Закат, словно мужские руки осторожно ласкал плечи. Оранжевые лучи кошкой скользили по кирпичам, грудам железа и осколкам шифера. На бетонной плите недостроенной многоэтажки сидела женщина лет сорока. В черных строгих брюках, белой блузке с острым воротником и глубоким вырезом. Рядом стояли черные лакированные туфли на высоком каблуке, а позади них – небольшая сумочка и аккуратно сложенный пиджак. Длинные каштановые волосы женщины были распущены и иногда какая-нибудь прядь прилипала к ярко накрашенным губам.
Какого черта я тут сижу? Какого лешего управляющий банка приперлась на старую стройку на окраине города, забралась на четвертый этаж и уселась на холодный бетон в брюках от Gucci? А все-таки прикольно! Сижу тут и болтаю ножками в новых капроновых колготках.
Женщина курила.
Кстати, я вообще-то не курю, а тут захотелось. Странно, мне говорили, первая сигарета – верх мерзости, а мне вкусно. Так, о чем это я? Ах да, о причинности. Может дело в работе? Там все прекрасно, сегодня заключили выгодный договор с австрийцами. В личной жизни? Она у меня вполне вменяема, и мне уже не 18, чтоб из-за мужиков над собой издеваться. Хотя с другой стороны, почему, чтобы совершить безумство, в жизни обязательно должно присутствовать говно? Хотя экстаз счастья я тоже сейчас не испытываю. Попробуем вспомнить, как все было.
Подписали бумаги, вежливые улыбки и замученные глаза переводчиков. Томный взгляд одного из австрийцев с приятной попкой, звон бокалов, приглашение на банкет. И вот тут был первый шаг – «Не могу, простите, срочно уезжаю, день рождения ребенка, вы же понимаете…». Кстати, это правда, Лизке сегодня семь. Муж наверно в панике ищет подарок, а старший сын Сашка жарит котлеты. Но ведь было что-то еще…что-то белое и страшное, что-то, что щекотало живот и солнечное сплетение…такое гладкое и беспринципное…Точно, звонок! Он позвонил.
Я не видела его двадцать лет, а не слышала семнадцать. Он позвонил сказать, что приехал на день, что вечером нужно встретиться. Я струсила. Я умею и люблю дружить, но встречаться и расставаться, мне не дано. Я испугалась, что он изменился, что я изменилась. Испугалась фраз «Ну рассказывай», «Ну как ты тут?», «Да потихоньку», «Нормально». Я испугалась фальшивых разговоров о наших семьях и стандартного отчета о работе, я испугалась того что к концу вечера мы напьемся и наконец откроем свои Души, а на утро нужно будет вновь все это куда-то закапывать, или этого не будет и ближе к полуночи мы чинно простимся и он вызовет мне такси.
Подул ветер, женщина поняла руку и сделала жест, будто гладит кошку. Может дело в этой трусости или, напротив, в мужестве противостояния формализму?
В воздухе полыхнуло фиолетовым, потом розовым. Комок зеленого тепла коснулся запястья. Я осторожно погладила его. Как давно я не видела этот цветной, упругий ветер.
Женщина закрыла глаза и начала двигать руками, словно искала что-то на ощупь. Как страшно снова взлетать. Вот здесь тонко, здесь можно поскользнуться. Серый порыв ветра подхватил за плечи. Тело вспомнило счастье полета, и пальцы стали быстро искать нужный кусок пространства, лицо инстинктивно искало тепло, а ноги сгибались в такт ветру. Душа скользила по цветам и запахам, сердце рвалось к теплу, цепляясь за холод, а губы впитывали апельсиновый сок, который солнце щедро разливало по всему телу.
Муж нашел ее через час, крепко спящей на своем пиджаке.