Пушечка

               
 Б.С.


   Они ехали молча. Лейтенант, зябко кутаясь в шинель, клевал носом.  Нуруддинов, сосредоточенно глядя на влажную, в клубах утреннего тумана, дорогу, осторожно давил на газ. На поворотах он медленно тормозил, и пушечка, накатываясь на них, с легким стуком прижималась к заднему борту полуторки. Потом мотор снова начинал гудеть ровно, и лейтенант опять проваливался в сон.

   Вчера в штабе скучный, лысоватый и старый, лет сорока пяти, майор, глядя на него поверх очков и прихлебывая из кружки, сказал ему:

   -Слышь, лейтенант, я тебя вот зачем вызвал.

   -Старший лейтенант, товарищ майор!

    Новую звездочку ему дали недавно, и никто в части еще к этому не привык.

   -Ну да, старший лейтенант, тем более понимать должен. Нужно пушечку в ремонт отвезти. К соседям, в ремзону. Срочно.

   -Какую еще пушечку, товарищ майор?

   -Противотанковую. Из которой зачет по стрельбе сдают. Ты приказ помнишь?

   -Так точно. Всем военнослужащим, подлежащим демобилизации, сдать зачетные стрельбы в срок до первого мая тысяча девятьсот сорок шестого года.

   -Вот-вот. А сейчас уже апрель на носу. А пушечка-то из строя вышла, у ней с прицелом что-то… А ведь ты, лейтенант, в том списке тоже числишься. Так что давай, вези.

   -Как же я ее повезу, товарищ майор? У меня же только полуторки для боеприпасов. Ни тягача, ни сцепки.

   -Пока тебе тягач из батальона пригонят, пока пушечку починят, все сроки пройдут. Тут всего километров тридцать будет, ну от силы пятьдесят. Так что давай, лейтенант, выполняй приказ.

   Машину слегка качнуло, лейтенант поднял голову. Мотор гудел ровно, асфальт убегал вдаль, деревья по краям дороги уже одевались в зелень, а поля уже давно стояли зеленые.
   -Весна,- сладко потянулся лейтенант и опять закрыл глаза.

   -Мы млоды, мы млоды,- пробормотал он тихонько и снова провалился в сладкую дрему.
Вчера его опять  затащили к полякам. Патефон, пластинки, бимбер- пахучий  польский самогон, продукты из офицерского пайка, в-общем, целый праздник. И хотя пил он накануне поездки немного, танцевали они с полячками до поздней ночи.

Одна из них, симпатичная, рыженькая, заглядывая ему в глаза, сказала кокетливо:
   -Пан говорит как натуральный по`ляк.
Сейчас лейтенант вспоминал об этом и улыбался во сне. На языке все время крутилась веселая польская песенка:
   -Мы млоды, мы млоды,
   И бимбер нам не шкоды!

   -Надо бы снова зайти в гости к  этой полячке,- расслабленно думал лейтенант. –Вот вернемся  назад, прямо вечером и надо зайти…

   Вдруг мотор взревел, машина рванулась вперед, и лейтенант резко вскочил, протягивая руку к кобуре. Потом он окончательно проснулся и облегченно вздохнул. Сорок шестой год, война  давно закончилась. Тут что-то другое… Нуруддинов, обернувшись и тормозя у обочины, бормотал какие-то ругательства по-узбекски. Губы его побелели.

   Лейтенант выпрыгнул из машины. Пушечка, оторвавшись от их полуторки, развернулась поперек узкой дороги. Лафет ее прочно лежал на земле, а дуло, нацелившись немного вверх, перегораживало всю дорогу как шлагбаум.

   -Вот черт! –кольнула мысль лейтенанта. -Был бы сейчас старик Нисневич  здесь, ничего бы не случилось.
 
   Эта мысль уже приходила сегодня ему в голову. Утром узбеки всем взводом цепляли пушечку к их полуторке. Молодые и бестолковые, они только-только прибыли в часть из своего Узбекистана. Им все завидовали: война-то уже кончилась, глядишь, отслужат свое и живыми  домой вернутся.

   Лейтенант, шагнувший в сорок первом прямо из десятого класса в военное училище, а спустя три месяца офицером в пекло под Смоленском, был по сравнению  с ними таким  старым, таким опытным.  Полвойны он отъездил на полуторках со стариком Нисневичем, водителем от бога. У того бы точно ничего не случилось, думал сейчас лейтенант, только нет больше Нисневича, нет, гнал от себя лейтенант эту мысль, а вот узбеки подвели, плохо пушечку закрепили, ничего еще не умеют, а ведь говорили, что все в порядке. А теперь надо голову ломать, как снова прицепить эту чертову пушку к полуторке.

   Нуруддинов, здоровый парень, на голову выше лейтенанта, бестолково бегал вокруг пушки, натужно дергал ее за лафет.

   -Отставить, Нуруддинов! –крикнул на него лейтенант. –Она почти тонну весит, хрен поднимешь.

   -Что теперь делать будем, товарищ старший лейтенант? –с трудом  выговорил Нуруддинов  на  своем ломаном русском . Видно было как он  испуган.
   -Что, что, -ворчливо передразнил лейтенант. Помощь искать, машины встречные ловить надо. А как в часть вернемся, я с вами со всеми еще поговорю.

   Нуруддинов  виновато замолк, зашмыгав носом.

   -Смотри давай, кто по дороге поедет, -крикнул ему лейтенант. Сам он сел на лафет, расстегнул шинель и подставил лицо утреннему солнцу. Становилось теплее, туман совсем исчез. Лейтенант опять дремал, улыбаясь сквозь сон.

   -Едут, едут, товарищ старший лейтенант, -закричал над ухом у него Нуруддинов, и лейтенант вскочил.
   Действительно, навстречу им шла целая колонна, издали еще не различить было кто там едет, и лейтенант пошел в их сторону посередине дороги, взмахивая руками как регулировщик.

   Через минуту, когда машины приблизились, он недоуменно опустил руки и остановился. Такого за всю войну он еще не видел.
   Впереди колонны шел штабной виллис, сверкающий до блеска, за ним - какая-то очень большая и важная иностранная легковая машина, а за ней - свежеокрашенный грузовик с автоматчиками.

   Виллис остановился, из него выскочил одетый с иголочки майор.
   -Что случилось, докладывайте, -крикнул он издали лейтенанту. Лейтенант, подбежав к майору и взяв под козырек, виновато стал оправдываться, показывая рукой на пушку.

   Майор внимательно слушал, переводя взгляд с пушки на лейтенанта и обратно, что-то взвешивал, глаза его забегали. Потом он что-то  решил про себя и ухмыльнулся, блеснув  золотым зубом во рту.. 

   -Ну, лейтенант, давай, пошли, -он похлопал его по плечу, -сам будешь маршалу докладывать, -и тихонько подтолкнул его вперед.

   Лейтенант, вдохнув побольше холодного воздуха, быстро пошел вслед  за майором к роскошной машине. По пути он успел оправить гимнастерку и распахнуть шинель, чтобы медали стали видны. Сейчас ведь  не сорок пятый год, когда немецкие снайперы целились по блестящим кружочкам, сейчас медали при нем, «За отвагу», «За Варшаву» и даже значок гвардейский есть.

                ***
   Лейтенант подумал про Варшаву и  опять вспомнил старика Нисневича. Хотя какой он там старик, слегка за сорок ему тогда было. Просто среди них всех, вчерашних мальчишек, он был самым старшим, была у него где-то под Витебском жена, и еще двое детей, а сам он, огромный и сильный белорус с пшеничными усами, был им всем как отец, батя, старик. Стариком его все и звали.

   Тогда, в сорок четвертом, под Варшавой, когда неминуемое наступление висело в воздухе как грозовая туча, когда все лязгало и гремело, сдвигаясь в тугой железный узел атаки, ему сказали в штабе:

   -Слушай, лейтенант, дело очень серьезное. Ты сегодня, можно сказать, за боезапас всей дивизии  отвечаешь. Вот карты. Весь склад нужно срочно перебазировать вот сюда. Нам придают две автороты из резерва дивизии. Ты за все отвечаешь.

   …Они двигались по желтым польским дорогам длинной автоколонной, каждая из машин была доверху забита снарядами. Позади была бессонная ночь, каждую из машин нужно было загрузить, проверить, выправить документы. Впереди всех шел грузовик комвзвода, они с Нисневичем замыкали колонну. Измотанный лейтенант пытался хоть немного подремать, старик Нисневич осторожно вел их машину, смоля свою неизменную цигарку. Они двигались уже пару часов.

   Вдруг колонна остановилась. Лейтенант выглянул из кабины: впереди была длинная пологая горка, вся колонна почему-то встала перед ней. Хлопнув дверцей кабины, лейтенант выпрыгнул на землю и побежал к головной машине.

   -Старший сержант, почему стоим? –закричал он грозно на водителя, запыхавшись от бега.

   Тот сидел, вцепившись в баранку, и пристально смотрел на рыжую песчаную дорогу впереди.

   -Не кричи, лейтенант, послушай, -тихо проговорил он. 

Говорил  он  так  медленно и  спокойно, что лейтенант проглотил молча и свой крик, и обращение не по форме. Тем более что сержант был уже мужик немолодой, лет тридцати, постарше его лет на десять.

   -Я опасность нутром чую. И немцев хорошо знаю, давно езжу ,-тихо говорил сержант.
   -Видишь, лейтенант, ту воронку на дороге, наверху холма?

   -Ну и что, ее же по обочине объехать можно, как раз машина пройдет.

   -Вот для того немцы  все так  и подстроили, чтобы мы там поехали. Мины там на дороге, лейтенант, точно говорю. Вся колонна к чертям на воздух взлетит. Саперов вызывай, лейтенант.

   -Каких к черту саперов, где я тебе их возьму? Вот карта с маршрутом из штаба, у нас приказ, времени в обрез!

   Сержант повернулся к нему. Его белобрысое рябое лицо покраснело, он смотрел лейтенанту прямо в глаза.

   -Как хочешь, лейтенант, я дальше не поеду, -спокойно и твердо сказал он.

   -Как не поедешь, -ахнул лейтенант. –Это же штрафбат!

   -Лучше в  штрафбат, чем на тот свет,- горько отозвался сержант и отвернулся.

   Лейтенант задумчиво соскочил с подножки и медленно пошел назад вдоль колонны. Водители отводили глаза в сторону, стараясь не смотреть на него.

   -Все сюда! –скомандовал лейтенант, подходя к своей полуторке. –Разгружай!

   Полчаса драгоценного  времени ушло на разгрузку. Тяжелые ящики со снарядами лежали на обочине. Лейтенант прыгнул на подножку, держась за открытую дверцу,и, глядя вперед на дорогу, крикнул Нисневичу:
    -Поехали!

   Машина продолжала стоять, и лейтенант перевел взгляд на старика. Тот в упор смотрел на него пронзительно серыми глазами из-под кустистых бровей. Потом молча повернул ключ и тронул грузовик с места.

   Именно этот взгляд лейтенант гнал от себя в трудные минуты, но это было потом, а сейчас машина медленно ползла по склону вверх. Все, замерев, следили за ними.
   Полуторка медленно обогнула воронку и стала въезжать на вершину холма. Лейтенант, стоя на подножке, обернулся назад, с холма ему видна была вся колонна.

Он уже собирался было крикнуть туда, вниз, что-то веселое и злое, мальчишеское, типа «ну что, испугались все, трусы, смотрите, как надо!», как вдруг черная волна накрыла его, отбросив далеко на обочину. 
Вслед за ней полетели оторванные от бортов полуторки доски, крепко впечатав его в  землю.

   Больше он ничего не помнил, очнулся только в госпитале. Мина на дороге все-таки была, их машина взлетела на воздух. Взрывной волной его контузило и отбросило в сторону. Одна из досок здорово врезала ему по правому уху, и слышал он теперь с той стороны хуже, чем  раньше. Только через неделю, весь в бинтах и ссадинах, он вернулся в часть.

   А вот старику Нисневичу повезло меньше. Осколками взорвавшегося мотора его здорово поранило и в ноги ,и в живот. И вот что интересно, колонну довел до места тот самый белобрысый старший сержант. Он же откопал их с Нисневичем из того месива, в которое превратилась их машина ,и сдал в медсанбат. Его- в полевой лазарет, для легкораненых, Нисневича- в госпиталь, для тяжелых.

   Больше он старика не видел; одни говорили, тот умер по дороге в тыл, другие- что комиссован по ранению инвалидом.

                ***

   Майор тем временем подбежал к открытому заднему окну роскошной машины, лихо козырнул, затем махнул рукой лейтенанту, иди, мол, докладывай. Лейтенант подошел к машине и чуть повернул голову, чтобы лучше слышать здоровым ухом. Командующего он сразу узнал. Породистое, волевое лицо было во всех школьных учебниках, в газетах и на плакатах в штабе.

   -Докладывайте, гвардии старший лейтенант,- жестко и властно произнес маршал.

   Лейтенант, чуть запинаясь от волнения, стал кратко излагать происшедшее:
…воинская часть такая-то…дислоцирована…откомандирован для ремонта…в результате повреждения крепления…

   Лейтенант докладывал, а сам внимательно смотрел на командующего. Неподвижное холеное лицо маршала постепенно багровело, он смотрел прямо перед собой, ничего не видя. Его руки, поначалу спокойно лежавшие на коленях брюк с широкими красными лампасами, стали сильно дрожать от гнева. Видно было, что маршал пытался совладать с ними, даже прикрыл одну свою руку другой, но руки все равно ходили ходуном. Где-то лейтенант уже видел похожие руки… Он внезапно вспомнил.

                ***

   Это было в сорок третьем году, летом. Измотанные постоянными наступательными боями, они днем и ночью продвигались по дорогам курской дуги, бросая в топку войны людей, технику, боеприпасы.

   Все  случилось во время ночного перехода. Злая, измученная регулировщица, ругаясь, согнала их колонну со снарядами с узкой дороги прямо в поле. Нужно было пропустить танки. Танковая колонна шла мимо них, танк за танком, со включенными прожекторами, и сразу же вступала в бой, там, за горизонтом. Оттуда доносились глухие удары артиллерийской канонады, в небе стояло зарево. Над головой то и дело на бреющем полете проносились истребители. В горле першило от пороховой гари и работающих моторов, от шума можно было оглохнуть.

   Вдруг танк, проходивший мимо них, стал глохнуть и остановился. Потом завелся, проехал метра два и снова заглох. Вся колонна остановилась.  По бокам узкой дороги шли глубокие траншеи, за ними- полоса деревьев вдоль поля. Объехать заглохший танк было невозможно.

   Навстречу им, оттуда, куда ушла танковая колонна, отчаянно гудя и мигая фарами, пробрался залепленный грязью виллис. Из него неуклюже вылез большой грузный генерал и с трудом забрался на броню заглохшего танка. Из люка высунулся командир, небольшой, как все танкисты, и застыл навытяжку перед генералом. Генерал грозно кричал на маленького танкиста, помогая себе пистолетом , зажатым в руке. Танкист что-то отвечал, слова тонули в шуме моторов. Потом генерал выстрелил танкисту в грудь. Выстрела не было слышно, просто танкист упал на броню танка, его шлемофон свалился на землю и ветер шевелил черную прядь волос.

   Старик Нисневич охнул.
   -Его теперь судить будут, обязательно, -шептал он, глядя на генерала. Лейтенант молчал, вжавшись в сиденье.

   Тем временем танк, идущий позади заглохшего, газанул, тронулся и по приказу генерала столкнул его в кювет. Дорога освободилась, танки немедленно пошли вперед. Генерал, перебравшись через придорожную траншею, стоял сейчас рядом с их полуторкой и следил за колонной. Пистолет его еще дымился. Он пытался спрятать его в кобуру и не мог, так дрожали руки. Тогда он тоже схватил одну свою руку другой, чтобы успокоить дрожь. Пистолет все равно не попадал в кобуру.

                ***

   Сейчас  лейтенант смотрел на такие же руки маршала: они тоже ходили ходуном,как тогда у генерала, и лейтенант знал, что будет дальше. Страха почему-то не было.

   -Вот и конец, - спокойно подумал он.

   А потом произошло чудо. Откуда-то из глубины машины протянулась маленькая женская рука и накрыла ладонью грозную руку маршала. Та еще никак не могла успокоиться, ходила вверх-вниз, но маленькая женская рука все сжимала, все успокаивала  мужскую, и , наконец, большая рука затихла и легла спокойно. Тогда из окна показалось женское лицо.

   Ее он тоже сразу узнал. Артистка кино. Девушка с характером. Та, которой знаменитый поэт посвящал свои лучшие стихи. Та, которая ушла от него к командующему, и об этом все шептались. Неделю назад в их часть привозили новую киноленту, и он видел ее на экране. Сейчас прямо перед ним было знакомое лицо, только в жизни оно было постарше, умные лучики-морщинки пролегли вокруг глаз. А вот голос был тот же, совсем молодой.

   -Что случилось, лейтенант? –спросила она задорно. –Что, нельзя никак вашу пушечку убрать?

   -Можно, конечно можно, -заторопился лейтенант. –Только помочь немного надо.

   -Платонов, -дернул подбородком маршал в сторону майора. Тот стоял рядом, насупившись. –Убрать пушку. И догоняйте!

   Из грузовика уже выпрыгивали солдаты, бежали к пушке. Невиданная машина маршала неслышно завелась, объехала виллис и развернутую уже вдоль дороги пушку и исчезла в дорожной дымке.

   Майор подошел к старшему  и что-то шепнул ему, тот кивнул в ответ. Солдаты чуть наддали, и пушечка плавно съехала в придорожный кювет. Лейтенант, онемев, смотрел на них.
 
   -Повезло тебе, лейтенант, ухмыльнулся золотым зубом майор, залезая в виллис, -Сам не знаешь, как повезло. Поехали, -крикнул он.

   Через минуту обе машины растаяли, словно их и не было. Лейтенант долго смотрел им вслед.

   Потом он услышал за спиной какие-то непонятные, совсем из другой жизни, звуки и обернулся. Здоровый и нескладный Нуруддинов стоял около пушечки и громко плакал; слезы, настоящие слезы текли по его смуглым, измазанным мазутом скулам.

   -Отставить, Нуруддинов, отставить! –яростно кричал на него лейтенант, но тот плакал и плакал, как малый ребенок, и никак не мог успокоиться…

   Только к вечеру проезжавший мимо студебеккер легко, как пушинку, выдернул их пушку на дорогу. В часть они вернулись только на следующий день, голодные, злые, усталые. О встрече с маршалом, естественно, никому не рассказывали, а то неприятностей не оберешься. А уж как начальство на них ругалось, просто слов нет…

                Январь 2009г.