Полдень. Время почти обеденное. Люди собираются разные, но почти все приличные. Ещё бы, что в таком месте делать неприличным? Да и где они есть, неприличные эти? Как их обозначить? Если богатеи, так там не разберёшь, если рабочий класс – так среди них тоже полно приличных. Студенты ещё, пестрые, разодетые, с разноцветными феньками на запястьях – девушки, в широких напульсниках и ободках электронных часов – юноши. Все они толпились и галдели между стеллажей, но в основном приходили, чтобы выпить кофе и съесть булочку другую в перерывах между лекциями. Все с плоскими сумками со знаком учебного заведения или чёрными тонкими планшетами под мышкой.
Одна такая симпатичная подошла, планшет свой водрузила прямо на стойку и принялась рыться в меню, водя средним пальцем по панели и щёлкая переключателем. За ухом у ней торчал карандаш, не настоящий конечно, иногда она его поправляла, чтобы не упал. Из-под розового берета её осторожно выглядывала одинокая кудряшка. На экране проскакивали разные наименования, не имеющие в общем друг с другом никакой связи. Видно – никак не могла выбрать, голова её другим была забыта, подсчётами и формулами, что светились на планшете. Поэтому, когда увидела перед собой бежевую кружку, наполненную ароматным какао, присыпанного сверху шоколадной стружкой, плошку сливок и треугольник земляничного пирога, очень обрадовалась. Чиркнув карточкой па панели, она не глядя ухнула сливки в какао и принялась очень быстро расправляться с пирогом, он таял буквально на глазах. Палец её перекочевал на планшет и стал орудовать с формулами со скоростью мыши, несущейся по колесу к неведомой цели. Временами она задумывалась, и тогда палец замирал. Она отхлёбывала из кружки, прикрывая глаза, и трогала уголок рта кончиком мизинца. Наблюдать за ней было одно удовольствие.
У витка стеллажа крутился важный мужчина. Он посматривал по сторонам, изредка трогал корешки книг и терзал кольцо на безымянном пальце. Кольцо было дорогое, по краям золото, в середине какой-то светлый металл с выгравированным на нём порядковым номером. Важный то тянул кольцо вверх, вроде как намереваясь снять, то наоборот с силой давил вниз. Казалось, что в конце концов вместе с кольцом он открутит себе палец. Но нет, обошлось. Вместо этого он подошёл к стенной панели, урегулировал её по росту и застучал по электронной клавиатуре с таким остервенением, будто от того, найдёт он нужное или нет, зависит его жизнь. Его плечи, в обрамлении чёрной рубашки, так и тряслись от напряжения. Наконец он вздохнул с облегчением и вызвал лестницу. Лестница показалась из-за стеллажа напыщенная с непринуждённой неторопливостью, в то время как мужчина сотрясался от нетерпения и прискакивал на месте. Рука его дёргалась и была наизготовку, чтобы схватиться за поручень. Когда лестница приблизилась, он буквально вскочил на неё ещё до того, как она остановилась. Звякнул колокольчик, мигнула голубая лампочка, фиксируя маршрут. Лестница всё также неторопливо поползла в обратном направлении, увлекая за собой трясущееся тело мужчины. Маршрут закруглялся и шёл по спирали в самое сердце библиотеки.
Ещё был один тучный. Усаживаясь на стуле, он покрякивал и посапывал, извертелся весь. Лысая голова его постоянно куда-то кренилась и кренилась. Ещё немного и брякнется на пол с толстой шеи. Маленькие ручки тучного жили своей жизнью. Правая сначала оглаживала любовно голый затылок, потом перемещалась на лоб, там застывала, но вскоре хваталась за горбатый нос. Далее она пощипывала по очереди обе щёки и сбегала к шее, где и застревала в неравной борьбе с галстуком. После чего все эти манипуляции повторялись. Заколдованный круг, не иначе. Левая же рука была более медленной и обстоятельной. Она сначала деловито ощупала кружку, далее потрогала зубцы вилки, потом взялась за солонку, очень осторожно накренила её над салатом, но видимо передумала, потому что ни частицы соли на зелень так и не обронила. Тут стоит указать, что руки к тому же действовали одновременно друг с другом, от чего создавалось совсем уж галлюциногенное зрелище. Сам же тучный, в отличии от своих рук, совершенно не выглядел уверенным. Глаза его воровато бегали, а на висках собрались крапинки пота. Он сидел весь напряжённый, то поджимая губы, то расслабляя, и морщил и морщил нос. А ещё он цокал языком время от времени. Да так противно. За такое и убить можно, если приспичит. И непонятно было, то ли он чем-то жутко недоволен, то ли просто никак леденец не доест.
Вошёл писатель. По таким сразу видно. Но не из элитны, а настоящий. Лицо живое, подвижное, мысли по нему так и кочуют. Брови кустистые, чуть седоватые. Шевелюра под панамой растрёпана. А очки с переносицы так и норовят на кончик носа удрать, из-за чего он всё время немного закидывал голову назад, будто на потолке искал идею. А может и искал. За стойку пристроился он чуть с краю, а рядом с собой уложил бережно старый компьютер, улыбнулся вспыхнувшему экрану. Но тут же нахмурился. И сидел съёжившись и задрав вверх воротник плаща, словно зима, а он посреди улицы в метель мёрзнет.
И наконец зашёл мальчишка. Задорный, улыбчивый, в футболке с номером. За плечами его насупился красный рюкзак. Мальчишка сел рядом с симпатичной, устремил на неё хитрые зелёные глаза и тут же заказал большой стакан фруктового коктейля, а следом блины с курагой, филе курицы, шоколадный бисквит и целых два чайника с каркаде. Симпатичная откинула назад невесомый шлейф малинового шарфика, потрогала уголок рта, поправила карандаш за ухом и хмурым взглядом одарила свой планшет. Что-то у неё там не сходилось. Формулы на экране застыли и изредка обиженно мигали зелёным. На мальчишку она даже не посмотрела, не заметила. Писатель, наблюдающий всю сцену, добродушно вздохнул и заулыбался большими глубоко посаженными глазами. Дело у него не клеилось, и в какой-то мере ему было приятно, что дела не клеятся ещё у пары человек. Но злорадства тут не было, просто ощущение хотя бы кратковременной общности с другими людьми, какой бы не была сия общность, приводило его в состояние вполне довольное.
Тем временем, из-за стеллажей показалась лестница. За нею угрюмо волочился важный. Рубашка на его плечах топорщилась и кривлялась всячески. Сам он мелко подрагивал не то от злости, не то с досады. Лицо его, аристократично-красивое, имело оттенок серо-зелёный и демонстрировало отпечаток всей на свете несправедливости. Тучный, завидев его, приосанился. Точнее попытался. При такой комплекции приосаниться очень трудно. Но он очень старался. Так старался, что откушенный чуть ранее кусок бифштекса, провалился ему в горло и видимо там застрял. Тучный поперхнулся, завертелся, правая рука его, как раз почти победившая галстук, стремительно бросилась ко рту, тщась достать мешающий дыханию инородный мясной объект. Ничего не вышло. Кусок прочно засел в горле. Тучный принялся стремительно краснеть и пыхтеть.
Ситуация складывалась так, что ждать было больше невозможно. Мальчишка грустно цедил из трубочки коктейль и прикусывал курицу, в руке его плясала старинная монетка. Симпатичная прожигала взглядом планшет и совсем забыла про какао. Важный стоял посреди зала с видом повешенного, которого воскресили, чтобы заново повесить. Писатель так вздыхал над компьютером, что тот того и гляди грозился отрастить руки и погладить его по макушке со словами: «Не горюй, мол, мужик, напишешь ты этот роман, и не только этот, ещё много!» А тучный начинал синеть. Это нехорошо.
Всё это могло продолжаться ещё очень долго. И очень плохо закончиться. Причём для всех. Не важно, какого калибра человеческое несчастье. Будь то смерть от куска мяса, несчастная любовь, провал на экзамене, не рождённые и не сказавшие своё персонажи, или что-то ускользающее, недосягаемое. Любое горе ужасно, хотя бы потому, что человек сам делает его таковым. Он возводит своё несчастье в высший ранг, делает его Богом. И Бог повелевает над ним, делая его маленьким, слабым и никчёмным агнцем, покорившимся на волю судьбы.
Поэтому когда монетка из рук мальчишки выпадает на стойку и начинает там кружиться, остаётся только немного, совсем чуть-чуть, незаметно подтолкнуть её к краю.
- Смотри, сейчас будет интересно.
- Неужели, - Лим увернулся от посланного в бок локтя и язвительно захихикал.
Монетка коснулась пола и бойко звякнула. Мальчишка полез за ней под стойку и нечаянно локтем задел один из чайников с каркаде. Чайник опасно накренился, завис на долю секунды, словно раздумывая, но с него тут же слетела крышечка, и раздумывать стало не о чем. Чай с превеликим удовольствием выплеснулся прямо на колени симпатичной, ведь был он всё ещё горяч. Симпатичная взвизгнула от неожиданности и вскочила, мазнув дрогнувшими пальцами по планшету, отлетела назад и врезалась прямо в столик тучного. Столик покачнулся и стал заваливаться на своего постояльца. Тучный, кряхтя и синея, откинулся назад сразу всем телом и грузно повалился на пол. От удара кусочек бифштекса устремился вверх и радостно выпрыгнул изо рта. Писатель кинулся на помощь и своротил по дороге стеллаж. Важный недоумевал не долго, потому что книги со стеллажа взмыли вверх, а одна из них приземлилась ему прямо на макушку.
Мальчишка елозил под стойкой, умудрившись забраться в это пыльное неприглядное место почти целиком. А симпатичная с писателем помогали тучному подняться, попутно его отряхивая. Когда несчастный оказался на ногах и понял, что может свободно дышать, то расплылся в улыбке, способной сразить кого угодно. И сразу расслабился. И больше не цокал.
Посреди зала на коленях стоял важный, лицо его порозовело и разгладилось. В руках он сжимал искомую книгу и видно удивлялся, как она туда попала. Нет, он ликовал. Потому что книга не попала, а попалась. Благодаря писателю, который пошёл было на своё место, но вдруг остановился. Во всей суматохе куда-то подевался его компьютер. И теперь стоял он огорошенный и озирался. А потом вдруг завопил, но не злостно, а радостно. И даже подпрыгнул на месте. Его глаза, лицо, да всё его нелепое туловище вдруг озарил луч идеи. Скорее даже целый прожектор.
На стойке лежал и попискивал планшет. Услышав это, симпатичная бросилась к нему как торпеда. Формула сошлась и учтиво об этом сообщала. Но до планшета она не добралась, потому что мальчишка как раз нашёл под стойкой монету, схватил её, драгоценную, и так и вынырнул на свет божий. Нет, не так он вынырнул. А вынырнул так, что столкнулся лбами с симпатичной, которая неслась на встречу вовсе не к нему. От удара у обоих искры посыпались из глаз, но зато когда высыпались, взгляды их прояснились и встретились. И мир замер.
У входа стоял Марк и аплодировал. Размеренно ударял ладонью о ладонь.
- Лихо ты, - с уважением и капелькой упрёка сказал он.
- Дай человеку с десяток вариантов решения проблемы, и он провозится с ними до старости, просчитывая и выгадывая, как бы лучше. Но дай ему безвыходную ситуацию, и с нею он справится в считанные дни...
- Но?.. – вмешался Лим.
- Но я предпочитаю делать всё сам.
- Ох, доиграешься, - Марк уже присел за стойку и постукивал по панели. – Тебе что с книгами стало неинтересно общаться, раз ты взялся людей калечить?
- Ничего не калечить! Посмотри на них. Вон писатель сейчас рассказывает тучному сюжет своей новой книги, и знаешь что? Тучный проникся и будет спонсировать. А вон к ним идёт важный, теперь они втроём за столиком. Важный кстати иллюстратор. А глянь на симпатичную с мальчишкой! Он подарит ей счастливую монету, которая непременно одолжит ей удачи на сдаче проекта через год. А потом она защитится, под пристальным взглядом тучного, который будет сидеть в комиссии, как приглашённое лицо. Они пойдут праздновать и забредут в галерею, где встретят важного, и он подарит им маленькую картину. А вечером, завернувшись в плед, они будут читать новую книгу писателя вслух друг другу.
- Этого может никогда не произойти, - сказал Марк, но заулыбался очень уж хитренько.
- А может и произойти. Я хочу, чтобы так было. А вы?