Серое и рыжее уже смешалось в мокрые пятна дождей…
Наконец, Котику удалось всеми правдами и неправдами выкурить меня из моей осиротевшей квартиры, в которой бессчетное количество часов и дней мне хватало сил только на то, чтобы прижиматься лбом к холодному окну, - и так, пока не начинало темнеть.
Город смотрел на меня, вопросительно приподняв одну бровь, так, словно я была воскресшим мертвецом, которого он, было, уже списал со счетов.
Мы брели по асфальту шаткой походкой, словно заговорщики, цепляясь в локти, разбиваясь в брызги о взгляды прохожих, одновременно горько думая о том, как много вокруг плещется равнодушия, и пытливо оглядываясь по сторонам в поисках пристанища.
Наконец, вздохнув, мы толкнули тяжелую деревянную дверь и скользнули в жидкое золото приглушенного света. Теплые волны, молочные узоры, ровные ряды пузатых баночек, высокие полки, тянущиеся к темному потолку. Под стеклянной пластиной столика – кармашки, полные высушенных цветочных лепестков, янтарного цвета прозрачных камушков, шелестящих кофейных зерен. Сумерки, смешиваясь с шепотом, неосторожно проливались из окон, гасили неверные огоньки свечей.
Звуки были обманчивы, но их волнение проникало в глубину сонного сердца, и мерное их покачивание усмиряло ноющие воспоминания.
Когда я попыталась заказать четвертое эспрессо, Котик решительно воспротивился. Вместо желанной фарфоровой округлости горячей чашки в моих ладонях неуютно устроилась продолговатая беззащитность стакана с ванильным молоком. Какое-то время я и мой напиток испуганно смотрели друг на друга, а потом обреченно смирились со своей участью. Чтобы не обидеть Котика, который и без этого уже начал грустно закуривать, я уговорила себя на несколько осторожных глотков, а потом отвернулась к окну. Лимонные такси, похожие в подступающей серости на экзотических рыб, пестрые тугие купола зонтов, блестящий асфальт. День шагал за порог с каким-то странным облегчением, словно ему самому были в тягость и это предчувствие холодов, и нестройный стук множества сердец, захлопнутых в ловушку городских историй.
Когда к кафе через дорогу подъехал грязно-небесного цвета «Пассат», в самой сердцевине назревшей во мне тишины словно раздался щелчок. Терпкая царапина на правой дверце, за которой почти угадывался пассажир, впилась в меня как заноза. Хлопок, темные ноги спрыгнули на брусчатку с такой торопливостью, словно она была раскалена добела, и юркнули, скрывшись за стеклянной дверью. На лобовом стекле – странная эта игрушка, белая обезьянка, ребристый руль… Не закрывая глаза, я могла бы поклясться, что если бы можно было сейчас тайком, невидимкой пробраться к машине, бесшумно просочиться внутрь и тихо приоткрыть бардачок… Он бы лежал там и выглядел безобидней плитки темного шоколада – томик стихов Лорки в темно-синем остром глянце…
Котик заглянул в меня как в заброшенный дом, и в глазах его плескалось такое беспокойство, словно в этом доме он был готов увидеть любого сорта привидение. Мысль об этом привидении неожиданно меня отрезвила. Интересно, а…
- Какое оно, Костик, м?
- Оно? – совсем растерявшийся, он проверил мой лоб.
- Привидение, Коть… Если бы я была заброшенным домом, какое бы во мне жило привидение?
На несколько секунд обмерев без движения, он побарабанил пальцами по столу.
- А ты чувствуешь себя заброшенным домом? – забеспокоился.
- Коть, ну только без психоанализа… Разве ты никогда такого не пропускал через себя? Тем более, когда заканчиваются каникулы души, и светлые мысли разъезжаются, собрав чемоданчики… Тем более…
Грустно оперевшись щекой на ладонь, Котик несколько раз аккуратно вздохнул – такая уж у него была привычка, когда он задумывался. Потом поднял на меня светлые глаза.
- Если бы ты и превратилась в заброшенный дом… в тебе наверняка поселилось бы привидение какой-нибудь королевы в отставке… такое… доброе и немного сумасшедшее привидение, привязанное к розовым клумбам и умиляющееся при виде любого облезлого кота…
- Кооооть!...
- А по субботам ровно в пять часов вечера…
- Почему это еще…
- Не перебивай… Так вот, по воскр… субботам ровно в пять часов вечера пунктуальное привидение устраивало бы чаепития с соседними привидениями. Из погреба бы извлекалось сливовое варенье, гремели бы позолоченные чайники, а потом хозяйка вставала бы у окна и нараспев читала стихи… - Котик вдруг умолк. – А вообще, знаешь, если тебя измучила боль, есть один верный способ ее победить. Нужно просто… позвать ее по имени.
- Боль?
- Да. Вот попробуй. Что тебя мучает?
- Мне… Больше всего мне… Коть, больше всего мне просто… жаль.
- Жаль, - повторил Котик, снова закуривая и щурясь в окно, за которым сгустилась, поглощая все тайны, темнота. – Жаль… Ты здорова? Столько над тобой пронеслось, и ты себя так раздарила, а теперь, когда стало пусто и тихо, тебе – просто жаль? А что именно тебе жаль?
Строчки всплыли внутри меня мелким газетным текстом.
- «Мне жаль, что мы снова не сядем на поезд,
Который пройдет часовой этот пояс
По стрелке, которую тянет на полюс…
Что не отразит в том купе вечеринку
Окно, где все время меняют картинку,
И мы не проснемся наутро в обнимку…» (с)
Взвизгнули за окном невидимые покрышки, хлестнул по сердцу, удаляясь, густой темный звук, и, словно по команде, в тот же миг вспыхнули яркими каплями фонари, до этого нерешительно тлевшие…
(с) Сплин «Письмо».