В.А.
Я лежала в странной мутно-синей комнате, и таким же мутным облаком проплывали передо мной замедленные образы. Я была совсем пьяна - в голове было легко и свободно, кожа слегка онемела, в сердце - легкая тоска. Большущая кровать - рисунки на стене... Сколько времени я проспала? Меня, наверное, давно уже ищут домашние, но мое расслабленное сознание отключило любое шевеление. Легкий свет от фар - мгновенное озарение уютной, но не жилой комнаты. Все понятно: за мной приехала машина. Я слышу шаги (по деревянной лестнице они особенно отчетливо доносятся в ночи), тихий встревоженный голос вопрошает обо мне... Никто не знает, что я нахожусь в соседней квартире. Маленькая деревушка, где, как и заведено, все очень хорошо осведомлены о том, как устроены ушки и глазки у соседа. Нда... потом подумаю, как оправдаться, и где я была. Моя случайная деревенская подруга возлежит рядом, ее глаза открыты и туманно смотрят вверх. Еще несколько часов назад мы кружились по комнате в пьяном угаре, и Лера уверяла, что я ей не подруга, а именно - друг. Прошли годы, и это изречение осталось таким же призраком, каким наслаивались образы комнаты на кусочки моих мыслей.
*Снова летают кони по потолку. Боже! Кто их туда загнал?! Белогривая лошадка задела меня своим копытом. Вспышка. Падающий человек – он ударился головой о моих призраков, потекла кровь. Жуткий шум в ушах и у него, и у меня.
Когда умирают кони – дышат,
Когда умирают травы – сохнут,
Когда умирают солнца – они гаснут,
Когда умирают люди – поют песни.
Раздались жуткие звуки, похожие на пьяную песню.*
Я прекрасно знала, что это за квартира. Еще недавно в этой деревенской квартирке жила семья: он, она и трехмесячный ребенок. Она и ребенок пробираются сквозь жизнь дальше. А он? Пробирается по невидимой дороге в небо. Каким он мог бы быть, тот, кто когда-то здесь жил? Как же его звали? Не помню, да и есть ли нечто существенное в ускользающем имени? Может он призраком летает по комнате, думает и гадает, кто это пытается постичь тайну его рисунка. Того рисунка, который и сейчас висит на этой стене.
Его убили... Просто... В пьяной уличной драке... Без свидетелей...
*Упорная мучительная боль. Почему я не защищаюсь? Скрежет сатанеющих зубов. Еще и еще... Удар в голову... Ногами... Ничего не вижу перед собой. Ползу – меня догоняют удары ног. За что?
Три молоденькие девчонки требуют, чтобы я просила о пощаде, им ничего не надо от меня, только одно – увидеть свое превосходство в моих глазах. И чем упорнее мое молчание, тем безжалостнее они. Как долго все это длится... В голове только одно: убью, убью, убью – множество способов вспыхивают в голове. «Я выцарапаю тебе глаза – проси о пощаде», - неестественно звякнуло по уху резким голосом. Домой я шла сама – на лице слезы смешались с кровью. Мне было больно, но меня никто не добил. А все оттого, что я искала боль, которая сама меня нашла. Только у мужчины желание смерти сравнимо с желанием красоты. Больше смерти я не ищу. Она смотрит другими глазами – мне не хочется видеть тех, кто обречен. Мучительные воспоминания. Больше меня почти не били. Было еще убийство понарошку: вспышка-удар - и больше ничего не помню. А ЕГО убили по-настоящему. Зажмурила глаза – не надо представлять боль другого чужого человека, в комнате которого я нечаянно оказалась.*
Кто он? В 23 года у него было все и ничего. Как и все в деревне частенько алкогольные слезы запивал колодезной водой. Его жену Аню видела несколько раз в жизни - лихая девчонка, которая не прочь выпить и закурить. А закурить лучше городскую, все ж приятнее, чем курить приму, зажав ее в медицинском пинцете и не стерильности для, а просто потому, что слишком малы окурки, мирно ждущие своего часа и выглядывающие с печи. Оплакивала ли она его? Слегка... Потому что любила? Горько ухмыляюсь... Ну, конечно... любила, а как же без этого... Обычная мутная семейная жизнь... Все до смерти надоело, и порой ненависть просыпалась к пьяному мужу... Но пришло время вспомнить самое хорошее о человеке. Глаза ее стеклянны, а желание смерти убийце очень даже понятно. Почему-то с убитым мы не встречались никогда, о нем я узнала только после его смерти, но безымянным он для меня так и остался. Даже улыбающееся лицо, виденное мной на фотографии, размылось и стерлось... Почему меня так волнует это убийство? Если бы его не убили, то мне не было бы дела до него. Цинично сплевываю. Как это обычно бывает, смысл телесной оболочки - ее смерть.
*Всю ночь подушку рыли мысли,
Всю ночь мотался твой унылый взгляд.
Мне так хотелось приложить к листочку листик,
Чтоб вечно плакал со стены плакат.*
Я все также лежала в спальне, на мягкой постельке и также мутно вытряхивала мысли о вчерашнем вечере. Ага, самым ярким дымовым облаком был разговор моей случайной подружки с женой убитого... Лера несколько раз произнесла, что убийца достоин смерти, а ему дали всего 5 лет. Аня, пьяно ухмыльнувшись, сказала, что она подала прошение о пересмотре дела. Дальше, перемежая пьяную икоту и сопли со слезами, жена убитого перечисляла достоинства своего мужа. На что Лера весьма ехидно возражала: «Да, ладно, Анька, ты что его любила, что ли? Ай, пил он как все, и деньги пропивал, и, хрен знает, где шароебился». Аня, конечно же огрызалась, говорила, что Лерка не может этого понять и постичь. Черт-те что, но я ведь тоже не могу, но всегда окунаюсь в бездну человеческого страдания, чтобы эхом разнести всего лишь один вопрос...
...Состояние полнейшего отупения. За столом шла обычная беседа. О моем присутствии все позабыли. Я упорно роняла грустные мысли, но не произносила ни слова. Никто не знал, что я думала об убийце. Я знала и знаю ЕГО - убийцу. Трудно примерить на него это игольчатое слово...
И поплыли фрагменты сознания...
Чистое светлое небо. Во все зубы Валеркина улыбка... Я всегда считала его очень красивым, у него вовсе не деревенское лицо, прямой лукавый взгляд... Он всегда молчит... Слегка улыбаюсь. Я прекрасно помню тот единственный майский вечер. Мы идем рядом - я уже взрослая девушка, а он меня на год моложе, но это совсем неважно, мне нравится кокетничать с ним и подзадоривать его. А он слегка улыбается и грустно смотрит на меня, и я читаю в его глазах неподдельный интерес ко мне. Почему же он молчит? О нем ходила слава жуткого похабника, задиры и скандалиста. И вот идет рядом со мной притихший парень (совсем не похожий на разухабистого малого, каким его все знают) и еле журчит его голос, отдаваясь в ночи какой-то тихой тоской. А может все гораздо проще? Наверняка не испытывал он никакой тоски, но это увидела и услышала я, так же как различала в безмерном одиночестве голос старого большого камня. Почему в жизненной паутине запутываюсь всегда я, а не кто-то другой? Этот вопрос мертвым месяцем качается в небе. В тот вечер Валерка робко сказал, упорно не давая увидеть свои глаза: "А что мне сказать? Что бы я ни сказал, все будет глупо. Так лучше помолчим в тишине. Мне нравится слушать тебя." Безусловно, он был прост, но не дурак. Это была самая изящная и длиннохвостая фраза, когда-либо сказанная им мне... Мы никогда друг друга не любили. Но я никак не могу поверить в то, что он - убийца.
*Тишшшинааа...Зубы отбивают чечетку в холодном забытьи.
Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!
Глухо.
Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо.*
Все мысли обрели ржавый смысл. И почему-то в моих думах кровью было начертано проклятье на Валеркиной груди. Прошел долгий и уныло-мокрый октябрь. Все реже и реже всплывали слухи о мальчишке-убийце. Крохотные объедки старушечьего любопытства я собирала воедино, пытаясь стать безымянным ветром того несчастного дня. Я не могу выложить ровную мозаику, сплетенную из осколков рассказов разных людей. Мысли мои сбиваются. Меня преследуют тихие васильковые глаза убийцы, я знаю, что и в тюрьме он молчит. Ему 18 лет, мне 19. Пять долгих годовых раздумий приготовила ему бесшабашная молодость. Вдова убитого решила, что слишком легко отделался тот, кто оставил ее с маленьким ребенком на руках. Решение быстро оголило мертвую надежду: ему добавили еще три года. Все, что я знаю, у Валерки образовались нервные язвы на теле. Печальное время своей глухой тоской меня возвращало к событиям сентябрьской ночи.
*Умереть от покоя,
И погрузиться душою в вечность.
Что случится с тобою,
Где-то там, на пути в бесконечность?
Дивный грех,
Неистовый смех,
Безудержный гнев… *
Был обычный рабочий день, который смотрел на людей с одинаково беспросветной тоскливой никчемностью. Меня всегда удивляло, почему в деревенском клубе, помимо субботы и воскресенья, танцы случаются и каждую среду. Невозможно, изо дня в день совершать бесконечные, однообразные действия и заглядывать в глаза каждой новой лошади, как старой знакомой. Что можно увидеть в клубе? Сиротливые глаза девчонок, которые все еще надеются на уникальную возможность оказаться избранными, а парни от тоски и однообразия предпочитают мутным взглядом удержать цветастую стенку. Бесконечно долго можно сетовать на ожидания и разочарования девчонок и парней. Я не знаю, какой день недели был тогда и так ли это важно? Ничем не замечательный день. Наверное, также, как всегда, беспощадно и тоскливо завывал призрачный деревенский ветер, который, как мне казалось, всегда рождался и умирал на ближайшем кладбище.
*...Множество несчастных слов, написанных мелким аккуратным почерком. Кто я ему? Конечно же, никто, даже не подруга. И я представила, как пеплом присыпано его сердце, иначе он бы не писал мне такие письма. Ни слова о том, как ему ТАМ живется, ни одного грустного просящего шелеста слова. Он вспоминал наши ничего не значащие прогулки под вой кишащих комаров над головой, вспоминал, как я просила его выкинуть меня в воду в мае-месяце (это был тот самый единственный майский вечер), а он, недолго думая, схватил меня на руки и понес к воде... Я весело верещала... Вспоминал, как я боялась червяка насаживать на крючок ... Я была удивлена, что он все это помнит...*
Ночные сельские танцы частенько сменялись очередным мордобитием. Неумело мнущаяся кучка неряшливых пропитых донельзя подростков и переростков. Крики, мат, кровь. Но в тот день все было иначе - не было ни одного свидетеля. Говорят, что Валерка единственным ударом неизвестно куда сразил обидчика на смерть. Но откуда это могут знать? Вокруг лежали пьяные в беспамятстве, как на поле боя. Разборки один на один? Главное и самое ужасное обстоятельство этой истории в том, что мой давний друг напрочь не помнил события той ночи. Его возили на место, чтобы он указал, где и как все происходило. На него давили, но он не мог прямо и точно все рассказать. Соседи видели, что он был в нелепой растерянности. Неубедительно показывал, как все произошло. Все же друзья, которые были с ним в ту ночь, как один, сказали, что были либо далеко, либо в полной отключке. А Валерка даже никаким образом не впутывал их в свои неприятности. По деревне поползли разные домыслы. Поговаривали, что во всем виноваты сами менты, просто пришлась к месту пьяная невменяемость Валерки, было удобно его подставить. Никто никогда об этом не узнает. Прошло почти 11 лет, обо всем случившемся уже никто и не вспоминает...
*Робкая улыбка ребенка. Как поразительно похож ребенок на него. И как поразительно Валера не похож на себя. Абсолютно ничего не значащее лицо – все эмоции спрятаны. Я всматривалась в его душу, но сквозь загорелую кожу и смеющиеся глаза ничего не проступает. Он очень изменился – от красоты не осталось ничего, самое обычное деревенское лицо. И, конечно же, обо всем этом никогда не говорит. И о человеке, погибшем 11 лет назад, все молчат, все забыли, как будто его никогда и не было. И алкогольная злоба еще случалась, но без потерь... И я понимаю, что я умру, и точно так же обо мне не вспомнит никто...
А я одна по-прежнему все ищу ускользающий смысл чьей-то непримечательной жизни, возможно, там, где его никогда и не было...
Живи хвостом сухих корений
за миром брошенных творений
бросая камни в небо в воду ль
держась пустынником поодаль...* (с) Д. Хармс. Конец героя