Тщательно выбеленная, под добротной соломенной крышей хата с большим, ухоженным подворьем стояла в самом конце села, рядом со смешанным лесом.
Свет еще только зрел, но Петух уж запрокинул голову и на высокой чистой ноте залил окрестности победной песнью.
Словно очнувшись, ее подхватили другие певцы, приветствуя явление нового дня.
Из лесу отозвалась, кукушка.
Потом всё разом смолкло, лишь соловушка, проводив луну почивать, наполнял воздух сладостными трелями в честь восходящего солнца.
- Саша, вставай!
Дедушка тихонько дергал меня за ногу и почему-то шептал:
- Проспишь охоту.
Наверное, боялся разбудить бабушку Клаву. Бабушка у нас особенная. Она ездит на коляске с ручным управлением, потому что во время войны ей отрезало поездом ноги. Я мечтаю покататься на бабушкиной коляске, но мне не разрешают.
- Саша, ты уже подглядываешь, вставай быстрее - снова шепчет дедушка, - Чуешь? Грибами пахнет.
Я стала шумно вдыхать воздух комнаты, хранивший остатки сладких снов прошедшей ночи. Сквозь узорчатую оконную занавеску проникали тоненькие лучики солнца, в них купались пылинки. Нырнет – вынырнет, и снова нырнет - вынырнет. Догадалась, сразу догадалась!
Пылинки-золотинки - это запахи грибов. Их принесли из лесу лучики.
- Деда, посмотри, запахи ныряют!
- Чччь, - дед приложил палец к губам, - тише, не то грибы, услышат, да спрячутся все.
- Какое платье надеть для охоты? – шепчу в «раковину» из ладошек, растягивая слова.
- Платье наденешь, к Празднику Леса. А сейчас облачайся в спортивный костюм и ботинки. Не забудь носки шерстяные. Роса уж упала.
- Угу. Куда будем прятать оружие?
Гриб не должен раньше времени заметить оружие, то есть, ножи. Поэтому дед подпоясывает меня настоящим поясом с кожаными ножнами. Мы тихонько выходим из хаты.
- Завтракать будем в лесу, согласна?
- Да, - шепчу в ответ, - можно с нами пойдет пёська?
Хозяйский пёс Тузик крутится у моих ног и быстро виляет хвостом.
- Пусть идет, лишь бы грибов сырых не наелся.
- Слыхал? Сырых грибов не есть!
Тузик внимательно следит за моим указательным пальцем, фыркает и кивает.
Он верит, потому что мы вместе поедаем конфеты, которые привозит мама. А мама носит в своем животе мою сестру Таню и думает, что Таня - мальчик! Смешная мама.
Наша команда направляется в лес. Я специально закрываю глаза, чтобы дедушка сказал:
- Не спи на ходу, упадешь.
Дедушка хитрит, надо бы сказать:
- Не спи на ходулях!
Это у клоунов ходули, и спать на них нельзя, можно упасть!
Если закрыть глаза, но оставить маленькие щелочки, лес сразу становится другим – трава выше, почти как дерево, капли на ней сверкают, блестят, потом скатываются на землю, превращаясь в маленькие разноцветные камешки. Я их нахожу и украшаю волшебные палочки. Сегодня надо проследить, как из капельки получается камешек. Вот она медленно ползет по травинке, висит на самом ее кончике и вдруг быстро падает, исчезая в траве-мураве. Снова прозевала превращение или хитрые Гномы утащили камешек под землю.
- Саша! Не ложись на траву, вымокнешь.
- Сейчас, еще один разок посмотрю и всё!
Но нет его, нет! А дедушка согнулся так смешно - «в две погибели», рукой помахивает, подзывает, палец к губам приложил. Значит, надо молчать, листья ногами не разгребать, подойти аккуратно. Может так же согнуться, чтобы гриб не заметил.
- Чуешь, грибами пахнет, - шепчет мне на ухо, – Держи путь на вон те две сосенки.
Я крадучись приближаюсь к указанному месту и взвизгиваю звонко:
- Гриб! Нашла!
- Нападай, - смеется дед, - и не шуми в лесу.
Гриб прятался под хвоей, смешанной с прошлогодними листьями, но любопытство его сгубило. Выглянув на минутку, тут же был пойман. Я достаю нож.
- Резать надобно аккуратно, оставлять грибницу, чтобы следующий гриб понимал, где ему требуется расти.
- Знаю уже, - отвечаю, деловито срезая красавца.
Ох, и липкий, наверное, специально масло выпускает, чтобы его уронили, а он бы удрал в свою грибницу. Одним словом - маслёнок. Шляпка клейкая, под ней плёнка розовая, если оторвать ее, сразу белые капельки масла выступят. Может, плачет грибок?
- Деда, гриб что, плачет? Ему что ли больно?
- Это он в лукошко просится, знает, проиграл сражение. Пошли дальше. Принюхивайся, да присматривайся. Сходи-ка на разведку вон в ту ложбинку. Повернись направо и отсчитай двадцать шагов. Притаись, Оглядись. Может и там кто спрятался.
Иду крадучись и всё шаги считаю, да под ноги посматриваю, да принюхиваюсь. Рядом движется пёс, повторяя за мной. Вдруг срывается с места, несется стрелой, оглашая весь лес громким лаем. Разве можно отстать? Я ликую, кричу:
- Тут грибы! Много, много! Во мху! На подмогу!
- Целое лежбище, - радуется дедушка – Справишься сама?
- Ты ведь тоже охотился, доставай свой нож, - важничаю я, и щедро делюсь находкой. Всем известно – срезать грибы – одно удовольствие!
В результате корзина полна. Вот так ложбинка!
- Не грех и перекусить, - приходят в голову чьи-то слова, - или грех перекусить? Раздумываю, запутавшись окончательно, пока дед не приходит на помощь:
- Кто хочет отведать завтрак?
- Я! И он, - показываю на пса, вдруг замершего, лишь переводящего взгляд с меня на дедушку.
Ах, какая же вкусная эта картошечка, сваренная в «мундире», да с огурчиком, разрезанным пополам и посыпанным крупной солью! Яички тоже хороши. Ими делюсь со своим мохнатым другом Тузиком. А хлеб, словно пирожное, тает во рту.
Дедушка его не режет ножом, отламывает, потом нюхает, закрыв глаза. Я повторяю за ним. И этот запах свежего белого хлеба на всю жизнь остается в рецепторах моей памяти, как аромат наилучшего лакомства, смешанный с запахом соснового леса, цветов, грибов и неповторимым Духом безудержной радости детства.
Трапеза завершается компотом. Слаще, да ароматнее питья так и не повстречалось мне в жизни. Может, это и был эликсир молодости, тот компот, заботливо сваренный и налитый в литровую банку бабушкой Клавой, всегда улыбающейся, жизнерадостной. Наверное, компот ей самой нравился - выпьет залпом кружку, раскрутит в ней остатки, отправит в рот, да как ахнет: - Ах!
Допив свою порцию, и вспомнив бабушкину манеру, громко ахаю, слизнув с края стакана последнюю капельку.
- Не выкаблучивайся, - улыбается дед.
- Бабушке так можно, - соплю в ответ, приподняв верхнюю губу к носу, сдвинув брови. На что папа бы сказал:
- Не вешай нос на «квинту».
Надо будет научить деда.
После завтрака мусор собрали мы в газету, хлебные крошки оставили птицам, а соль высыпали на камень для зверья. И правильно, ведь зверьё в магазин не ходит.
Хорошо возвращаться домой с добычей под дружное пение птиц. Они благодарят нас за щедрость и провожают до самой хаты весёлым пересвистом.
А вот бабушка встречает «добытчиков» во дворе, сидя на своей коляске.
Меня сразу отправляет к большому тазу с водой обмыться. Я сбрасываю походное облачение, «плюхаюсь» в воду и долго в ней резвлюсь.
Наконец бабушка теряет терпение, подкатывает к тазу с полотенцем в руках.
- Не выкамаривайся, Саша, оботрись и спать!
- Не правильно сказала. Надо говорить как дедушка - не выкаблучивайся. И не Саша, а Сашенька.
Я шутя вешаю нос «на квинту». Бабушка уже смеется:
- Марш спать!
Марширую в хату. Там прохлада, тишина, лишь муха с разгону бьется в оконное стекло. Краем глаза наблюдаю за ней, лежа на кровати и вспоминаю, как росли грибы. Первый под листочком, второй во мху и третий, четвертый… я их ловлю, они ускользают под мерное тиканье «ходиков»:
- Тик-так, тик-так, тик-так.
Медленно потолок в хате становится голубым, потом синим, я бегу всё быстрее, обгоняю тиканье часов, мелькают грибы, деревья, кусты, остаются далеко, далеко внизу. А я, раскинув широко руки, лечу ввысь. И солнце становится луной, и звёзды кивают мне дружно, и шепчут они:
- Лети, лети, Сашенька, не останавливайся. Там, за далекими лесами, за синими морями, за островом Буяном ждет тебя СЧАСТЬЕ.