечу, я чуть не шлепнулся на пол. Да уж, Департамент памяти не любили даже в тюрьме.
– Пойдёте прямо до щербины на углу, – тем временем давал указания тролль, –затем налево до столба, что от старой виселицы остался, а затем ещё раз налево пятая...нет, шестая камера. Бакенщик там сидит, что на прошлой неделе поймали. Три дня до казни осталось.
– Бакенщик? – удивился я.
Но мой возглас утонул в проклятиях Абатыча.
– Ядовитого ежа в горло этим бюрократам! – возмущался он. – Крысы чернильные! Раньше нельзя было вызвать? Три дня! А если он луну с неба попросит?!
– А вы и такие желания исполняете? – заинтересовался тролль.
– Приговорят тебя, – буркнул Абатыч, – тогда и узнаешь. Пошли!

Стальная решётка на входе поднялась, и мы вошли в небольшое помещение с единственным горящим светильником. Пока мои глаза привыкали к полутьме, Абатыч разыскал встроенный в стену шкаф с надписью МУП "Счастье" и вытащил оттуда балахоны из грубой серой ткани и толстую палку с остро заточенным наконечником.
– Крыс бить, – пояснил он.
– А нас что, никто провожать не будет? – удивился я.
– Вот ещё, – хмыкнул Абатыч. – Им за это не платят. Так что всё ценное оставь здесь в шкафу. Да ты не пугайся, Горыч! Это поначалу боязно, а потом привыкаешь... Три тысячи шайтанов! Чует моё сердце какую-нибудь пакость нам этот бакенщик готовит.
Мы подошли ко входу в подземный лабиринт, также забранному крепкой решёткой, и Абатыч крикнул троллю:
– Эй, служба, открывай!
Решётка медленно поползла вверх. За нею открывался длинный тёмный коридор. Мрачные, едва обработанные своды и тусклый, словно гаснущий свет. В его непривычно красноватом отблеске я разглядел несколько трещинок в скале, сквозь которые просачивалась влага, питая бледный чахлый лишайник. Наверное, так начинается дорога в ад.
– Удачи! – донесся до нас возглас тролля, и решётка со скрежетом опустилась за нашими спинами.

До щербины на углу идти оказалось не так уж и долго – минут пять. Следуя указаниям охранника, мы повернули налево, в узкий проход, где едва можно было разойтись вдвоем.
– А что он такого мог натворить? – спросил я. – Бакенщик? Вроде такая мирная профессия.
Абатыч усмехнулся.
– Мирная... Ты хоть с одним бакенщиком знаком?
– Нет, – честно признался я.
– Какой ты ещё, в сущности, ребёнок, – вздохнул Абатыч.
Я обиженно засопел. Нашёл ребенка. Этот ребёнок, между прочими, недавно Департамент уел!
– А о жизни ни шайтана не знаешь, – словно прочитав мои мысли, произнёс Абатыч. – Река вообще самое гнилое место в городе. А уж среди бакенщиков кого только нет.... И ложные бакена ставят, чтобы водные ковры с фарватера сбивались, и с лихим речным народцем дружат. Водный ковёр на мель садится, речной народец пассажиров грабит, а бакенщикам долю отстегивает. Только в эту навигацию три рейса до нитки обобрали. На последнем люди с пляжа возвращались, взять-то нечего – плавки да купальники, а всё равно... Долго потом барыги на Ипподромском базаре из-под полы купальниками торговали. Смотри-ка, вон и столб от старой виселицы! Хорошо нынче идем, без приклю...
Абатыч не договорил. Узкий тесный коридор закончился небольшим залом с высоким массивным каменным столбом посередине. Какая-то едва различимая тень метнулась по залу и притаилась за столбом. Мой спутник приложил палец к губам, поудобнее перехватил свою палку и свободной рукой показал, чтобы я обходил столб с другой стороны. Так мы и двинулись, осторожно беря таинственного незнакомца в клещи. Сердце моё колотилось о ребра, пытаясь выломать хоть одно, выскочить на волю и дать дёру от неизвестной опасности. Но я шёл. Шаг, и ещё шаг, и ещё... И тут моим глазам открылось поистине удивительное зрелище: за каменным столбом сидел маленький полупрозрачный человечек и отчаянно дрожал. Таких существ я никогда раньше не видел. Взлохмаченный, с куцей бородёнкой, в длинном светлом балахоне он испуганно вжимался спиной в столб и смотрел на нас затравленным взглядом. Глаза у существа были красными, словно воспаленными, а на шее поверх балахона болтался обрывок веревки.
Абатыч неожиданно расслабился и даже слегка ухмыльнулся..
– Пожалуйста! – проканючил человечек. – Не трогайте меня!
Я вопросительно посмотрел на своего спутника.
– Ты везунчик, Горыч, – сказал он. – Сколько лет хожу по Гарибе, а тутайчика встречаю в первый раз.
– Кого? – не понял я.
– Видишь у него верёвку на шее? Это тутайчик – привидение повешенного. Говорят, раньше их было много в Гарибе, но с тех пор как нынешний император отменил казнь через повешение, почти всех переловили.
– Пожалуйста! – продолжал ныть человечек.
Абатыч не обратил на него никакого внимания.
– Днём эта тварь совершенно безопасна, – продолжал он, – даже беззащитна. Если я сейчас возьму за веревку, то он пойдёт за мной, не сопротивляясь. Кстати, за тутайчика полагается премия – триста рублей. Если ещё не отменили. Так что не зря сходили сегодня, сдадим охранникам, а деньги пополам разделим.
– Не надо! – в ужасе воскликнул человечек и попытался скользнуть в сторону, но Абатыч ловким движением ухватился за веревку.
– Может, отпустим его? – предложил я. – Жалко, беднягу.
– Жалко?! Да ты знаешь, что эти твари по ночам делают? Раньше половина арестантов до утра не доживала – с разорванными глотками находили. А охранники даже не совались в коридоры ночью. Жалко... Ты лучше людей пожалей!
Я с сомнением посмотрел на тутайчика.
– Я не такой! – всхлипывая, запричитал тот. – Меня невинно повесили. Вы должны знать, что невинно повешенные не пьют кровь.
– Все вы так говорите, – брезгливо бросил Абатыч.
– Постой... – сказал я. – Неправильно как-то у нас получается. А вдруг его действительно ни за что осудили? Не могу я так... Чувствую, что неправильно, понимаешь?
Абатыч посмотрел на меня и со злостью плюнул на пол.
– Три тысячи шайтанов! – выругался он. – Какой же ты ещё молокосос, Горыч.
Он выпустил веревку из рук, обернулся и зашагал к выходу из зала. Остановился, плюнул ещё раз и направился к другому – тому, что вёл к камере бакенщика. Я вздохнул и двинулся следом. Ну, молокосос, да... наверное. Зато на душе легче.
Я так далеко ушёл в свои мысли, что даже не сразу заметил, как кто-то дёргает меня за рукав. Оказалось, что тутайчик.
– Чего тебе? – спросил я.
– Возьмите меня с собой, добрый господин, – жалобно попросил он, – Семьдесят лет уже по этим коридорам мыкаюсь.
– Куда же я тебя возьму? – от удивления я даже остановился.
– Домой! – заявило это странное существо. – Я вам верой и правдой служить буду! Ни один вор ночью не проберётся, домовой хулиганить не будет, от любого сглаза уберегу! Я много чего умею, только возьмите. Сил моих нет здесь находиться.
Я посмотрел на его умоляющее выражение лица и... не смог отказать.

Бакенщик спал. Мы стояли у решетки камеры и наблюдали, как по его лицу проплывают облака, как гаснет вечерний закат, как зажигаются жёлтые огни над бакенами, освещая сонные воды Альтаны. Его сны были почти осязаемыми и удивительно светлыми.
– Кхм, – негромко кашлянул Абатыч.
Сны испуганно разбежались, бакенщик открыл глаза и непонимающе посмотрел на нас.
– Инспектор отдела исполнения желаний, – представился мой спутник. Голос его прозвучал сухо и официально. Мысленно я восхитился: уметь оставлять себя в гардеробе – этого безуспешно требовал от меня шеф. А я обычно вваливался в дело, словно в гости к друзьям, не скрывая симпатий и антипатий.
Бакенщик сел на своем каменном ложе, едва прикрытом тощим тюремным матрасом, провёл пятерней по непослушным длинным волосам и безо всяких приветствий задал интересующий его вопрос:
– Ежели я последним желанием любовь выберу, это не запрещено?
– Да нет, и девку подберем, и комнату поприличнее выделим, – со странной смесью облегчения и разочарования произнёс Абатыч.
– Не понял ты... – покачал головой бакенщик. – Девок у меня и так было... как бакенов до устья. Про любовь я. Вот её никогда не было. Знаешь, я когда там окажусь, – он ткнул пальцем в потолок, смутился и тут же перевернул палец вниз, – в аду то есть...Она мне помогать будет.
– Как это? – нарушая субординацию, спросил я.
– Слышал я от деда байку одну... – немного помолчав, ответил бакенщик. – Дед говорил, что в аду тыщу лет мучиться будешь, ни на минуту тебя черти не оставят. Единственное, ежели тебя кто при жизни любил сильно. Тогда черти этому каждый день удивляться будут, а ты в это время отдыхать. И чем сильнее тебя любили, тем отдых дольше. Ну это....я и подумал: к чему мне сейчас удовольствия? Полюбила бы меня перед смертью девчонка какая! Хоть на несколько секунд облегчение будет....
Мы с Абатычем удивлённо переглянулись: вот это желание так желание! И как его прикажете выполнять? Это же невозможно!

Знакомая дорога шаги ворует. Эту пословицу я часто слышал от Нюры – народ карликовносов обожает придумывать подобные сентенции. Недаром на последнем чемпионате мира по философии карликиносы заняли восемь первых мест. Философию я вообще люблю гораздо больше, чем козьи бега, стараюсь не пропускать ни одного соревнования. Очень умный спорт! В некоторых странах даже наукой считается, но это, конечно, перегиб. Профессиональная философия требует основательной подготовки, но всё же она ближе к искусству, чем к науке. Особенно в произвольном выступлении, где в отличие от короткого и обязательного, тему спортсмен выбирает сам.
Поговорка карликовносов вспомнилась мне, когда мы были шагах в пятидесяти от выхода из Гарибы. Обратная дорога действительно своровала у нас немало шагов – по крайней мере, я был в этом уверен. План по выносу тутайчика предложил Абатыч. Ничего сверхъестественного, обычная смекалка. Маленькое привидение просто залезло в мешок, который хранился в шкафу нашего МУП "Счастье", я взвалил мешок на плечи, и мы направились к зарешёченному выходу.
– Эй, служба, – привычно выкрикнул Абатыч, – открывай давай.
Решётка поднялась, мы снова оказались в обществе тролля, и тот с любопытством поинтересовался:
– Чего это вы тащите?
– Форму на стирку, – равнодушно ответил Абатыч.
Когда нужно, он всё-таки умел оставлять себя в гардеробе – мой голос наверняка дрогнул бы. Тролль посмотрел на мешок, но ничего не сказал. Закрыл за нами решетку и вернулся к своему любимому занятию – дремле на байдарках. Вернее, в огромном, изготовленном на заказ, кресле.

Тутайчик был хоть и невысоким, но килограммов двадцать весил точно. И пока мы шли по коридору на улицу, я несколько раз перекидывал мешок с плеча на плечо, упрямо не опуская его на землю. Так бывает, придумаешь себе нелепую примету и суеверно следуешь ей. Вот и мне казалось, что стоит хоть раз опустить мешок на землю Гарибы, как она придумает способ вернуть похищенное обратно. Но нет... Навстречу нам проходили люди в серых и чёрных шинелях, кто-то торопливо обгонял, спеша к выходу, но никому до нас не было никакого дела. Лишь когда мы, наконец, выбрались в город, и остановились, чтобы поймать свободный ковёр, я опустил свою ношу. Эта земля уже не принадлежала Гарибе.
– Хочешь, я сам шефу заявление отвезу? – спросил я Абатыча. – Мол, так и так, желание совершенно невыполнимое... Вот только домой заеду.
И взглядом показал на мешок. Абатыч как-то странно посмотрел на меня и вдруг сказал:
– Не надо заявлений. Мы будем работать.
– Над чем? Как может кто-нибудь влюбиться в незнакомца, которому осталось два дня до казни?!
– Не знаю... Да это и неважно. Мы стали чёрствыми, Горыч, понимаешь?
Я отрицательно помотал головой.
– Мы перестали понимать, для чего работаем. Знаешь.... Когда я попаду в ад – а я туда попаду, не сомневайся, за одну только игру на бегах попаду – пусть шайтан каждый день удивляется, что я пытался выполнить это невероятное желание.
– Так и рождаются легенды, – вздохнул я. Сердце моё тихонько шептало мне, что Абатыч прав.

Квартал Пьяных Горшечников начинается сразу за шумным Волокитовским рынком. Вопреки своему названию, пришедшему из глубины веков, это спокойное и уютное место. Маленькие одноэтажные домики с увитыми плющом террасами, узкие мощёные улицы, где едва-едва разъезжаются два ковра-самохода, вишнёвые сады и какая-то своя особая атмосфера.
Я жил здесь два года – после того, как неожиданно получил в наследство дом от старого хозяина, не то четвероюродного дяди, не то дедушки пятой воды на киселе. И, честно говоря, планировал прожить всю оставшуюся жизнь. Я любил вечерами сидеть под старо черёмухой и неторопливо пить красный чай из широкой пиалы, закусывая белыми сдобными сухариками, чуть поджаренными на огневичке – специальной печке с открытым огнём. Любил смотреть, как закат ложится на верхушки вишен и стекает по тонким ветвям на землю. Любил греться у камина, читая долгими зимними вечерами толстые книжки из библиотеки, доставшейся мне вместе с домом. Любил приглашать гостей в старый подвал, где при прежнем хозяине стояли толстые бочонки с заморскими винами. Жаль, но в отличие от библиотеки, ни одного бочонка мне не осталось. Хотя... вряд ли бы я променял на вино книги. Лучше уж так, чем наоборот.

Попав в дом, и окончательно убедившись, что я действительно выполнил свое обещание и вытащил его из Гарибы, тутайчик от нахлынувших чувств расплакался. Затем спохватился, что его примут за бездельника, обрушил на меня ворох благодарностей и умчался осматривать подведомственную территорию. Верёвку я с него снял. Во-первых, нечего пугать моих гостей, когда они придут. А во-вторых, зачем мне охранник, которого можно спокойно увести за собой? Оставив тутайчика осваиваться на новом месте, я прикрыл калитку во двор и отправился по адресам, которые дал мне Абатыч. Надежда, честно говоря, была слабой. А если совсем уж честно, её вообще не было. Все эти конторы, торгующие приворотными зельями – сплошное шарлатанство. Но что делать... упавший с ковра-самолёта хватается за ветер. Ещё одна расхожая поговорка карликовносов.
Самая известная из фирм, специализирующихся на приворотных зельях, располагалась неподалеку – сразу за Волокитовским рынком. Не доходя до него, я поднялся на Пешеходный мост и направился на другую сторону широкого проезжего тракта. Пешеходный мост по нынешним временам – редкость. Там, где дорогу переходить надо, обычно гномы подземные ходы роют, а затем в переходах места под торговые лавки сдают. Но у Волокитовского рынка почему-то возвели именно мост.
– Расступиться! Всем немедленно расступиться! – донёсся до меня громкий крик с улицы. Я остановился и с любопытством посмотрел на проезжую часть. Ковры-самоходы замедляли ход и сворачивали к обочине. А по самой середине на полной скорости нёсся ковёр-самоход Департамента памяти с десятком солдат в шинелях с синим треугольником. На краю ковра сидел большой толстый попугай и заученно орал на всю улицу:
– Расступиться! Всем к обочине! Немедленно расступиться!
Департамент опять ловил опасного преступника.
«Может, Фаст сбежал?» – мелькнула у меня мысль.
Я спустился по каменной лестнице, прошел мимо продуктовой лавки, завернул за угол жёлтого кирпичного здания и вошёл в офис компании «Love-квас». И едва притворил дверь, как меня нежно взяла под локоток девушка-продавец.
– Приворотное зелье? – проворковала она. – Вы сделали правильный выбор, обратившись в нашу компанию. Что есть любовь? Всего лишь химическая формула, открытая учёными нашей компании. В средние века эту формулу безуспешно искали алхимики и пытались приготовить ведьмы. В совершенно антисанитарных условиях, заметьте! В немытом котле посреди средневекового леса, в затхлой болотной воде. С падающими в продукт жуками и мошками.
Я попытался вырваться из нежных пальчиков настойчивой девушки, но мне это не удалось.
– И только в век победы человеческого разума, – продолжала она, крепко держа меня за рукав, – в век прогресса и бурного развития химии, формула любви обрела нынешнюю научную стройность. Наши напитки полностью отвечают самым высоким имперским стандартам. Мы торгуем ста сорока пятью видами любовного кваса, включая зелья с ароматическими добавками.
– Э–э... – попытался я вставить в её рекламный монолог свое слово, но оно было безжалостно раздавлено следующим предложением.
– На какой сегмент рынка вы рассчитываете? – допытывалась у меня девушка-продавец, – Блондинки, брюнетки, кикиморы? Или, может, русалки? Речные, озёрные, болотные, прудовые?
– Послушайте... – предпринял я вторую попытку заговорить, но и она не принесла успеха.
– Я вас внимательно слушаю! – заверила меня продавец, но тут же затараторила сама. – Вы можете совершенно не стесняться своих вкусов. Мы выполняем любые индивидуальные пожелания. Хотите любовное зелье, настоянное на девичьих мечтах о принце? Запах гарема? Вы будете ассоциироваться у своей избранницы с падишахом, и она никогда не сможет вам отказать. Хит сезона – приворотное зелье с запахом пота кампучийских мужчин.
– Я буду ассоциироваться с потными мужиками из Кампучии? – хмуро поинтересовался я.
Девушка на мгновение смолкла, и я тут же воспользовался возникшей паузой. Вытащил из кармана удостоверение инспектора и предъявил ей:
– Муниципальное унитарное предприятие «Счастье». Согласно Указа Императора вы обязаны бесплатно предоставить мне любой образец на выбор.
Продавец сразу поскучнела, а мой локоть зажил собственной независимой от её пальчиков жизнью. Мы присели за столик с рекламными проспектами, и я пересказал ей историю бакенщика.
– Знаете, инспектор, – вздохнула девушка, – я, конечно, вам помогу, только.... Только реклама – это одно, а... В общем, вряд ли у вас что-то получится. Во-первых, действие любого зелья, чтобы там не говорили, очень кратковременно. А во-вторых... Понимаете, ваш бакенщик должен находиться рядом в момент, когда будущая влюбленная выпьет это зелье.
– Кто выпьет?
– Будущая влюбленная... Понимаю, звучит забавно, но это официально принятый термин. Впрочем, если вашему бакенщику разрешат свидание....
И всё же я взял приворотное зелье. Самое дешёвое. Называлось оно «Утро любви» и воняло, словно средство для травли тараканов.

Пока я разговаривал с девушкой-продавцом, на улице снова пошёл дождь. На этот раз настоящий ливень. Под козырьком продуктовой лавки собралось несколько человек, и я поспешил перебежать к ним. На обочину тракта выруливали ковры-самоходы, поднимая над собой зонты, некоторые остановились под Пешеходным мостом, пережидая непогоду, и только очередной ковер Департамента торопливо пролетел мимо, унося завернувшихся в шинели солдат в сторону Квартала Пьяных Горшечников.
– Сбежал у них кто–то, что ли... – вслух заметила пожилая дама с большой сумкой продуктов.
– А вы не слышали? – обернулся к ней стоявший рядом мужчина. – Такая афера! На вчерашних козьих бегах были подтасованы результаты. Бора арестован, а победительницу ищут по всему городу. Семьсот тридцать тысяч кто-то в карман положил, представляете?
– А я всегда говорила, – назидательно произнесла дама, – от этих козьих бегов один вред!
– Кому как... – тихо возразил мужчина. – Хотел бы я иметь семьсот тридцать тысяч....

Сердитая туча уползала медленно и нехотя. Ливень стих, лужи жадно глотали последние капли дождя, и я, подумав, решил заскочить домой. Перекусить, переодеться, и уж потом отправиться по второму адресу – в агентство знакомств «Купидон». Но въезд в Квартал неожиданно оказался перекрыт сотрудниками Департамента. Высокий и желчный гражданин, лицом напоминавший породистую лошадь, остановил меня на перекрёстке и потребовал документы.
– Инспектор Потапенко? – гражданин оторвал взгляд от удостоверения и оценивающе посмотрел на меня. – Так-так... И что же делает здесь герой «Дела Фаста»?
Слово «герой» было произнесено с нескрываемой иронией и презрением.
– Он здесь живёт, – в тон ему ответил я.
– Очень хорошо... – неожиданно обрадовался гражданин и махнул рукой одному из своих подчиненных. – Эй, Конопата, возьми-ка пару ребят и проверь дом инспектора Потапенко.
Какое-то мгновение мне хотелось устроить скандал и потребовать разрешение на обыск, подписанное моим непосредственным шефом – такова стандартная процедура обыска государственных служащих, но я сдержался. Им только дай повод. Припишут и сопротивление при исполнении, и ещё шайтан знает что. Я кивнул: мол, идите за мной, и двинулся к своему дому. В спину мне полетела тяжёлая усмешка человека с лошадиным лицом. Ох, не нравилась мне эта усмешка! Бояться вроде бы нечего – вряд ли боязливый тутайчик покажется на глаза незнакомым людям, но холодок, пробежавший по спине, не отпускал, не давал расслабиться. Что-то должно было случиться.... что-то очень и очень неприятное.

Тутайчика и вправду нигде не было видно. Трое сотрудников Департамента достали и подключили Сонный шар, чтобы вся процедура была зафиксирована «независимым свидетелем», а затем разбрелись по дому, нарочито тщательно перерывая вещи и раскидывая их по комнатам. Но я заранее дал себе слово не поддаваться ни на какие провокации. Уселся у дверей, достал трубку, закурил и равнодушно следил за перемещениями незваных гостей. Изредка я поглядывал на часы, и это не укрылось от внимания Конопаты – дюжего молодца с рыжей шевелюрой и лицом в конопушках размером с копеечную монету.
– Торопитесь, господин инспектор? – ехидно спросил он.
– Нет, – ответил я. Скажи им, что действительно тороплюсь, так до вечера продержат. Минут через сорок, а может быть через час – после вопроса Конопаты я перестал смотреть на часы – двое его помощников, наконец, вернулись в прихожую. Вслед за ними в помещение вплыл Сонный шар.
– Никого нет! – бодро отрапортовал один из них.
– И ничего подозрительного тоже, – добавил второй.
Я слегка расслабился. И даже снова посмотрел время – прошло уже больше часа.
– Ну что ж... – недобро улыбаясь, произнес Конопата. – Осмотритесь быстренько в прихожей, да не будем больше задерживать господина инспектора.
Его тон мне не понравился. Я потянулся было к трубке, но почувствовал, как предательски дрожат пальцы, и сложил руки на коленях, пытаясь унять дрожь. Пока шёл обыск, Конопата несколько раз проходил мимо вешалки с верхней одеждой и....Неужели он что-то подложил в карман плаща? Ну не могут ведь они быть такими сволочами? За что?
– Вы, кажется, нервничаете, господин Потапенко? – донёсся до меня нарочито удивленный вопрос. – Мы ведь уже заканчиваем.
И Конопата обернулся к своим подчиненным. Один из них – плюгавый мужичок со шрамом на щеке – как раз проверял карманы плаща и пары курток, висевших на вешалке. Но чем дольше он рылся в карманах, тем сильнее вытягивалось его лицо. И тем больше нервничал Конопата.
– Ну что там? – наконец, не выдержал он.
– Ничего, – растерянно ответил ему мужичок.
Конопата заколебался. Он бросил косой взгляд на Сонный шар, но затем решительно подошел к вешалке. Ловко пробежался пальцами по одежде, ощупывая подкладку, вывернул карманы одной куртки, затем второй, остановился на мгновение, словно не понимая, что происходит, и судорожно принялся осматривать плащ заново.
– Вы, кажется, нервничаете, господин следователь, – язвительно произнес я. – Вы ведь вроде уже заканчивали?
Конопата оставил в покое мой плащ, бросил на меня неприязненный взгляд и направился к выходу. Вслед за ним, прихватив Сонный шар, поспешили его подчиненные. Дверь хлопнула, оставляя меня одного, и я с облегчением вздохнул.
– Тутайчик, – тихо позвал я.
– Что вам угодно, добрый господин? – тут же отозвался голос откуда-то из-за моей спины. Я обернулся и еле разглядел почти прозрачное привидение.
– Я тут с хозяйством ознакомился, – сообщил мне тутайчик. – Дел невпроворот. Домовой оказался пьяницей и лентяем, так что я его взашей, уж не обессудьте.
– У меня был домовой? – удивился я.
– Вот! Вы даже не знали, что он здесь был, – возмутился мой полупрозрачный собеседник. – Только и делал, что столовое серебро таскал! Пятьдесят два серебряных предмета. Я их на кухню отнёс, где им и место.
– Да не было у меня никакого серебра, – растеряно произнес я. – Может, от прежних хозяев осталось? И домовой тоже... от них...
– Чего не знаю, того не знаю. А только такому не место в порядочном доме. Все они воришки мелкие, профессиональная клептомания, но чтобы ещё и делом не заниматься! Вот банщик другое дело. Баня убрана, труба печная почищена, зола выметена – любо дорого посмотреть. Бабник он, конечно, этого не отнять, но где сейчас другого найдешь? Пригрозил ему, но пообещал замолвить перед вами словечко. Пущай остается, подумаешь – бабы...
Перемены, произошедшие с перепуганным привидением, встреченном мною в Гарибе, были просто поразительны. Теперь передо мной стоял уверенный в себе, энергичный управляющий, готовый расшибиться в лепёшку ради того, чтобы мне было уютно и спокойно жить в этом доме. Я вдруг понял, что это он спас меня от неприятностей с Департаментом памяти. Интересно, он совсем прозрачным становиться может? Но пока я формулировал этот вопрос, мой новый домоправитель огорошил меня такой новостью, что Конопата со своими подручными вылетели из головы напрочь.
– Воровку я пока придержал, – сообщил он, – вдруг вы с ней поговорить захотите. Привязал к бочке с вином... Кстати! Бочки эти нужно в сухое место перекатить, а то гнить от сырости станут, непорядок. Но куда их поставить – ума не приложу. В подвал ежели, так они туда не войдут все. Может, штук пять продать?
– Какие бочки? Где ты вино нашел?!
– Ну, как это, какие? – удивился тутайчик. – Что в подземном ходе стоят. Двадцать семь бочек. Вино хорошее, одна тысяча восемьсот сорок второго года.
Я уже ничего не понимал. Домовой, банщик, двадцать семь бочек вина...п одземный ход!!! Неужели я совсем ничего не знал о доме, в котором прожил два года?! Я машинально взглянул на часы – начало шестого – и вспомнил, что мне нужно ещё успеть к купидонам.
– Потом! – поднялся я. – Всё потом! Сейчас в одно место съезжу, вернусь, и будем разбираться. С бочками, с подземным ходом, с серебром столовым.
– А с воровкой-то что делать? – крикнул мне в спину тутайчик.
– Потом! – крикнул я, вылетая на улицу.
И уже выскочив из калитки, остановился. Воровка. Перекрытый Департаментом Квартал. Люди, обыскивающие дома... Неужели, в мой дом заскочила та самая пигалица, что выиграла вчера козьи бега? И на пару с Борой сорвала куш в тотализатор? Я дёрнулся было назад, но затем махнул рукой и быстрым шагом направился в город. Позже, всё позже... Сначала – дело.

Агентство знакомств располагалось в полуподвале на пересечении Осеннего проспекта и улицы героев-гоблинов. Поскользнувшись и едва не упав на лестнице, я спустился в тёмное помещение и почти на ощупь принялся искать дверь. Если в подвале когда-то и был светильник, его давно сняли. Несколько раз чертыхнувшись, я, наконец, отыскал в этом мраке дверь и, уже не надеясь на то, что посещение этого странного места чем-то поможет, потянул её на себя. Дверь стояла насмерть. Порывшись в карманах, я вытащил коробок спичек и высек огонь. На бумажном листке, прикреплённом к двери, корявым торопливым почерком было выведено:
«Ща буду. Дверь не ломать – крысы разбегутся».
– Какие еще крысы? – вслух удивился я.
– Подопытные, – прозвучал чей–то голос из темноты.
Я обернулся и в тусклом свете догорающей спички обнаружил у стены небольшую скамейку и сидящего на ней лилипута.
– Они на крысах тренируются, – пояснил лилипут. – А вы тоже с претензией?
Спичка погасла, и сморщенное лицо лилипута растаяло во мраке.
– Не ходите! – предостерёг меня лилипут. – Ни в коем случае не ходите! У меня за девятнадцать стрел было оплачено и что? Никто не влюбился, представляете? Никто!
– Спасибо за предупреждение, – растеряно сказал я.
Что же мне теперь делать? И где пропадает Абатыч? На работе, куда я заскочил по пути в агентство, он не появлялся. Тоже бродит по разным любовным конторам? Или придумал какой-то иной ход?
– Шарлатаны! – тем временем жаловался мне лилипут. – Повсюду одни шарлатаны. Я уже и у астрологов был, и у социоников, и в Обществе имени Казановы полгода на курсы соблазнения ходил... Никакого эффекта. Иногда я думаю, может, и нет её, любви этой? Как вы думаете?
Ответить я не успел. В подвале вспыхнул свет, и кто-то медленно стал спускаться по лестнице. Сначала показались длинные кривые ноги, затем бочкообразное туловище и напоследок огромная седая голова. Всё вместе это образовало фигуру старого купидона, едва ли не ровесника тем самым героям-гоблинам, защищавшим Империю от людоедов лет сто назад.
– Ща открою, – сообщил нам купидон и приложил ухо к двери. Затем вытащил связку ключей, и долго выбирал из них нужный. Ключ все прятался и прятался, но в конце концов ему это надоело, и купидон его обнаружил. Можно было повернуться и уйти, но я довёл начатое дело до конца. Просто потому, что нельзя разбрасываться незавершенными делами. В результате, когда я вернулся домой с пакетиком маленьких белых стрел, уже начинало темнеть.

Как ни странно, Квартал Пьяных Горшечников до сих пор был оцеплен Департаментом – сотрудники проверяли дома не то по второму, не то по третьему кругу. Что-то уж больно ревностно они сегодня взялись за дело... Может быть, кто-то из начальства проиграл на бегах крупную сумму? Я шёл по тропинке вдоль арыка, вырытого ещё в те времена, когда здесь действительно жили горшечники из Восточного халифата, и меня постоянно останавливали для проверки документов. Наконец, я добрался до собственного дома, нырнул во двор, оставляя уличную суету за калиткой, и только тогда почувствовал, насколько я голоден. Это и не удивительно – мне ведь так и не удалось ни разу перекусить за этот долгий бестолковый день. Так что последующий час я посвятил исключительно обжорству в компании тутайчика. И лишь потом, выпив бокал вина и выкурив трубку, я вспомнил о девушке в подвале. Первой мыслью было отвезти её в Департамент. Но после некоторого размышления я отказался от этой идеи. Придется объяснять, как и где я её задержал, и уж тут сотрудники Департамента не упустят возможности сделать какую-нибудь пакость. Может быть, даже серьёзную. Девушка может рассказать и про тутайчика, и про подземный ход, и про время своего задержания.... Нет, нужно было искать другое решение.

Вход в подземелье оказался устроен очень хитро. При обычном освещении его не было видно. По крайней мере, для людей – зрение привидений отлично от нашего. Но тутайчик притащил из моего кабинета лампу с зелёным светом – а я-то всё удивлялся какой идиот читал при таком странном освещении – и на дальней стене подвала сразу образовался чёткий контур большой двери. Замок открывался автоматически, при последовательном нажатии на квадратики, хаотично расположенные на самой двери. В каждом квадратике была нарисована своя буква, и все вместе они складывались в слово «Открой меня». Даже зная, где расположена дверь, вряд ли кто-то на ощупь без специального освещения мог точно и последовательно воспроизвести нажатием ладони эту надпись.
Сам подземный ход оказался довольно узким. Вдоль бочек с вином мне пришлось протискиваться боком, а крыша нависала чуть ли не над самой головой. Троллю или даже бакенщику пришлось бы, пожалуй, ползти на коленях. За бочками, прислонившись к стене, дремала молодая девушка с короткими рыжими волосами. Издалека её запросто можно было перепутать с мальчишкой-подростком. Сон незнакомки был чутким: едва мы показались, как она открыла глаза и настороженно уставилась на меня.
– Развяжи её, – попросил я тутайчика.
Тот проворчал что-то недовольное, но послушно освободил девушку от верёвок.
– Победительница Великого Боры, как я полагаю?
Девушка обожгла меня взглядом, но ничего не ответила. Сидела и молча растирала затёкшие руки, поглядывая по сторонам. Явно прикидывая, как отсюда можно сбежать. Я присел у противоположной стены и мягко сказал:
– Послушайте меня. Только внимательно. Я не имею никакого отношения к Департаменту и уж тем более к козьим бегам. Я и был-то на них пару раз, не больше. Но, как и вы, нахожусь сейчас в сложном положении. Наверху Департаментом перекрыт весь квартал. Они ходят по домам и ищут вас. Откуда-то им точно известно, что вы находитесь в этом районе. И что мне прикажете делать?
– Кто вы? – неожиданно хрипло произнесла девушка.
– Потапенко Иван Егорович, – представился я. – Инспектор Отдела исполнения желаний МУП "Счастье".
– Ой, так вы джинн? – на мгновение в её взгляде за тревогой мелькнуло любопытство.
Я поморщился. Не любил я этого просторечного выражения «джинн». Но спорить не стал, пусть хоть героем-гоблином называет.
– Что же всё-таки случилось на бегах? – спросил я.
Девушка отвела взгляд и нервно затеребила в руках пуговицу рубашки.
– Я из Головлянки, – наконец сказала она. – Деревня такая... на самой границе с людоедами. У нас там козьи бега очень популярны, каждый год соревнования проходят. Даже людоеды, те, что посмирнее, иногда заглядывают. Мы их всех – ну, нормальные которые – в лицо знаем, не боимся. А я там вроде чемпионки и... В общем, приехал неделю назад господин один. Ковёр у него такой модный, дорогой, с драконом нарисованным, сам в костюме от баньши... как его, модельера этого?... баньши Фёдора. Я, говорит, тренер, ищу молодые таланты. Посмотрел на меня и предлагает: хочешь, я тебя на бега с самим Борой выставлю? Ну, я что... от таких предложений не отказываются... согласилась. А он меня, как дурочку, провёл. Всё там заранее расписано было. Я уже на поле поняла, как под меня все подставляются. После финиша плюнула на все со злости, стала домой собираться, а на обратную дорогу денег не хватает. Захожу в банк – на моём счету семьсот тридцать две тысячи, представляете? Две моих, а остальные кто-то под пароль перевёл. И снять не могу, и на мне числятся. Всю аферу на меня повесили, понимаете? А тут в банк солдаты заходят. Я – в раскрытое окно и дёру оттуда.
– Понятно... – вздохнул я. – А так как невинный человек, по мнению Департамента, убегать не будет, теперь вас точно считают преступницей ... Одного не пойму, а как они деньги с вашего счёта снимут?
– Да запросто! – подал голос тутайчик. – У нас такой махинатор сидел в Гарибе – Гаврила Шапкин. Делается это так: переводишь деньги под пароль на чужой счёт с условием, что если их не заберут в определённый срок, они уходят на третий счет, потом на четвёртый и так пока до нужного человека не дойдут. Самого его поймали, а вот деньги так отследить и не смогли. Потому и не казнят, всё пытаются узнать, куда пятьдесят тысяч дел.
Девушка тоскливо посмотрела на привидение.
– Это мой дядя, – сообщила она.
Я покачал головой. Хитрая бестия этот господин в костюме от баньши Федора. Он явно знал про дядю и ловко подставил девушку. Теперь-то ей точно не поверят. И мне тоже.
– Дядя Гаврила бы подсказал, что делать.... – голос девушки прозвучал совсем тихо. – Он такой... всегда выход найдет.
Я посмотрел на неё, и внезапно мне пришла в голову совершенно сумасшедшая мысль. А вслед за ней ещё более сумасшедшая, и я обратился к тутайчику.
– Куда этот подземный ход ведёт?
– К самой реке, добрый господин.
– Перестань называть меня добрым господином. Как ты думаешь, у нас мужская одежда по её росту найдется?
– Зачем? – удивился тутайчик.
– Мы едем в Гарибу к Гавриле. Но у меня есть одна просьба, – я обернулся к девушке. – Тебя как зовут?
– Маша, – ответила она. – Маша Шапкина.
– Так вот Маша. То, что я тебе скажу, это не шантаж, ты вправе отказаться. Это просто попытка помочь ещё одному хорошему человеку, понятно?
Девушка явно ничего не понимала, но на всякий случай кивнула. А я рассказал ей про бакенщика. Она долго смотрела в пол, затем неожиданно улыбнулась и подняла на меня большие карие глаза.
– Я попробую, – ответила она.

Всё-таки деревенские девушки не чета городским неженкам. Переодетая в мужской костюм, Маша следовала за мной, неся на плече мешок с привидением, словно всю свою сознательную жизнь работала грузчиком.
– Добрый вечер, – я протянул руку троллю и небрежно кивнул в сторону своей спутницы. – Это со мной. Специалист по сложным желаниям.
– Вечер... – проворчал тролль, осторожно отвечая на рукопожатие – Ночь уже на дворе... До утра смену дотяну и в отпуск. На пляжи Южного моря. А что в мешке?
– Форма постиранная, – соврал я. – Открывай, давай. Самим поскорее домой охота.
Решётка поднялась вверх, и знакомый полумрак Гарибы прикоснулся к нам своими шершавыми сухими пальцами.
Как ни странно, но в ночное время в коридорах подгорной тюрьмы оказалось куда многолюднее, чем днём. По пути мы встретили трёх угрюмых надзирателей, франтоватого лекаря, возвращавшегося с вызова и гнома с тележкой, развозившего по камерам скудный ужин. Тутайчик прекрасно ориентировался в запутанном лабиринте Гарибы. Ещё бы, он прожил здесь столько лет... Мы нарядили его в служебный балахон, прикрыли голову капюшоном и в красноватом полумраке он ничем не отличался от обычного лилипута. Все шло, как по маслу, пока мы не свернули в длинный широкий коридор, по обоим сторонам которого располагались маленькие одиночные камеры. В камерах было темно и тихо. То ли они были пусты, то ли заключенные уже спали – никто не окликнул нас, а мы не особо старались привлекать к себе внимание.
– Здесь, – остановил нас тутайчик.
– Дядя Гаврила! – негромко позвала Маша.
Никто не отозвался.
– Дядя Гаврила! – чуть громче произнесла девушка.
И вновь никакого ответа. Тутайчик скинул балахон, шагнул к решетке и... перетёк между прутьев в камеру. Несколько секунд было тихо, а затем раздался растерянный голос привидения:
– А его здесь нет...
И тут же в коридоре вспыхнул яркий свет. Заскрежетали поднимающиеся решётки камер, и со всех сторон повалили люди в серых шинелях. С синим треугольником на груди. Отодвигая своих подчинённых, к нам вышел Человек с лошадиным лицом.
– Господин Потапенко, – усмехнулся он, – какая неожиданная встреча! Ждали, признаться, не вас. Но рад. Очень-очень рад.
Да, ждали не меня. Ждали Машу, но как... как они догадались?
– Не знаю этого человека, – сухо произнесла моя спутница, – встретила в тюрьме, попросила проводить.
– А это мы проверим, – пообещал ей Гражданин с лошадиным лицом. – Обязательно проверим: где, как, с какой целью... А сейчас добро пожаловать под арест. И, кстати, вас же вроде трое было? Где этот тре... тре... тре...
Лицо следователя вытянулось, а в глазах отразился страх – из камеры показался тутайчик. Таким я его ещё не видел! Глаза пылали красным огнем, на шее вновь болтался обрывок петли, а руки спокойно и безо всяких усилий раздвинули толстые прутья решётки. Сотрудники Департамента, окружавшие нас, шарахнулись в сторону, кто-то испуганно закричал про привидение, кто-то бросился бежать, расталкивая товарищей, и началась настоящая паника. А тутайчик всё раздувался и раздувался, словно большой злобный воздушный шар. Он медленно поплыл по коридору, с громким скрежетом выламывая прутья решеток, свет погас, и только истошные вопли разбегающихся сотрудников Департамента оглашали подземелья Гарибы.
– Бежим, – крикнул нам тутайчик и стремительно понёсся к выходу.
Мы бросились за ним, едва успевая за этим огромным устрашающим шаром. Бежали и бежали, сворачивали в незнакомые коридоры, теряя направление, спотыкаясь и оглядываясь назад.. Какие–то люди, попадавшиеся на пути, с перепуганными криками разбегались, уступая дорогу, а мы всё неслись по тёмным и мрачным подземельям Гарибы. Наконец, тутайчик резко затормозил, давая нам возможность остановиться, и я с удивлением обнаружил, что это место мне знакомо. Именно здесь мы в первый раз и встретились с Привидением – в небольшом зале около бывшей виселицы. Почти рядом, налево от каменного столба, находилась камера, в которой сидел бакенщик. Тутайчик быстро уменьшался в размерах, принимая свои обычные очертания. А я обернулся к Маше.
– Спасибо, – сказал я ей.
– За что? – удивилась девушка.
– За то, что пыталась меня выгородить. Но, думаю, теперь это уже бесполезно – нам не выйти из тюрьмы. Все входы и выходы перекрыты...
Девушка грустно кивнула.
– Одного не пойму... – я присел на корточки, а затем и вовсе на пол, прислоняясь спиной к столбу, – люди Департамента в тюрьме устраивают засаду. Но шеф-директор Гарибы терпеть не может главу Департамента. Для Иштвана Шинари полковник Лямут и его ребята как кость в горле. Чтобы он пустил их в свою вотчину? Что-то здесь не так....
– Так не так... – вздохнула Маша. – Нам-то это как поможет?
– Боюсь, нам это уже никак не поможет... Но у нас есть одно незавершённое дело. Помнишь, что ты мне обещала? Бакенщик здесь. Рядом. Пошли?
Маша посмотрела на меня как на ненормального, усмехнулась и махнула рукой: пошли.

Когда тебя страшит будущее – не думай о нём. Это единственное средство не впасть в отчаяние. В настоящем всегда хватает неоконченных дел, завалившихся за подкладку памяти. Да и таких, которые на виду, тоже. Не следует оставлять их на потом, ведь этого «потом» может и не быть. Я не герой и не храбрец, я просто очень любопытен. У меня оставалось ещё несколько часов – или несколько минут – так почему бы не потратить их на встречу бакенщика и деревенской девушки Маши, волею Судьбы оказавшихся в подземной тюрьме Гарибы.

Увидев нашу странную компанию, бакенщик удивлённо приподнял брови. Он не спал. Сидел в прежней позе и думал о чём-то своем.
– А мы к тебе в гости, – невесело усмехнулся я и кивнул тутайчику. Тот подошёл к решётке, надулся, побагровел и раздвинул прутья так, чтобы мы могли протиснуться в камеру. По лицу бакенщика пробежала тень беспокойства, и он поднялся на ноги.
– Не бойся, – успокоил я его. – Это мой домоправитель.
И пропустив в камеру девушку, вошел следом за ней.
А потом мы сидели в камере, почти вплотную друг к другу и я рассказывал бакенщику нашу историю. О деревенской девушке Маше, об афере на козьих бегах, о моих путешествиях по любовным агентствам, о возвращении в Гарибу и засаде, о том, как Маша пыталась меня выгородить, и как тутайчик разогнал грозных служак Департамента.
– Какой ковёр, говоришь, у него был? – неожиданно спросил Бакенщик, с сочувствием поглядывая на Машу.
– У кого? – удивился я.
– Ну, у этого типа в костюме от баньши.
– Я марки не знаю... – пожала плечами девушка. – Модный такой, никогда ничего подобного не видела.
– Я тебя не про марку спрашиваю, – отмахнулся бакенщик. – Цвет какой? И что на рисунке?
– Цвет? Необычный такой цвет... красный вроде, а под углом посмотришь, начинает меняться. И дракон там изображён. Огнём вроде как дышит.
– Я так и понял... Выйди-ка отсюда.
Маша удивлённо посмотрела на бакенщика. Затем на меня.
– Выйди, пожалуйста, – попросил я, заинтригованный неожиданными вопросами.
Девушка недовольно фыркнула и направилась в коридор. Вслед за ней выбрался тутайчик – мало ли что. Бакенщик наклонился ко мне и совсем тихо, едва слышно прошептал имя.
– Не может быть! – воскликнул я.
– Это контрабандный ковёр, – ответил он, – единственный в Империи. У нас таких делать не умеют. А уж поверь, я знаю, к кому такие вещи приходят.
– Но его же запросто могут опознать! – я не решился произнести имя вслух. – По тому же ковру. Не говоря уже о внешности.
– Внешность ерунда, – отмахнулся бакенщик. – Тут постриг, там подмазал, костюм новый одел... Не мог он никому другому такое дело доверить. До меня давно слухи доходили, что он в долгах по уши. А тут такой случай. Уверен, что дядя этой девушки ему невольно и подсказал идею. А уж когда у дяди обнаружилась родственница-наездница. Ну, сам понимаешь... А что до ковра, так в нём главная и хитрость. Этот ковёр меняет цвета и рисунок. В обычном виде он ковёр как ковёр, тусклый, потёртый.... Так что плохи твои дела, Иван Егорович. С этим человеком тебе не тягаться.
– Как сказать... Слушай, мне нужно немного подумать, а тебе... вот, – и я достал из кармана прозрачный флакон и связку маленьких купидоновских стрел.
– Что это?
– Это приворотное зелье, – улыбнулся я. – «Утро любви». А это стрелы... Купидон уверял, что трёх достаточно. Но я взял пять.
– Маша мне понравилась... – задумчиво произнес бакенщик. – Как-то это неправильно получается.
– Ну, вы тут сами решайте: правильно – не правильно....
Я решительно поднялся с тюремного матраса, выбрался из камеры и медленно двинулся вдоль коридора. Имя организатора аферы жгло руки, но что мне с ним делать? Шантаж тут не пройдёт да и худое дело это – заниматься шантажом. Хотя, когда припрёт... Нет, тут нужно что-то другое. А что если...
Обратно я вернулся минут через двадцать. Очередная сумасшедшая идея оформилась в моей голове, но только такая и могла нас спасти. И меня, и Машу. Я направился к камере и тут же резко затормозил: возле решетки сидела большая гарибская крыса с огненными глазами. Она лакала что-то из разлитой на пол тёмной лужицы, а вокруг были разбросаны белые купидоновские стрелы. Бакенщик всё-таки не стал пользоваться «неправильными» средствами. Гарибские крысы – умные, стремительные и очень опасные создания. Я сделал осторожный шаг назад, крыса подняла глаза, что-то негромко пропищала и засеменила, переваливаясь, прямо ко мне. В ужасе я замер, боясь двинуться с места. А крыса... принялась нежно тереться, словно котёнок, о мою ногу. Из камеры раздались негромкие смешки. Бакенщик и Маша сидели рядом и смущенно хихикали, глядя на эту идиотскую сценку.

Я шёл к выходу из Гарибы и весело насвистывал популярную песенку. Если всё получится, как надо, то к Маше у властей не будет никаких претензий, и она выйдет из тюрьмы вместе с тутайчиком. Его пришлось оставить. Потому как...
– Стой! – из-за угла показалась группа людей в серых шинелях.
Я остановился. Солдаты медленно и осторожно приблизились ко мне, окружая и отсекая путь к бегству.
– Инспектор Потапенко? – поинтересовался один из них.
– Совершенно верно, – ответил я. – У меня срочное сообщение для полковника Лямута. Прошу доставить к нему незамедлительно. Который сейчас час?
– Пять утра, – машинально ответил солдат, поражённый моей наглостью. Требовать встречи с главой Департамента! Неслыханно!
Под конвоем меня отвели к какому-то сержанту, затем к его командиру, затем к Человеку с лошадиным лицом. Но я упорно стоял на своём: у меня важная информация и предназначена она только для полковника Лямута. Наконец, часа через два, хмурые конвоиры вывели меня из Гарибы, усадили на ковёр-самоход и повезли в Департамент. Первый шаг – добиться встречи с Лямутом – был сделан.
На улице вовсю светило солнышко, но улицы ещё были пусты и редкие прохожие оборачивались нам вслед. А затем шарахались в сторону: по тротуару, стремясь не отстать от ковра, неслась большая гарибская крыса с огненными глазами.

Полковник Лямут сидел за большим столом и пил утренний кофе. Кофе явно был не простой – аромат заморских зёрен наполнял огромную комнату, а запах нежного табака из Восточного халифата – от непогашенной тонкой сигары в пепельнице – добавлял свою толику экзотики.
– Вы хотели меня видеть, Иван Егорович? – словно давнего друга спросил меня Лямут. Присесть, однако, не предложил. И уж тем более чашечки кофе с ароматной сигарой.
– Полковник, речь пойдет о вещах довольно-таки щепетильных. Могу я побеседовать с вами наедине?
Лямут пристально посмотрел на меня. Отставил в сторону чашечку с недопитым кофе, затушил в пепельнице сигару и лишь потом махнул рукой моим конвоирам. Они щёлкнули каблуками, развернулись и вышли, тихо прикрыв за собой большую тяжёлую дверь.
– Ну? – хмуро спросил он.
– Хочу сразу извиниться за то, что скажу, – начал я. – Но мне придётся быть откровенным. Дело касается ваших отношений с шеф-директором Гарибы господином Шинари. Ни для кого не секрет, что они... ммм... далеки от идеальных. Шинари гораздо ближе к Императору и давно мечтает посадить на ваше место своего ставленника. Император предпочитает баланс сил, но кто знает, каково будет его мнение завтра? Так вот... У меня есть информация, которая позволит вам устранить Шинари раз и навсегда. Он замешан в одном очень неприятном... ладно, скажу прямо: он совершил преступление. Причём, очень серьезное.
Пока я говорил, полковник буквально поедал меня глазами. Казалось, он вот-вот взорвётся, но последние мои слова сразу же переменили его настроение.
– Присаживайтесь, инспектор, – сказал он, указывая на стул. – Я вас продолжаю внимательно слушать. Чашечку кофе?
– Не откажусь, – облегченно улыбнулся я. Кажется, рыба всё-таки клюнула.
Потом мы долго беседовали с полковником об афере с тотализатором на бегах, о девушке, выигравшей у самого Боры, о её дяде, сидевшем в Гарибе...Когда речь зашла о бакенщике, Лямут удивлённо поднял голову и чему-то усмехнулся. А уже в конце разговора, согласившись на мои весьма скромные требования не привлекать к суду ни меня, ни Машу, полковник вдруг поднялся со своего места и неожиданно предложил:
– Знаете, инспектор... Я вовсе не держу на вас зла за тот случай, когда вы перешли нам дорогу в деле Фаста. Меня он скорее позабавил. Некоторые мои подчиненные, получившие серьёзные взыскания за это дело – да, они вас не любят. Но я хочу дать вам шанс – переходите ко мне на службу. Пока сержантом, но в моё личное подчинение. А там, я уверен, вы быстро себя проявите.
От такого предложения я, честно говоря, оторопел. Ещё несколько часов назад я был беглым преступником, которого в лучшем случае ждало несколько лет заключения в Гарибе, а теперь мне предлагали работать в личном подчинении самого Лямута! Должность, перспектива, положение, деньги, наконец....
– Я вам очень благодарен за это предложение, полковник, – честно ответил я. – Но позвольте мне всё же от него воздержаться. Расследование преступлений – это не моё. Как и служба.
– Вы так думаете? – усмехнулся полковник. – Учтите, я два раза никому не делаю предложений. К тому же, интуиция мне подсказывает, что наши дороги ещё не раз пересекутся. Нет, я вам не угрожаю. Просто считаю ваш отказ глупостью.
– Наверное, так оно и есть, – согласился я. – Но, увы...

Я стоял на улице и просто дышал. Полной грудью вдыхал свежий утренний воздух и радовался жизни. Птичкам, что порхают с ветки на ветку. Солнцу, спрятавшемуся за каминной трубой на крыше соседнего здания. Спешащим по улице прохожим. Кошке, испуганно шарахнувшейся от... Да что же это такое?! Эта влюблённая гарибская крыса теперь всю жизнь меня преследовать будет? Прогнав кошку, она тут же подбежала ко мне и снова начала тереться о штанину. Я вздохнул, присел рядом и погладил её ладошкой. Крыса довольно запищала. А я вдруг вспомнил, что уже почти одиннадцать часов и мне... нужно на работу!

Запыхавшись от быстрой ходьбы вперемешку с бегом трусцой, я свернул за угол нашего трехэтажного здания и столкнулся с выходящим из дверей Абатычем. Второй день подряд!
– Горыч! – точно также, как вчера, прорычал он. – Где тебя шайтан носит?! Я с самого утра жду!
Вид у него, однако, был донельзя довольным. Да что там довольным – цветущим был вид.
– Что случилось? – заинтриговано спросил я.
– Что-что... Пока ты неизвестно где шляешься – учти, тебя шеф спрашивал, а я мог запросто заложить, вот... – пока ты дрыхнешь по четырнадцать часов в сутки, я тут пашу, как проклятый. И где справедливость?!
– Абатыч, не томи!
– Не томи его... Учись, стажёр. Я выполнил это идиотское желание.
– Какое желание? – не понял я.
– Как какое? – удивился Абатыч. – Бакенщика, конечно.
И глядя на мою ошарашенную физиономию, Абатыч расплылся в улыбке. А я стоял, и в моей в голове царил полный ералаш. Как он мог выполнить желание бакенщика, если это я всю ночь провел в тюрьме?
– Пошли, – потянул меня за руку Абатыч. – По дороге в Гарибу расскажу. Всё дело в том, как подойти к исполнению, понимаешь?
– Не-а, – честно признался я.
– Вот-вот. Можно было шарахаться по всяким шарлатанам с их приворотными зельями, а можно... В общем, добился я от шефа служебной записки, чтобы меня ознакомили с делом бакенщика. Оказалось, что он никого не убил, не зарезал, а просто организовал нападение на водный ковер, принадлежавший казне. Император был в гневе. Похищенное разыскали быстро, а бакенщика как организатора приговорили к высшей мере.
– И что? – всё ещё ничего не понимая, спросил я.
– Высшая мера разная бывает, – ухмыльнулся Абатыч. – Либо казнь, либо высылка к людоедам. Высылка всяко лучше. Я специально отчеты запросил: погибает не больше двух третей. Причем, выбор как раз за бакенщиком, просто он этого не знает. Я и сам-то случайно на этот пункт в Указе Императора наткнулся. Надавил на шефа, тот поворчал, но отправился к Лямуту. И добился разрешения на высылку. Ну, если бакенщик захочет, конечно... Впрочем, куда он денется.
– Все равно не понимаю, – глядя на довольную физиономию коллеги, заявил я. – Последнее желание-то причём тут?
– Ну и тупишь ты сегодня, Горыч. Как будто не спал всю ночь. Если бакенщика не казнят, то и последнее желание ему не положено! Понятно?! Ну что, едем в Гарибу?
– Едем, – согласился я. – Мне там Привидение забрать нужно...
– Как? – удивился Абатыч. – Ещё одно?

А несколько дней спустя мы провожали бакенщика в ссылку. Конвой терпеливо дожидался в стороне, пока он грузил на служебный ковёр-самолёт разрешённые личные вещи. На краешке ковра сидела Маша.
– Я договорилась, что мы задержимся на день в Головлянке, – рассказывала мне она. – Я же тебе говорила, что в нашу деревню на бега знакомые людоеды заглядывают? Ну вот... Попрошу их взять нас к себе в деревню. Думаю, не обидят. Они меня очень уважают...
Я кивнул головой: вон оно как повернулось-то с этой высылкой, глядишь, всё еще будет хорошо. Повезло нашему бакенщику, однако. И вдруг до меня дошло.
– Нас? – переспросил я. – Ты сказала нас?
Маша смущённо опустила глаза.
– Он хороший, – улыбнулась она.