глава 4. Конюх по прозвищу Щукарь

 
               
               
Деревня, в которой жил Ваня, большей своей частью находится на берегу не большой реки. В этой деревне находилась, мебельная фабрика, на которой выпускали стулья, высоковольтной линии в их деревне еще не было, и фабрика работала  от генераторов, которые находились в специальном здании.

 Эти генераторы давали свет и в дома, но только до двенадцати ночи. В домах, которые находились ближе к фабрике, лампочки горели боле менее сносно, а в конце деревни они горели не ярче свечки. Но и этот свет часто гас, из-за поломок генератора. Так же на фабрике стоял паровой котел, его маленький паровой генератор тоже давал свет, и подавал гудок в начале и в конце рабочего дня. А так же на обед.


 В середине июля в деревне начинался сенокос, в то время на фабрике было мало машин и тракторов, и львиную долю работы делали на лошадях. Поэтому сено в первую очередь косили для лошадей, а уж потом каждый для своей скотины.

Конный двор в деревне представлял собой целую индустрию, там был начальник, отец Ваниного друга Саньки Дьякова, был ветеринар, шорник, мастер по ремонту телег и саней, был даже внештатный  художник, который разрисовывал дуги, и так же у него хранилась сбруя для торжественных случаев, таких как свадьба. Она была обделана медными бляхами. Перед свадьбой их начищали до блеска. И вешали на ее цветные бантики. А дуга была с тремя бубенцами.Зимой лошадей запрягали в специальную кошевку, а летом в легкий тарантас.

 За лошадьми ухаживали три конюха, работали они по суткам, сменяя друг друга. Они кормили их, поили, чистили их стойла, и вывозили навоз за пределы двора. Ни кто не знал лошадей лучше их, они знали все привычки повадки и характеры лошадей.

 Там работал один конюх по имени Поликарп Матвеевич, не каждый выговорит это имя, он знал про лошадей все, и постоянно сидя в свободное время возле конюховки рассказывал всякие небылицы, анекдоты и просто байки.

 Пока возле него стояли люди, он не умолкал не на минуту, многие поражались, откуда он столько знает, или придумывает все на ходу?  Уж больно некоторые его рассказы не совмещались с реальностью. И за это его прозвали Щукарем, в честь киногероя из фильма «Поднятая целина». А он загордился этим и даже отрастил бороду, хоть внешне он и не походил на актера, но что-то в нем было Щукаревское, может само рассуждение.

  И, у него была привычка постоянно держать в углу рта обгрызенную недокуренную папиросу, она ни когда не горела, он только отгрызал от мундштука кусочки бумаги и сплевывал их на землю.    Иногда, кто ни будь, напоминал ему о его папиросе, он доставал спички, прикуривал и снова забывал про нее.

 Возле конюховки стоял высокий чурбан, его любимое место, он всегда, когда, что ни будь, рассказывал, то садился на этот чурбан, чтобы видеть всех слушателей.
Он не коренной житель этой деревни, прожил он в этой деревне лет шесть, а до этого они с женой жили в деревне лесорубов. У них было двое детей, сын и дочь. Сын был моложе Вани года на четыре, а дочь еще на два года моложе брата.
 
Ваня любил пору сенокоса, когда косили сено для конного двора, для него это был как праздник. В это время фабрику останавливали, и пока не уберут все сено для лошадей, цеха не работали.  Ну конечно при такой массе народа, убрать сено не составляло большого труда, весь сенокос при хорошей погоде, длился не больше пяти дней. Пацанов  на время сенокоса записывали на работу, возить волокуши.
 
 Волокуша, это две срубленных березы, в них запрягают  лошадь, вместо телеги, и на эти березы накладывают сухое сено, а парни верхом на лошадях подвозили сено к стогам, стогари складывали сено в стога. Стогарями служили  мужики, которые работали  деревянными вилами -это самая тяжелая работа.

  Сено собирали конными граблями, тут работа механизированная, а женщины в основном работали деревянными граблями, заскребали сено за теми, кто складывает его на волокуши, на стогах тоже стояли женщины, ну туда ставили  в основном, не больших по весу и шустрых женщин. Не смотря на тяжелую работу, у всех  было праздничное настроение, все шутили и смеялись.
 
С самого утра народ собирался у ворот конного двора, запрягали несколько лошадей в телеги, на телеги складывали вилы, грабли, топоры, и естественно несколько фляг с колодезной холодной водой, на покосе будет очень жарко, и вода пойдет на расхват. А в обед из этой воды заваривали чай. На чай шло все, что растет в поле. У такого чая необычайный вкус, он хорошо пьется даже без сахара, и даже холодный.
 
Женщины садились на телеги, и весь этот обоз направлялся  на поле. Мужики шли рядом. В такой компании, обязательно находился, какой ни будь юморист, он без конца рассказывал женщинам, что ни будь веселое, а те хохотали, хватаясь за животы. И весь день проходил на такой ноте.
 
Если у взрослых эта работа была обязательная, то для пацанов это была не только возможность покататься на лошадях, но еще немного заработать, деньги конечно не большие, но для пацанов, и это хорошо. Поэтому попасть на эту работу было не просто, очень большая очередь, и парни приходили в день записи к шести утра. Ваня же, никогда не торопился, его друг Санька запишет его без очереди.

 
В одно такое раннее  июльское утро, Ваня сладко спал, и сквозь сон почувствовал, как его толкает в плечо мама и говорит:
- Ваня, вставай, к тебе Саша пришел.
- Какой Саша? - не понял Ваня.
- Саша Дьяков, хочет тебе что-то сказать.
Ваня вспомнил, что на кануне они договаривались с Санькой о том, что сегодня они идут записываться на работу.

- Сейчас, - сказал Ваня и быстро соскочил с постели.  Надев штаны, он вышел в прихожую, там не терпеливо переминаясь с ноги на ногу, стоял Санька. Увидев Ваню, он нервно зашептал:
- Ты чё блин спишь-то, забыл, о чем договаривались?
Ваня, надевая на ходу майку и кеды, побежал вслед за Санькой.
- Может, поешь сначала? - крикнула ему в след мама.
- Я скоро приду! - ответил Ваня, и умчался.
 
На улице стояла отличная погода, на небе ни облачка, его как будто выстирали, стоял полный штиль, воздух как бы замер, от этого ранние летние лучи уже сильно припекали, над всей деревней стоял, то ли еще не разошедшийся туман, то ли дымка от труб. И всю эту тишину нарушали только петухи и редкий лай собак, и щебет веселых воробьев.

 
Конный двор находился метрах в пятидесяти от дома Вани. И поэтому, как только они вышли из дома, то сразу же увидели, что возле конюховки стоит небольшая толпа. И тут же они услышали, что вся толпа залилась смехом.
- Вон, опять Щукарь выступает... - сказал Саня, - пошли быстрей послушаем.
И они бегом побежали к смеющейся толпе.
 
Щукарь как обычно сидел на своем месте, держа в углу рта короткую обслюнявленную папиросу. Пока толпа смеялась, он серьезно держал паузу. Даже всеобщий смех не вызывал на его лице и тени улыбки. Его серьезность скорей всего походила на удивление, - типа, «Чего это они смеются?» А люди, глядя на его недоуменное лицо, еще больше хохотали.
 Не дождавшись, когда народ закончит смяться, он снова начал:

 
- Еду я как-то  по татарской деревне бля, гляжу, а у дороги жеребец кобылу обхаживает. Глядя на них, моя кобыла тоже остановилась. И я тоже смотрю, чем у него дело закончится.  Он хоть жеребец молодой и горячий, а с таким инструментом без посторонней помощи справиться трудно бля. Смотрю я, а из соседнего дома старуха выходит с глиняным горшком сметаны. Увидела она это действо, остановилась, смотрит на жеребца, и вроде сочувствует ему бля.

 Жеребец скачет, попасть не может бля, а она то в одну сторону горшком махнет, то в другую. Как будто помогает жеребцу бля. Минут пять так горшком махала. И тут жеребец изловчился и попал бля, аж захрапел от удовольствия, голову кобыле на спину положил и язык высунул бля. А, старуха, как только финиш увидела, руки в разные стороны развела, и говорит бля:
- Ну, в-о-т!

А горшок со сметаной хлоп об землю и разбился бля. Аж,  все галоши у нее сметаной обрызнуло. А она посмотрела на сметану, рукой махнула бля, а потом руки на груди сложила, и стоит, улыбается бля, как будто это не кобыле влупили, а ей бля.

Сквозь хохот толпы, послышался женский возмущенный голос:
- Совсем сдурел, дурак старый, хоть бы ребят то постеснялся!
- Это кого, их что ли? – показал он на группу хохочущих пацанов, - да они кобылу на скаку отъе…, да еще и тебя научат, только подставь!

Из толпы вышла возмущенная женщина и, ругая Щукаря,  на чем свет стоит, пошла прочь от толпы.
А Щукарь уже продолжал следующий рассказ:
- Я, как-то свою Голубку с нашим Буяном случал бля…

                От автора. 
Голубка – это молодая кобыла, не старше шести лет, она не работала на тяжелых работах, ее в основном использовали на легких работах, вечером угонять лошадей на пастбище, а утром пригонять их обратно. Ночью же она стояла в стойле.
Буян – это тоже молодой жеребец, Муромский тяжеловоз, его специально купили, для того чтобы укрупнить породу лошадей, но эксперимент не удался, потомство было таким же, как и их матери. Может чуть повыше ростом.
                ***
- Он же чуть не в два раза здоровей наших кобыл бля, а балда у него – это, наверное, две моих ноги, вместе взятых, он у него аж промеж своих же передних ног выставляется бля. Он то с такой оказией без помощи человека точно не справится бля. Я иногда думаю бля, и где же это все помещается бля? При таком раскладе бля... у кобылы шея не должна поворачиваться бля. А из ушей пузыри идти...

 Ну вот, он скачет на Голубку, а я вокруг них бегаю бля, поймать его за конец не могу, чтоб значит направить, куда следует бля. Да и боюсь бля, чтоб он меня копытом случайно не задел. А то от меня мокрое место останется бля. Ну, я его за конец то ловлю бля, а он у него скользкий бля, как угорь. Буян уже нервничает, визжит от злости бля, да и голубка уже злится, норовит его лягнуть, за не расторопность.

 Ну, я, не долго думая, снял с головы фуражку бля, одел ее на руку как рукавицу, схватил Буяна за конец, и не успел я, опомнится, как моя фуражка ушла в кобылу вместе с Буяновым поршнем бля…  Ну, ушла и ушла, не достанешь же ее оттуда... Не Буян и не Голубка в порыве страсти,  не фига и не поняли бля. Они стоят и наслаждаются, а я блин с голой головой бля.

 У Буяна аж слюна потекла от удовольствия, Голубке, конечно, тяжело такую тушу на себе держать, но молчит, пофыркивает в свое удовольствие бля.
Так вот через год я у голубки помогал роды принимать бля, и только голова жеребенка показалась бля, и что вы думаете? Бля-я!! У него прямо промеж ушей моя фуражка, жива и целехонька, только мокрая бля, ну я, конечно, ее брать не стал бля, выкинул на фиг бля…


- Поликарп Матвеич, ты, что это опять цирк устраиваешь? – послышался голос из смеющейся толпы.
- А, Николай Трофимыч, здравствуйте,- да вот вас ждем-с, и чтоб народ не скучал,  развлекаю-с, - заискивающе произнес Щукарь, при виде своего начальника.
 
Николай Трофимыч, не сказав больше не слова, направился в свой кабинет, человек он тихий, скромный и не многословный. Никто и никогда не слышал, чтоб он что-нибудь, рассказывал, одни говорили, что он чем-то болен, а другие, что он такой от того, что у него жена алкоголичка. У каждого была своя версия.  Ну не всем же быть таким, как Щукарь, кто-то же должен быть скромным.
 
Толпа пацанов бросилась вслед за ним. Пока Николай доставал журнал в его кабинете набилось полно народу. В этой суматохе, похоже, перепуталась вся очередь, но Санька стоял возле отца, и как только он начал писать, Санька сказал отцу про Ваню. И фамилия Вани, первой  появилась в списке, Санька схватил Ваню за руку, и потащил на улицу:

- Все, я тебя записал, а я сам записался на косилку, мужики уже косят, а я поеду завтра, рано утром, часа в четыре, пока нет паутов - будем косить. Моя косилка еще в ремонте.
Ваня слегка позавидовал Саньке, но как вспомнил, что придется не спать почти всю ночь, то зависть тут же прошла.

- А сейчас мы пойдем к Щукарю, и он скажет тебе, на какой лошади ты будешь работать, - сказал Санька. 
Они вышли на улицу, Щукарь сидел в одиночестве, во рту у него все так же торчал басик, а он какой-то веткой чертил на земле у себя под ногами, разные знаки, известные только ему.

- Поликарп Матвеич – обратился к нему Саня.
- Да, я вас внимательно слушаю, - сменил Щукарь манеру разговора.
Саня остолбенел на месте, он привык слышать матерную речь Щукаря. А тут вдруг интеллигентные слова.
- Поликарп Матвеич, ты, где это так научился?
- Как? – не понял Щукарь.
- Ну, это… типа… я вас внимательно слушаю…
- А это… а я думал про сленг… да ребята… я окончил народный университет, но вам лучше в нем не когда не учиться.

- И че это за университет такой? – не понял Саня.
Щукарь подержал небольшую паузу, потом достал портсигар, вынул папиросу, выплюнув старую, постучав мундштуком по портсигару, взял ее в рот.
А потом, посмотрев на Саньку, и лукаво улыбнувшись себе в бороду, сказал:
- Да зона это ребята - зона, и поэтому вам, ни когда не следует туда попадать. Хотя некоторые гордятся тем, что там посидели, а я про зону ни чего хорошего сказать не могу, калечит она людей.
 
- Никогда об этом не слышал, что ты сидел, - все так же удивленно продолжал Санька.
- Да я об этом на афишах не писал. Потому как для меня это семь лет вычеркнутые из жизни. Да и работали мы там как каторжники.  Когда я вышел из зоны у меня ладони были толстые как пятки, от топорища - лес мы валили. И отправляли на переработку. Нормы у нас были лошадиные, а мы еще старались сделать по две нормы, каждый думал, что это ему зачтется, и его освободят досрочно. Но я отсидел все свои семь лет, сколько присудили, хотя мне светила десятка.
 
- И за что ты сидел? – спросил Санька.
- Да все по глупости…  выпили мы с друзьями, ну и повздорили по пьяне, я толкнул своего друга, а он упал головой об асфальт, а на нем лежал один единственный камушек, а он об этот камушек затылком… и умер на месте. А были друзьями... конечно если бы он сам упал, то результат был бы тот же, но все видели, что я его толкнул. И так как убийство было не умышленное, ранее я не был судим, и характеристика из школы, и с работы была хорошая, то мне скостили три года.

 
А сколько за эти годы из меня крови выпили те комары - это вагон и маленькая тележка. А от той мошки даже накомарники не помогают, она проклятая везде залезет. От ее укусов тело распухает неимоверно.
- И многие там сидят по глупости – спросил Ваня.
- Ну, от великого ума не сидят, хотя там есть и умные и великие люди, например Ленин, он тоже всю жизнь сидел.

- Ну, ты сравнил, он же за политику сидел, - возразил Ваня.
- Ну ладно, не будем о нем, вот у меня там друг был, сам он с Украины. Парень он хороший и руки у него золотые, умеет буквально все. А сел тоже по глупости.
 В их местах была война, и вот когда наши освободили их деревню, то в его дворе оставили маленькую противотанковую пушку. И пока шла война, властям было не до оружия, кругом были не только пушки, танки и снаряды, но и мины на полях. Сколько народу повзрывалось. Сколько он не обращался к властям, им было не до него, они постоянно забывали заехать и забрать у него эту пушку.


 А уже лет через десять после войны он выпивал с соседом по хате, и как обычно повздорили по пьяне, ну сосед пообещал ему, что "он ему покажет", вот только, что он ему покажет,- сосед не сказал. А мой друг обиделся, прибежал домой, выкатил пушку, и крикнул соседу, что он будет стрелять, а сосед не поверил, и показал ему в окно фигу. Ну, друг настроил ствол на крышу и шарахнул, только щепки полетели, и вся его семья в разные стороны, как тараканы разбежались. Еще хорошо, что никого не убило, ну и тут конечно без замедления приехала милиция, забрали, и пушку, и его,- пушку в военкомат, а его в тюрьму. И таких случаев там хоть пруд пруди.

А сбежать ты не пробовал? – задал глупый вопрос Санька.
Оттуда не сбежишь, Ивдель ребята, очень далеко, летом там не проходимые болота, а зимой морозы под пятьдесят. Да и за одну только попытку побега припаяют половину срока.  Оттуда можно только уехать и только законным путем, так, что я об этом даже и не думал, отсидел, и мне никто не должен, и я никому не должен. Вот такие пироги…  - Да отвлекли вы меня, вы что-то хотели?
 
- Дядя Поликарп, дайте Ваньке лошадь, на которой он будет работать.
Щукарь посмотрел на Ваню, и сплюнул на землю кусочек бумаги от папиросы, подмигнув, спросил:
- Ну, че Ванька, кого же тебе дать,- может Камня?

                От автора.
Камень - это мерин, черный до синевы - масти,  довольно старый, но полный сил.  В деревне его не кто не любил, потому что он ни когда не бегал. Его вообще не возможно было разогнать, он не боялся ни кнута ни прута. Он не боялся ни мух ни овода, запряженный он мог стоять целый день на одном месте, и его даже привязывать не надо. Он стоял, закрыв глаза, отвесив нижнюю губу - создавалось впечатление, что он спит.

 Но, когда табун гнали на ночь, на пастбище, он не отставал даже от молодых лошадей. Если воз застрял в глубоком снегу, или в канаве с грязью, он не капризничал, как это делали другие лошади. Те начинали вставать на дыбы выскакивали из оглоблей, и, в конце концов  совсем отказывались тянуть. И не пойдут, пока с саней или, телеги не снимут груз.

 А он напрягался всем своим мощным телом так, что под его кожей видны были все его кровеносные сосуды. И раздув широко ноздри, громко попукивая вытаскивал воз. Но ездить на нем верхом без седла, совершенно было не возможно, у него была худая спина, и позвоночник сильно торчал, такое ощущение как будто сидишь верхом на оглобле, не помогала даже постеленная на его спину телогрейка, при беге она сползала с его спины.

 И кто бы не ездил на нем верхом, стирали свою задницу за час, а такая мозоль не заживала даже за неделю. И поэтому все пацаны от него отказывались, а того, кому он достался, из-за того, что все лошади кончились,- засмеивали.

                ***
- А че мерин он спокойный, покладистый, а Ванька, берешь что ли? – и он заулыбался себе в бороду. Он уже давно знал славу Камня, и поэтому всегда подшучивал над пацанами. 
- Не, не надо, я на нем в прошлом году работал, у него спина худая.
Ваня не стал говорить, что над ним всю уборочную потешались пацаны.
- Ну не хочешь Камня, бери Волгу, она кобыла смирная, в обед отведешь ее в лесок, подведешь к пеньку, потопчешь чуток, и тебе хорошо и кобыле приятно.

 
                От автора.
Волга это рыжей масти кобыла, вообще то она спокойная, если не считать один недостаток. Который привил ей глухонемой Илья,- он несколько лет работал на ней, на фабрике. Она боялась щекотки, и он, узнав об этом, стал всегда, когда останавливался, тыкал ей пальцем в пах. А она лягала задней ногой в телегу, или в сани, в зависимости, от того, в чем была запряжена. Илья уже давно умер от разрыва аппендикса, а у нее эта привычка осталась навсегда. Она лягала каждый раз, как только останавливалась. Эта кобыла была всю свою жизнь беременная, ее живот практически не спадал даже после родов. А так она была вполне спокойная.
                ***
 Ваня опустил голову и у него покраснели уши.
- Да ты не смущайся, дело вполне житейское, ничего в этом страшного нет.
Вот у нас на зоне была кобыла по кличке Норма.  На ней работал один мужик, он постоянно ездил на ней за дровами, а когда он освободился, меня временно попросили на ней поработать - повозить дрова. И вот я приехал на вырубку, распряг кобылу, чтоб спокойно поела - значит. А она подошла к высокому пеньку, повернулась к нему задом, и смотрит на меня вопросительным взглядом,- "Чего ты" - типа- "стоишь?" "Я готова!".
 
- Ну а ты че, - засмеялся Санька.
- А я че,- я не че, другие во че,- да и то не че! – передразнил его Щукарь.
И уже серьезно ответил:
- Молодой я тогда был и женщины не видел много лет, да и ладонь брить по утрам надоело.
- Зачем ладонь брить? - не поняли пацаны.

К этому времени уже набралась приличная толпа, все кто уже записался, вышли на улицу, и ждали своей очереди за лошадью, а Щукарь еще не решил вопрос с Ванькой. 
- А кто дрочит,  у того на ладони волосы растут, - прищурился Щукарь.
 
- Да не смотрите вы на свои ладони,- рано вам еще, они растут тогда, когда начнет расти борода... - захохотал Щукарь,- довольный своим приколом.   
- Да ну вас к черту, совсем меня заболтали, из-за вас совсем про дело забыл, ну, чё Ванька, решил на ком работать будешь?
 
- Дядя Поликарп, а можно я буду на Валете работать? – как-то не уверенно произнес Ваня.
- Ну конечно можно,- елкина мать,- ты первый пришел - тебе и право выбирать! - и он улыбнулся в бороду, сплюнув кусочек бумаги от папиросы.
- Спасибо дядя Поликарп, - прошептал Ваня.

- Да не за что, только из уважения к твоему отцу.
 
Ванин отец уже года три как  работал лесником, и иногда хорошим людям разрешал заготовить дров без выписки, а то покосы отведет на хорошем месте. Иногда его приглашали напилить дрова, потому что у него была бензопила «Дружба». Да и по осени ходил помогать резать скот. А у Щукаря хорошо работал только язык, в остальном, он практически ни чего не умел. И поэтому часто обращался к Ваниному отцу.
Ваня уже громче поблагодарил Щукаря, и счастливый побежал домой, только сейчас он понял, что сильно хочет, есть.