Я проснулся от яркого солнечного света, которым была наполнена вся просторная чистая комната. Занавески были небрежно отодвинуты в сторону, и, воспользовавшись этим, шаловливые солнечные лучи разбежались по цветастым обоям, предметам мебели и моему лицу.
Я еще немного полежал в постели, а потом неторопливо встал, оделся и побрел на балкон, по дороге распаковывая пачку сигарет. Целлофан на ней отказывался меня слушаться, но в конце-концов я одержал победу над ним, небрежно швырнул его в пепельницу и затянулся сладким дымом с ароматом сигарет.
Утро было на удивление ярким и теплым, в воздухе чувствовался опьяняющий аромат весны. На некоторых деревьях еще только распустились почки, а неизвестный мне куст с ярко-желтыми цветами уже распустился и распространял кругом свой сильный душистый запах. Я набрал полные легкие этого коктейля и прикрыл глаза, чувствуя тепло солнечных лучей на своих щеках.
На улице бегали какие-то мелкие ребятишки, ровесники моего сына, и мне оставалось только удивляться, почему они резвятся на воле, когда мой Павлик просиживает свои брюки в старом пыльном здании школы. В далекие-далекие времена, когда мне было столько же, сколько и ему, я частенько сбегал с уроков весной, чтобы плутать по улицам, смеяться вместе с озорными мальчишками, общение с которыми считалось страшнейшим грехом, и пускать кораблики в ручьях. Мы вырезали их из толстых сухих веток упавших деревьев, их было много в нашем городе. Мы тайком похищали у своих матерей нитки и кусочки разноцветной ткани, чтобы сделать парус для тоненькой хрупкой мачты. И вот уже наши прекрасные фрегаты скользили вниз по извилистым улицам, в изящно изогнутых линиях весенних ручьев, навстречу большой и глубокой реке.
Воспоминания детства ненадолго оторвали меня от реальности, но я быстро вернулся к ней, осознав, что могу опоздать на встречу с моим новым работодателем.
Что-то внутри меня противилось этому событию, каким бы радостным оно не представлялось мне. Оно было точкой отсчета того момента, когда моя прежняя жизнь должна была закончиться и смениться новой, совсем непривычной для меня жизнью... «Ты будешь больше получать, - сказала мне моя жена Даша, - и мы подкопим денег и уедем из этой дыры».
И мы уедем из этой дыры, - повторил я про себя, потушил окурок о старенькую железную пепельницу и ушел в квартиру, чтобы собраться.
Я всячески тянул время, понимая, что делаю это подсознательно – очень долго искал галстук и рубашку, предназначенные для особых событий, очень долго думал в каких ботинках идти – одни промокают, а во-вторых, может быть жарко. Очень долго варил кофе, очень долго пил кофе и оттирал выкипевшее со старенькой плиты. Из квартиры я вышел только через час и принялся совершать еще одно долгое действие – ковыряться ключами в замке.
Пока я делал это, мимо меня с подозрительным видом прошла соседка, подумывая, не хочу ли я взломать дверь собственной квартиры. Я поздоровался с ней, но не получил ответа и ее презрительная высокая прическа в стиле ушедшей советской эпохи скрылась пролетом ниже вместе с презрительными каблуками ее туфель и ее презрительными глазами.
Потом мимо меня прошла еще одна моя соседка. Это была маленькая тощая девочка из квартиры сверху – у нее была зеленоватая кожа, редкие волосы и сгорбленная спина, шел третий год, как она принимала наркотики. Я где-то читал, что наркоманы живут в среднем не более семи лет, поэтому чувствовал, что скоро мы всем подъездом будем играть ее похороны.
Впрочем, если бы не эти недостатки, я бы мог назвать ее красивой – черты, истощенного лица были очень утонченными и запоминающимися, глаза, полные скорби, глубокими, а пальцами, как у нее, обычно были наделены пианистки. Она нерешительно поздоровалась со мной, спустилась на пару ступенек, но вдруг остановилась и посмотрела на меня взглядом побитой собаки.
- Простите... у вас зажигалки не найдется? – спросила она.
- Найдется, - улыбнулся я и дал ей зажигалку, она закурила дешевую дурно пахнущую сигарету. Но уходить она не спешила.
Я закончил с дверью, и сам собрался спускаться вниз, а она все стояла и стояла на ступеньку ниже и сверлила меня большими темно-серыми глазами с расширенными зрачками.
- Простите... – после долгой паузы выдавила из себя она, - можно у вас денег занять? Я верну! Честно-честно! – добавила она пылко, и ее голос прозвучал очень по-детски. Мне стало ее жаль до отвращения.
- Сколько? – хмуро спросил я.
- Рублей пятьсот... – дико смущаясь, сказала девушка. Я порылся в карманах пиджака и отыскал там кошелек, в котором как на зло не оказалось денег меньше тысячной купюры и что-то подсказало мне, что девочка-наркоман не автомат, дающий сдачу. Я подумал, что на эти деньги сегодня собирался пообедать после деловой встречи и купить Павлику мороженного, когда буду забирать его из школы, но неожиданный порыв толкнул меня отдать эти деньги, просиявшей девчонке.
- Спасибо! – она заулыбалась, даже обняла меня от восторга и выбежала на улицу. Я вздохнул, пожал плечами и закурил, неторопливо спускаясь по лестнице. Теперь меня дерзали угрызения совести, что я оставил сына без мороженного, да и к тому же предположения о том, что на эти деньги соседка купит себе наркотики.
Я вышел из дома, сел в автобус, доехал до места встречи, но взглянув на часы вдруг понял, что то, чего я так тайно желал совершилось – я опоздал больше, чем на два часа.
Из этой дыры в ближайшее время мы не уедем.
Я бесцельно шатался по центру города, не зная чем себя занять – погода была слишком хорошей, чтобы идти домой, но денег на то, чтобы придумать себе какое-то развлечение у меня не было. Солнце слепило глаза, в пиджаке было до отвращения жарко, сигареты почти закончились, и я чувствовал себя полнейшим неудачником.
Я уселся на лавочку на краю широкого парка и прикрыл глаза, почувствовав опустившийся на меня полог легкой дремы. Может быть, вернуться домой, и поспать до тех пор, пока не нужно будет забрать Павлика из школы? Эта идея показалась мне самой разумной за весь сегодняшний день. Я выкурю сигаретку и пойду, - решил я.
Тем временем за моей спиной кипела жизнь – ездили туда-сюда машины, порхали крыльями голуби, слетаясь к добрым рукам какой-то старушки, рассыпавшей на площади мелкую крупу, смеялись дети, звонили колокола небольшой церкви. В городе бурлила жизнь и я отчего-то чувствовал себя безнадежно оторванным от нее, безнадежно лишним и чужим. Это ощущение показалось мне очень странным, я попытался понять его природу, но у меня ничего не получилось.
- ... конец... – донесся до меня отдаленный голос какой-то женщины средних лет. Я выловил ее взглядом из пестрой толпы. Она шла подле высокой статной фигуры толи священника, толи монаха, я прожил всю свою жизнь убежденным атеистом, в отличие от моей Дашки, и ничего не понимал в церковных санах. Его черные одежды выбивались из многообразия красок окружающего мира, он поистине казался гостем из другого мира.
- ... конец света и суд божий не наступят для всех сразу, - сказал гость, - они наступают для каждой души, в отведенное для нее время...
«Тьфу! Церковники!» - проворчал про себя я, нервно потушил сигарету о лавочку и пошел своей дорогой. Слова, сказанные этим человеком, почему-то вызвали во мне неожиданный отклик, и теперь все мое естество выло и бушевало на разные лады и голоса повторяя «отведенное время, отведенное время, отведенное время!».
- Нужно выспаться, - сказал я сам себе и очень быстро добрался до дома. Я делал все куда быстрее, чем утро, потому что мое желание было полностью противоположным. Даже множество замков я открыл за несколько коротких мгновений, не провозившись с ними и минуты.
В прихожей я обо что-то споткнулся, но мой воспаленный разум не придал значения этому обстоятельству. Я побрел на кухню, чтобы выпить воды и услышал шум и голоса в комнате. Воры? Я поставил стакан на тумбочку и вышел в коридор как раз в тот момент, когда туда же вышел какой-то малознакомый мне мужчина, второпях застегивая на себе мятую рубашку. Он посмотрел на меня полным безумия и ужаса взглядом и поспешил долететь до двери, делая вид, что он всего лишь моя галлюцинация. Я не обратил на него внимания, как пьяный рванулся в комнату, чуть не сломав дверь, и увидел то, что должен был увидеть.
Моя дорогая жена Даша сидела на разворошенной постели, не одетая толком, натягивая на себя темно-вишневый джемпер. Она растерянно посмотрела на меня горящими глазами из-под растрепанных волос.
- Я все объясню... – пролепетала она.
- Нет, спасибо! – крикнул я, - я и так все понял, все, - с этими словами я вылетел из квартиры, сбив с ног непонятного мужчину в прихожей, который пытался справиться со сломавшейся застежкой на ботинках.
Но побежал я почему-то не вниз, к выходу из подъезда, а наверх, туда, куда обычно никогда не поднимался. Я пронесся мимо квартиры наркоманки, которой одолжил деньги и остановился только у лестницы на чердак, которая, как ни странно была открыта. Совершенно не представляя себе, что я собираюсь делать, я поднялся наверх и вылез на покатую крышу. У самого ее края виднелся черный силуэт. На звук моих шагов силуэт обернулся и оказался той самой наркоманкой. Ее серые глаза смотрели на меня с таким участием и пониманием, что мне показалось, что ближе этой совершенно незнакомой девушки нет ни одного человека на свете.
- У вас что-то случилось? – она как будто прочитала мои мысли.
- Все хорошо, - отмахнулся я, почему-то разозлившись. И какое ей вообще дело? То, что я одолжил ей денег, не значит, что я симпатизирую ей и ее упадническому образу жизни. Впрочем, может быть, она хотя бы честна с собой.
Я аккуратно присел рядом на самый край. Она щурилась от солнца и прятала взгляд своих странных грустных глаз с расширенными зрачками.
- И все-таки у вас что-то случилось... – заметила она.
- Не твое собачье дело! – прокричал я, подивившись тому, что на меня нашло, но тут же присмиренный пробормотал робкое, - прости.
Я думал о том, что происходит сейчас там, несколькими этажами ниже в моей квартире, которая еще сегодня утром казалась мне гнездышком нашей любви и нашего уюта, когда я купался в своих наивных фантазиях, которыми окружил себя вместо реальности. Я думал, что у меня идеальная жизнь, идеальная семья, идеальная жена... Впрочем, это же действительно было так. Это, черт побери, и в правду было так!
Но сегодня я как будто проснулся в другой реальности. И моя маленькая милая нежная Дашенька вдруг стала чужой и неприятной, скользкой как змея или червяк, вырывающийся из ладони, а я сижу на крыше с какой-то наркоманкой и совершенно не представляю себе, что буду делать дальше.
- Пригодились деньги? – спросил я зачем-то.
Девушка подле меня, словно очнулась ото сна, даже вздрогнула и посмотрела себе под ноги, как будто ей неприятно было об этом говорить.
- Я могу вам вернуть... – горячо зашептала она, - вы за этим пришли?
- Да нет, мне просто интересно, - поспешил успокоить ее я.
- А... – растерянно потянула она тонким слабым голоском, - нет. Еще не понадобились.
- Дилера нет? – не сдержался я и снова почувствовал укол совести.
- Да нет же... – покачала головой девушка, - мне не за этим деньги... я на операцию брату собираю... младшему. У него сквамозно-клеточная карцинома. Нужна операция... вы простите, я так не хотела попрошайничать... – меня как будто облили ледяной водой, я не чувствовал такого холода, даже когда обнаружил свою не совсем одетую жену в обществе постороннего не совсем одетого мужчины. Я совсем по-другому взглянул на эту хрупкую девушку с туманными глазами и серой кожей, меня захлестнула волна жалости и глупой невыраженной отцовской нежности. Я представил, какого мне было бы, если бы мне приходилось тащить на себе брата, награжденного такой болезнью, или еще хуже сына. Сын... Павлик...
Я взглянул на наручные часы и с ужасом понял, что у меня осталось совсем мало времени, чтобы добраться до школы и забрать оттуда Павлика, пока у них не закончились занятия. Я решительно встал и пошел к выходу, насколько мне позволяла скользкая поверхность крыши.
- Если так... если это правда, - я обернулся у выхода и поймал ее загнанный взгляд, - то не возвращай мне деньги, хорошо? – она заторможено кивнула. Я хотел сказать что-то еще, но не сказал.
С болящей душой я прошел мимо собственной квартиры, но даже не остановился.
Погода испортилась, солнце скрылось за невзрачными серыми облаками, из которых вот-вот мог хлынуть ливень. Налетел сильный ветер, который вздымал с земли облака пыли, рваные газеты и мусор, кружил их в воздухе и небрежно швырял обратно на землю. Я прорывался через этот морок, торопясь так, словно опаздывал на самый последний в своей жизни поезд.
У мрачного высокого здания школы, являвшегося лучшим памятником советской эпохи в нашем районе уже роилась разноцветная толпа учеников. Они шумели как стая птиц и умудрялись заглушить даже ветер.
Я остановился на перекрестке и стал ждать зеленого света. Мимо меня проносились автомобили, обдавая меня волной тепла и запаха бензина. Я морщился и думал о том, что хочу курить, а еще не знаю, как поведу сейчас Павлика домой, как буду смотреть Даше в глаза, что буду ей говорить... Еще я почему-то думал о девочке-наркоманке с ее братом и уже сомневался в том, что она действительно наркоманка, и в том, что стоит так безоговорочно верить всему, что слышишь от любящих распускать сплетни соседей.
Загорелся зеленый. Я хотел сделать шаг на «зебру», но почувствовал, что что-то мне мешает. Словно передо мной была не дорога, а шумный бурлящий поток реки, или же напротив спокойное и неторопливое течение вод Леты, окутанной сизым туманом и вечной тишиной, и стоит мне только ступить туда, темно-синие волны поглотят меня навсегда и погребут в себе мою душу.
Я стоял на этом берегу, судорожно глотая ртом воздух и стараясь заставить себя сделать хоть шаг. Что за наваждение? Что со мной?
Я видел толпу людей, переходящих дорогу и на мгновение среди них мне почудилось лицо того монаха, или священника, но это было не более, чем мимолетное видение, схлынувшее также быстро, как и появилось. Теперь я видел Павлика, он выбежал из школьных ворот, он видел меня и не мог понять, почему я не иду ему на встречу. Он улыбнулся, помахал мне рукой, запрыгал, и шагнул в Лету...
Загорелся красный, завизжали тормоза, и хрупкое маленькое тело перекувыркнулось через капот автомобиля.
В больнице пахнет какими-то лекарствами и формальдегидом. От этого запаха тошнит и кружится голова, я сижу, весь зеленый на узкой неудобной скамейке в пустом обшарпанном коридоре и верчу в руках телефон, ругая себя за то, что даже когда мне очень хочется, я не способен заплакать.
Нужно позвонить Даше... Нужно как-то сказать ей... Но как сказать матери о том, что ее ребенок мертв? Что еще несколько часов назад он сидел в школе, изучая скучную математику, ждал, когда же прозвучит звонок, когда он вырвется из этого плена... И вот он стал вдруг свободным, слишком свободным и как маленькое отблеск солнца, спрятавшегося за облаками, он теперь блуждает по стенам палаты, в которой его пытались спасти. Не та группа крови. Ну почему у меня не та группа крови? Почему заменитель, который ему влили вызвал отторжение? Почему рядом не оказалось человека с нужной группой крови... Может быть этот человек Даша? А может быть эта девочка наркоманка?
Это уже не имеет значения.
Передо мной стоял другой вопрос – как сказать об этом жене. Моя ненависть к ней вдруг достигла критической точки, она теперь казалась мне виноватой во всем этом, ведь если бы не она, не ее чертов любовник, я бы не впал в этот морок, я бы пришел раньше, ничего этого бы не случилось... Но нужно как-то сказать Даше.
Я неуверенно взял телефон, набрал несколько цифр и сбросил.
Так я делал уже минут пятнадцать.
Моя голова сейчас напоминала сломанное радио, в котором вперемешку звучало слишком много станций одновременно, при этом они периодически начинали повторяться, обрывались и опять начинали. И голос того толи священника, толи монаха тихо и вкрадчиво диктовал мне слова «отведенное время, отведенное время, отведенное время». Сам я пытался в этой какофонии отыскать свои собственные мысли о том, каким образом я построю разговор с Дашей, все время, переключаясь на мысли о личном конце света каждого человека. И что же я ей скажу? Отведенное время... Нет...
Я снова набрал номер и на этот раз даже не сбросил. Я нервно встал с места и подошел к окну, задыхаясь от боли, волнения и ужаса, посмотрел на свинцовые мрачные небеса.
Я готов был бросить трубку, услышав первые два гудка, но не сделал этого...
- Да, - уверенный и спокойный голос Даши, как будто ничего не случилось.
- Ты где? – зачем-то спросил я, имея привычку начинать любой телефонный разговор с этого вопроса.
- На работе, где мне еще быть, - невозмутимо ответила Даша, и вот тогда то я и не выдержал.
- Где тебе быть, чертова шлюха, после того, как я видел тебя с ним!? Где тебе еще быть!? – заорал я так, что шедшая по другому концу коридора медсестра испуганно обернулась на меня и поспешила скрыться за дверью какой-то палаты.
- Ты что, пьян? – тихо спросила она, - с кем ты меня видел? Что ты несешь?
И в эту минуту вдруг на меня нахлынуло осознание того, что я как будто вывалился из реальности и нахожусь в другом, совсем не похожем на нее мире. И не смотря на события этого мира, в моей реальности все по-прежнему, и моя любимая жена не изменяла мне, и мой сын жив... Жив... Может быть, всего этого не было в действительности? Может быть, я все это придумал? Может быть я действительно пьян? Или девочка-наркоманка с пронзительными серыми глазами поделилась со мной дозой, купленной на мои же деньги и я блуждаю по лабиринтам своих фантазий и галлюцинаций.
- Эй! – крикнула Даша из трубки, - ты пьян?! Где Паша? Ты забрал его из школы?! Что там у тебя происходит?
- Он... – я так и не решился сказать этого в слух, вместо этого проговорил совсем тихо упавшим голосом, - прости... пожалуйста, приезжай, мне нужно с тобой поговорить.
- Что случилось? Где ты? – заволновалась Даша, и я почувствовал острый приступ нежности к ней.
- В первой городской. Приезжай, пожалуйста... я встречу тебя в метро.
Она хотела спросить что-то еще, но я нажал на отбой, с трудом доковылял до лавочки и упал на нее, закрыв лицо руками. Мне хотелось выть, но в тоже время теперь я убеждал себя в том, что смерть Павлика тоже не более, чем моя фантазия. Но, к сожалению, реальность сама поспешила напомнить мне о том, что не все ее кошмары можно списать на собственные страхи.
Кто-то положил мне руку на плечо, и когда я поднял голову, я увидел молоденькую медсестру, смотревшую на меня с искренним сочувствием.
- Держитесь, - сказала она и протянула мне стакан с водой, от которой сильно пахло валерианкой и корвалоллом. Я залпом выпил эту дурманящую смесь и посмотрел на нее потерянным взглядом.
- Единственный ваш ребенок? – спросила она, я кивнул, - ну, даст бог, вы с женой еще одного ребеночка родите, - мягко сказала девушка. Хотя она хотела утешить меня этими словами, они полоснули мое сердце ножом, оставившим глубокий кровоточащий след. Я
прикусил обветренные губы и запрокинул голову, чувствуя предательский ком в горле, мешавший мне дышать или говорить. Впрочем, я все равно не знал, что ей ответить.
Я закрыл глаза, давая ей понять, что не нуждаюсь в чьем-либо обществе, и она меня поняла, ее каблуки простучали по гранитному полу коридора. Когда она ушла, я встал и вышел на улицу.
Стоило мне шагнуть на крыльцо больницы, как только с неба хлынул ледяной ливень, за несколько мгновений промочивший мои волосы и одежду. Я расставил руки, позволяя дождю наполнить себя, смыть всю боль, все отчаяние, которые теперь держали в тисках мой измученный разум, нескончаемо повторявший одни и теже слова «отведенное время, отведенное время, отведенное время».
Я пошел под дождем в сторону метро, совершенно абстрагировавшись от окружающего меня мира, как будто с этого мгновения он перестал существовать. Но от этого он все равно не исчез – машины скользили по мокрым дорогам, люди под разноцветными зонтами спешили скрыться от холода и дождя, который все усиливался и усиливался, словно хотел смыть с лица земли наш маленький город. Только природа, пробудившаяся после долгой зимы и жадно желавшая влаги сейчас ликовала, упиваясь живительными слезами небес.
Я сбежал по скользким ступенькам в метрополитен, на станции было очень много людей и я затерялся в толпе, чувствуя себя потерянным и разбитым кораблем в волнах штормящего океана. Я думал, что единственное, что сейчас еще держит меня на плаву, это желание увидеть Дашу, мою Дашу, обнять ее крепко-крепко, прижать к себе и гладить по волосам, а потом сказать ей правду, а потом вместе вынести это все и жить... Жить, потому что мы вместе, потому что мы должны преодолеть, преодолеть это страшное испытание, проверку нашей любви и преданности, и жить дальше.
И все равно быть счастливыми, улыбаться солнцу и весне. Быть счастливыми во что бы то не стало только потому, что мы есть друг у друга и этот темно-синий бурлящий океан еще не разнес нас в разные стороны, не упокоил в своей пучине. Ведь мы созданы для счастья. Каждое существо в этом мире создано для счастья, иначе бы этот мир просто не мог существовать. И это счастье есть у нас всегда, но до тех пор, пока мы не потеряем его, мы никогда не поймем...
Я увидел Дашу. Она вышла из первого вагона. Я стоял у последнего, но стоило ей только появиться в поле моего зрения, я бросился к ней, проталкиваясь, через толпу. Даша казалась встревоженной и потерянной, она не видела меня и по краю платформы пыталась обойти столпившихся людей, поглядывала на сотовый, возможно, ожидая от меня звонка.
Поезд отошел. Я прыгал и махал руками, чтобы она увидела меня, но моя жена как будто потеряла зрение или находилась на другой стороне мира. Что-то отделяло меня от нее, я остро чувствовал преграду между нами и не мог ее преодолеть. Чем ближе я подходил к ней, тем дальше я становился и чем ближе приближалась она, тем сильнее толкались и оттесняли ее другие пассажиры.
- Даша! – заорал я изо всех сил. Люди шарахнулись от меня в стороны, кто-то испуганно обернулся, кто-то про себя или очень тихо вслух обозвал меня ненормальным, но только не она. Она шла прямо ко мне по самому краю и смотрела сквозь меня.
- Даша...
В тоннеле зашумел следующий поезд и мой крик потонул в этом нарастающем звуке. Я закричал еще раз, но получился только сдавленный шепот и только тогда она заметила меня, подняла глаза от пола и как-то слабо и нервно улыбнулась мне, ускорила шаг...
Все произошло слишком быстро. Ее хрупкая фигурка, совсем недавно балансировавшая на самом краю вдруг встрепенулась, как птица, взлетающая в воздух, махнула руками, попыталась ухватиться за стоящих рядом людей и порхнула прямо на рельсы, под стремительно приближающийся поезд.
- Даша... – просипел я, связки были безнадежно сорваны. В порыве отчаянного невыносимого молчаливого крика я сполз на пол, рвя на себе волосы и одежду.
И тогда я услышал знакомый голос над собой и мимо меня, словно не замечая моих страданий, прошелестели полы длинной черной сутаны. Люди все также толкались и торопились куда-то, с их зонтов капала вода, поезд открыл двери, где-то кричала женщина.
- Конец света и суд божий не наступят для всех. Они наступают для каждой души, в отведенное для нее время.
3 июня 2011 года.