Ранним утром какого-то из бесконечных дней раннего августа быстрые язычки огня игриво ласкали почерневшую сковородку. Масло стонало, брыкалось от удовольствия. Скорлупа разбита, два яйца слились воедино. Кофе уже сварен. "Доброе утро" - подумала Королева. Она медленно и грациозно подошла к окну и вздернула занавески. Свет быстро вошел в комнату. Королева села на окно, свесив ногу к батарее, посмотрела на утренний бардак на улице и описала это словами Пастернака:
Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано,
Косою полосой шафрановой
От занавеси до дивана.
Королева подняла волосы, заколов их в высоком пучке, что придавало ей еще более королевский вид. Она поправила белую расстегнутую рубашку, через которую было видно ее обнаженное тело, и спрыгнула, словно кошка, с подоконника. Она скользнула тенью меж стен квартиры, нырнула в чьи-то хоромы и сказала безжизненному телу, что находилось там:
-Милорд, Ваш завтрак готов.
Мужчина с проноси взглянул на нее и с улыбкой ответил:
-Леди, а знаете ли Вы, что каждое утро...
-Знаю, Милорд, - сказала Королева строго и повторила: - Ваш завтрак готов.
Уходя от него средь обнаженных стен, она слышала что-то вроде "Миледи, а где моя рубашка?". "Глупец" - подумала она, язвительно улыбнувшись. На кухне, где все еще дышало Пастернаком, Королева медлительно разливала черный кофе в маленькие голубые чашечки. "Быстрее" - крутилось у нее в голове. Кофе не хотел остывать. Он ждал своего череда на кухонном столе и, с каждой нотой его аромата в воздухе, говорил: "Возьми меня, выпей". Королева тяжело вздохнула и застегнула рубашку, настолько тонкую, что можно было до каждого миллиметра разглядеть ее тело.
Милорд явился в этот светлый монастырь, окрещенный стихами Бориса Леонидовича. Голубая чашечка скользнула в его холодные руки. Но он не хотел кофе, он хотел Королеву, он пожирал ее взглядом. Он был готов сорвать с нее эту рубашку, расцеловать ее всю и любить, как только было возможно. Лукавый взгляд Королевы манил все больше и больше. Она чувствовала это, она насмехалась. Зачастую по утрам она любила сидеть на подоконнике, перекидывая ногу на ногу, иногда меняя их, а ведь под прозрачной рубашкой ничего более не было. Ни белья, ничего! Она Королева - ей позволено все. А он так и продолжал раздевать ее взглядом, томно мечтая о ней, но она Королева - она не позволит. Но в этот раз она так и говорила, как та голубая чашечка: "Хочешь? Так бери, чего же ты ждешь?!". Его стан медленно поднялся. Королева холодно взглянула на него. Милорд нежно обнял ее, сидящую на подоконнике, и тихо прошептал на ухо, еле касаясь его губами:
-Миледи, я хочу сразиться.
-Быть может, Вы осмелитесь обнажить свой меч?
-Вы защищаетесь, словно не воин.
-Так уберите же щит, это в Вашей власти.
И Милорд, томно дыша, начал расстегивать каждую пуговицу рубашки, целуя Королеву то в ключицу, то в плечи, то выше, то ниже. Он стянул с нее эту жалкую мантию, так, что его Леди осталась обнаженной, и даже грудь ее поднялась, то ли от холода, то ли от возбуждения. Милорд спустился ниже: грудь, соски, живот... Он забирал ее всю: от запаха ее тела до ее томного дыхания. Ему хотелось унести ее к кровати и любить, кричать от удовольствия, но она хотела, чтобы видели все. Она хочет - она Королева. Он задыхался вместе с ней, он любил ее так, как не любил более никто. Она кусала губы, страстно сжимая его руки настолько сильно, насколько могла... "Милорд, Вы обещали" - скользнуло у нее в голове. "Не так быстро, Королева" - ответил его голос, как будто читая ее мысли. Он скользнул губами к ее животу, нежно кусая кожу вокруг пупка, впиваясь ногтями в ее плечи, спину, ягодицы. Кончик его языка уходил все ниже и ниже, уже доходя до самого клитора. В его мысли врезались ее стоны, ее закрытые от удовольствия глаза. Где-то в пустоте, которую Королева не видела и видеть не могла, она нащупала его руки, пальцы, которыми она мечтала управлять, и, словно по ее велению, они быстро попали во внутрь ее тела, чувствуя теплоту и влагу. Он слышал, как с ее губ срывался крик, как она не могла себя подавить, как она открывалась. Ее Милорд поднялся к ее губам, кусая и целуя их, как будто это не тело, а ягода, которую можно кусать настолько сильно, на сколько можно. Оторвавшийся от них, он спросил, сам еле сдерживая стон:
-Королева, Вы... Вы кончили?
-Да, Милорд, и более не могу...
Она нырнула меж его рук, меж чашек кофе. Он разочаровано смотрел ей в след, натягивая на себя рубашку, которая по праву принадлежала ему. "Дурацкая попытка! Эти высокие нравы!" - подумал он про себя. Она будет снова насмехаться над ним. Это ее план, это ее стиль. Он прошел тенью в комнату, собрал свои вещи и ушел, захлопнув грустно дверь.
Королева вернулась на подоконник и, допивая уже остывший кофе, который радовался, что и его черед наконец-то пришел, подумала про себя: "Да, опошлить можно все, даже рыцарство".