Он думает, что это самый вдохновляющий момент в жизни – все скорбно смотрят (или боятся смотреть) на милое тело, в котором ты жил и говорят печально-торжественные слова. С точки зрения моих личных убеждений о вечной жизни, есть моменты более важные, волнительные, есть моменты, когда люди говорят о тебе с меньшим пафосом и более искренне. Может быть, Стивена я неправильно понял, и он предлагает собственные похороны не как самый волнительный и важный момент, а как событие, которое наиболее уместно, удобно использовать в качестве упражнения по оценке целей и итогов земной жизни. Я принимаю правила игры, с той оговоркой, что некоторые вольности и иронию, которые я позволяю себе в собственных похоронах, я не позволяю себе в интимные моменты общения с Господом.
Зачем мне эта игра по Кови? Well…, я наконец то решил стать писателем (Гоголь, лежи спокойно! В 21 веке это все не так серьезно.). Как человек, не умеющий долго страдать за какую либо отдельную идею, но впечатлительный и в меру обязательный, решил прибегнуть к технике Стивена, чтобы страдать меньше, а писать больше и лучше. Некролог читает «неизвестный читатель 777», которого вычислили через связи в Google, и пригласили, пообещав сохранить инкогнито. Итак…
«Здесь лежит тело, не побоюсь этого слова, скромного и нежного писателя Джона Приста. Сам он, по уважительным причинам, отсутствует. Скромность была его и достоинством и бедой. Из-за нее талант Приста не мог выходит в эфир в прайм-тайм и в полном параде. Из-за скромности страдали также проявления нежности. Скажем спасибо нужде в середине его жизни, она заставила Приста засомневаться в абсолютной ценности скромности и открыла его нам. В его знаменитом романе (простите, не помню название) он аллегорически описывает свою внутреннюю борьбу, поместив своих героев в необитаемый остров, где бедняги лишены возможности добиваться славы, денег, карьеры, и других маленьких человеческих радостей. К нашей общей радости, самого себя он в итоге выпустил из внутреннего острова.
Джон шел к нам долго. То, что у него есть талант, он понял в двадцать лет за десять минут в студенческой кафейне. То, что он имеет право пользоваться своим талантом, отказывался признавать еще двадцать лет. Прист был жаден до жизни, понадкусывал яблоки и, не доев, спешил искать новые. Его жадность заключалось еще в том, что он не очень охотно делился теми красивыми образами, увлекательными историями, что развлекали его самого. Джон очень спешил жить, мысль не успевала за жизнью, а слово за мыслью. И так продолжалось бы вечно, если бы он однажды, случайно, не остановился на земляничной поляне. Непонятно почему, землянику он ел и доедал не спеша, а яблоки перестал понадкусывать совсем. В мире стало меньше на десяток понадкусанных яблок и больше на одного нашедшего себя человека.
У Приста, конечно, были свои странности - возьмем хотя бы его пристрастие к зефиру, беседы со своими страхами и ассоциация мозга с райским садом, а мыслей там с Адамом и Евой. После редких обвинений в своей гениальности, он старался всячески вести себя как обычный, ничем неприметный человек – отказывал парадоксам в дружбе, одевал шорты, ел мороженое, просил не беспокоить его, если будут трезвонить из Нобелевского Комитета.
Будучи человеком впечатлительным, Джон старался описывать женские образы не слишком подробно, чтоб поберечь себя от соблазна влюбится в них. Определенный мужской шовинизм в нем конечно был, хотя и искусно закамуфлированный. Положительных женщин у него в романах много, но возникает законный вопрос – почему нет открытого, прямого, страстного восхищения ими? Они умные, привлекательные, но в них никто без ума не влюбляется… Но надо отдать ему должное, он талантливо отводил наше внимание от этих острых вопросов.
Несмотря на поздний старт, Джон был творчески плодовит – пять полноценных романов, десяток повестей, сотни рассказов и миниатюр. Длинные формы вначале давались ему трудно, бывало к десятой странице он забывал идею романа, и начинал считать будущие доходы и планировать расходы. Но, к нашему счастью случайно встретил хорошего бухгалтера и целиком отдался творчеству. Будем честны, в начале творческого пути Прист был не очень ласков с издателями, прятался от них в деревнях, в фитнес клубах, словом везде, где издатели не любят бывать.
Забыл рассказать еще об одной странности Джона – он время от времени писал и переписывал некрологи на себя, и с каждым разом они становились все лучше и лучше. Возможно пристоведы в будущем откроют нам тайну этого странного увлечения.
Джон Прист прожил долгую и счастливую земную жизнь, пожелаем то же самое и лучшим из его произведений!!»