А я-то наивна взамуж собралася...

         

    Залитая дождями дорога стекленела большими лужами. Мелкий дождик пылил с низкого серого неба. Холодно, знобко, неуютно. Окоченевшую руку оттягивала тяжелая сумка. Плечо ныло. Пальцы ног в промокшей обуви потеряли чувствительность. Мимо проносились машины, обдавая бензиновой вонью и брызгами грязи. Очередной ЗИЛ, особенно щедро наградил меня порцией грязных брызг и остановился на обочине. В открытой дверце появилась крепкая нога, обтянутая джинсовой тканью, обутая в кроссовку, следом ловко вынырнуло и выпрямилось на подножке рослое, ладное тело.
- Эй, размокнешь, садись – подвезу,- повелительно рокотал бас.
- Ой, Фарид! Сколько лет, сколько зим?
    Мы учились в параллельных классах. Худенького, стриженного почти наголо проныру, стреляющего янтарными глазенками, звали «бабий голосок-девичьий пастух» за писклявый голос и неодолимую тягу к девочкам. На переменах он часто крутился возле девичьих стаек: подслушивал разговоры. Он ушел в ПТУ после восьмого и больше мы не виделись.
     Этот самоуверенный гренадер, с длинными, густыми, волнистыми, каштановыми волосами, с рысьим взглядом желтых глаз, и тот вертлявый проныра? Разница между ними была так велика, что я оторопела.
    Фарид забрал у меня сумку и поставил в кабину. Я  села, устало откинулась на спинку сиденья, блаженно закрыла глаза. Окоченевшие пальцы постанывали, отогревались. Гудел мотор, пахло бензином, потряхивало. Блаженно расслаблялись натруженные мышцы. Фарид уверенно вел громоздкую машину, небрежно придерживал руль:
- Надолго приехала?
- В отпуск, на месяц.
- В гости вечером приду.
- Приходи.
    Его рысьи глаза застыли на моих губах. Почему-то он редко смотрел в глаза. Рука соскользнула с баранки, нашла мою руку.
- Замерзла?
- Уже отогреваюсь.
    Я чуть помедлила и отняла руку. Мое сердце гулко билось в ушах.
- Ты женат?
- Пока нет.
- Ты замужем?
- Пока нет.
- До вечера?
- До вечера.
    Вечером  Фарид явился в щегольской кожаной куртке, тщательно причесанный, благоухающий. Пили чай. Вспоминали одноклассников. Я купалась в теплых волнах его внимания. Какое это блаженство – чувствовать, что ты очень нравишься человеку, который очень нравится тебе…
     Фарид был остроумен, мастерски рассказывал анекдоты, но держался с достоинством. Умел себя подать.
     Я вышла проводить его на крыльцо.
- Что в том домике? – спросил он.
- Это наша баня, - ответила я.
- Пойдем, посмотрим, - предложил он.
- Что там смотреть?- удивилась я, но пошла следом за ним.
Полумрак бани отдавал сыростью и мылом.
    Торопливые поцелуйчики осыпали мое лицо. Большие сильные руки властно влекли к широкому полку.Я вся зазвенела от переполненности счастьем и нежностью! Ах, как не хотелось мне выскальзывать из его  крепких объятий! Вырвалась!
- До свиданья,- торопливо сказала я, закрывая дверь бани.Сердце бухало колоколом, лицо пылало стыдом.

    Из-за угла дома я наблюдала, как Фарид вышел из бани и неторопливо пошел по белой от лунного света дороге.
- Он глупый, - разговаривала я с полной луной,- он мне нравится, очень нравится! Очень, очень нравится, но нельзя же так сразу!
     Следующим вечером я стояла у стены дома, любовалась вязью черных кленовых ветвей, сквозь которую шаловливо мигали звезды. Я ждала Фарида. Из-за частокола темных елей медленно поднялась луна, убранная в два сияющих кольца: зеленоватое и фиолетовое. Луна в двух кольцах! Какой хороший знак! Два кольца! Тихая, свежая, весенняя ночь наполнилась ожиданием. Где ты, Фарид?
    Каждый вечер мы с луной терпеливо ждали.Ждали настойчиво. Ждали требовательно.Желание видеть его было томительным, неуемным. Мы не могли не ждать. Мы не могли не писать сонеты:
    Соловьиная ночь-
    Поединок певцов.
    Эти песни без слов,
    Но они про любовь.
    При цветущих садах,
    Да при полной луне.
    Это ясно вполне:
    Вы прекрасны вдвойне!
    Соловьиная ночь.
     Прошла неделя.С каждой ночью моя подушка становилась все мокрее от злых, горьких слез. От нестерпимого желания видеть его я была как в бреду.
    Утром, лежа в постели, я услышала голос матери, которая на кухне поила отца чаем:
-Моя-то подружка  Лена сторожит по ночам детской сад напротив котельной. Вчера утром из котельной вышёл Фарид  Гайнуллин, нашой-то дочки одноклассник. В котельной работаёт пьяница приблудна. Ее так и зовут – Любка-кочегарка. За бутылку  она любого примёт. Всё бы ничё, дак ить- в матери ему она годица! Старая, вся седая, грязнушша!Спилась баба совсем! Бес-от ведь чё с людям не делаёт? Молодой, красивой парень, жаница надо, ак нет ведь – на старуху полез!
     Ну и, Фарид-от вышёл, стоит, закуриваёт. Лена-та сторожиха подошла, спрашиваёт:
- Наработалса, Фарид?
Покраснел, как рак, и пошел. Ничё не сказал.
-Тьфу, едрить-твою! К нашой-то зачем ходит?- рявкнул отец.
- Затем-жо, зачем и к Любке. Зачем ишо? Замуж-от ить не возьмет. Мать с отцом не разрешат русску-ту взять.
- А ты куды гледишь? Зачем холуя в дом-от пускаёшь?
- Ак ить не малинькя уж! Сколь  ишо годов после школы-то учили? Самой уж ведь пора-бы думать-то!
    Я дождалась, пока сердце перестало болезненно бухать в ушах и вышла к столу:
- Ма, а ты бесов видела?
- Тьфу, ты, Господи, прости! Нет бы лоб перекрестить! Нашла о ком спрашивать за столом-то. Ты рентген-от проходила - лучи-то рентгеновски видела?
Я отрицательно покачала головой:
- Нет. Их нельзя видеть, они невидимы.
- Вот и бесов-то толькё святые видят.
   
    Вечером я вышла поговорить с луной. Луна печально подвязала одну щеку темным платком – убыла. Два кольца – зеленоватое и фиолетовое исчезли. Видно – не судьба. "Ты не думай, он очень хороший, его бесы путают, бесы - они хитрющие, их не видно, но это они мысли плохие могут в голову транслировать, а люди и не догадываются откуда в их головах мысли берутся нехорошие",- объяснила я луне.