Треск разорвавшегося сердца, вдруг, случайно разбудил меня,
Уставшее дышать, огрызками избыточных надежд.
Побежденное и непонятое, горящее запахом церковного сандала,
И наконец смирившееся, обескровленное ранами невежд.
Истерзанное, но живое…светящее, но всем на зло, так мало.
Кричу седому палачу, уставшему рубить лахмотья душ
«Убей меня медленной, дозированной смертью,
Не надо обезболивающего, ты лишь со мной побудь,
Выдави орбиты мне, чтоб я не видел этой красоты,
Только прошу тебя- без жалости, без сожаления- прошу,
Залей кипящий маслом котелок в глаза мои,
Не больно, не жалей, не надо сострадания, молю.
Пришей к грудине, крепко- накрепко, стальными прутьями,
Толком, поднадоевшее сердечное биение.
Чтобы не казались стоны сердца моего на столько нудными,
Удар, стук, кровь сквозь раны, и не легкое падение»
Мы встретимся в конце, чтобы расстаться навсегда.
Ты верь, ты знай, ты помни, друг.
Мы- покалеченные этой жизнью, очень очень рано,
И чуждостью наших сердец, так внезапно, вдруг,
Поймем, на сколько больно, пить, сейчас, вдвоем,
Уже давно остывший крепкий, черный чай.
Как тяжело уже рыть землю, есть влажный чернозем,
Пытаться в толще истоптанного времени и праха,
Так, будто бы случайно, невзначай,
Найти самих себя, найти друг друга, но уже в могиле.
Чтобы, в самом конце, этой чертовски долгой встречи,
Обнять обгрызанные кости наших тел,
Облить своей живой, но уже остывшей кровью
Холодный, черный мрамор.