Утром патриотически настроенная природа обеспечила хорошую примету, дождичек в дорогу, слегка отмыла Димин автомобиль и залила бетонку под ним. Дима так и не определил, были ли подтеки под двигателем, долил на всякий случай воду в радиатор. За ночь её потери были незначительны.
Пока колонна вытягивалась из Минска, Дима не тревожился. Показания приборов был в норме. А когда по нарастающей замелькали низкорослые сосны за окном, двигатель серьёзно напомнил о себе. Давление масла снизилось, радиатор закипел. Дима вышел в эфир и доложил о неисправности. Сибирцев разрешил остановиться и сам подъехал на командирском «Ленд ровере», когда Дима заглядывал под капот. Правая сторона двигателя с головки цилиндров заливалась горючими слезами. Пробило ту прокладку, которую не заменяли при ремонте.
- Да, брат, до канадской границе тебе не дотянуть, - заключил командир. – Надо вставать на ремонт. Ну, и где мы тут встанем?
Глушь, несмотря на отличную бетонку в два ряда. С обеих сторон – лес, жидковатый в прямом смысле слова. При таких облезлых и худощавых соснах ищи рядом болото.
Сибирцев разложил на капоте карту, заглянул в кабину, сверяясь с навигатором. Ничего хорошего не получалось. Его водитель, немолодой, по виду раза в два старше Димы, из машины не выходил, прилип к креслу, как вышколенный.
Когда Сибирцев в очередной раз заглянул в кабину, он заметил: «Вы говорили, у вас тут знакомый».
- Тут! Это 30 километров в сторону по просёлочной. А до неё еще 20 – по прямой. С ненадёжным движком. Где я в этом болотистом крае приличную воду найду?
- У меня две канистры по 20 литров, - опять напомнил водитель. – Не дотянем?
- Можем дотянуть, - согласился генерал. Он сам вытащил из джипа и закинул на капот белый плоский ящик с антенной-тарелкой и наладил связь, пока Дима с коллегой доставали канистры из багажника и перетаскивали в кабину КамАЗа.
Помощь зала он получил, звонок другу сделал. В запасе оставалась ещё ситуация 50 на 50. Знакомый белорусский офицер Сибирцева был на службе, а в деревеньке, откуда белорус родом и до которой полста километров, обитали его родители. Они были на месте. Есть шанс остановиться у них и за вечер разобраться с двигателем.
Они тронулись в путь. Ну, и путь же это был! Диме он показался полосой препятствий. Отъехав чуть-чуть, он выскакивал с канистрой и припадал к мотору. Потом опять мчался в кабину и садился за руль. Генерал двигался далеко впереди, тоже останавливался, маячил у обочины, как верстовой столб, пока Дима выписывал пируэты, и быстро набирал скорость. Воды хватило ровно до просёлочной дороги.
50 на 50 были исчерпаны, когда Дима нагнал командирский джип.
- Сиди, - Сибирцев зло одёрнул своего водителя, выскочил на просёлок с упакованными в полиэтилен пластиковыми бутылками с питьевой водой. Генеральский резерв в этой чрезвычайной ситуации был пожертвован страдавшему от суши Диминому КамАЗу. Её хватило километров на 17, до остановки у ближайшего болотца. Теперь Дима знал, как выглядит второе дыхание, глубоким водоёмом с чёрной водой у обочины. У Сибирцева на этот счёт было другое мнение. Остановившись, он бросил Диме непонятную фразу: «Давай к этому квадрату Малевича».
В конце пути они сошлись на том, что болота – это тайное оружие батьки Лукашенко. Когда исчерпаны все возможности, с этим резервом будут преодолены трудности и обеспечена победа.
- Ну, боец, в переводе на коньяк ты мне задолжал литра три, - подытожил Сибирцев, когда они выехали к деревеньке и остановились у крайней избы. Дима так и не понял, сожалел генерал об упаковке с питьевой водой или нет. Генерал сам заглянул в кабину КамАЗа и задерживаться здесь в глуши, судя по решительному виду, не собирался.
Изба оказалась бревенчатым домом под шиферной крышей. Такие же строения угадывались на улице. Они уходили вместе со штакетником под голыми садами к овражистому спуску и лесному холмистому склону. Бока многих изб светились побелённой штукатуркой. Не самый современный стандарт для страны, освоившей коттеджи из серого и желтоватого кирпича и чёткую планировку деревенских улиц с асфальтом, брусчаткой и бетонными бордюрами. Это, похоже на то, была глубинка с теми самыми косогорами, которыми дорожило население, выбравшееся из болот на сушь много веков назад. Оно не променяло их на усадьбы совхозного типа в советский период укрупнения деревень.
Из дома выкатился лысеватый старик в серой телогрейке. За ним семенила старушка в безрукавке, перешитой из похожей телогрейки. Стандарты одежды соответствовали стандартам незатейливого быта. Они обнялись с генералом. Далее, как в немом кино, -оживлённый диалог, с мимикой, жестами, и обе стороны, заламывая руки в трагических позах, отшатнулись как бы навсегда.
Сибирцев вспорхнул в кабину к Диме и объявил: «Остаёшься здесь до утра. Начинай ремонт сразу же. Скидывай блок цилиндров, меняй прокладку. Всё сам. Игорь Львович, надеюсь, снабдил тебя запасной, по твоему списку. К сожалению, «летучка» занята тем же в дороге. Не ты один. Там несколько поломок. Механик тебя заберёт к утру. Я с ним говорил. Время дорого. Скоро стемнеет». И выскочил со словами: «Не пуха». Дима запоздало ответил: «К чёрту» в тот самый момент, когда Сибирцев вновь рванул дверцу и приземлился на сидение рядом. Как чёрт в табакерке. Получилось, что этим заторможенным ответом Дима приветствовал его.
- Да, чуть не забыл, - генерал не обратил внимание на комичность ситуации. – Люди тут надёжные. О грузе я не беспокоюсь. Сын у них – мой бывший сослуживец, выручил меня в первую чеченскую. Надо было срочно из Пскова самолёт с десантниками в Чечню перегнать. Пролёт был через белорусскую территорию. Если бы запросили воздушный коридор по официалке, потеряли бы время. Дежурил мой друг белорус. Всё решили одним звонком и одним разговором. Белорусы – ребята исключительной надёжности, свои в доску. Хотелось бы, чтобы и в стельку. Но сегодня не тот момент для застолья. И тебе не советую.
Дима справился далеко за полночь и сам от усталости провалился в ночь.
Он лежал на высокой металлической кровати среди трёх пуховых подушек в коконе из двух ватных одеял. Кровать была втиснута в комнатку. Её малый размер не терпел соседства ни стульев, ни тумбочек, ни полочек, даже дверей. От горницы её разделяла занавеска, размера которой хватало на половину дверного проёма, на незатейливую жизнь с вечно задранным подолом. Да и кому в избе, приютившей водителя, было заглядывать в спальный закуток? Семейную пару стариков комнатка устраивала.
Они уступили лучшее место гостю, а сами перебивались в горнице тоже неплохо. Там стоял старый диван, естество которого распирали крупные пружины, а раскидные, на дверных петлях валики создавали дополнительные площадки для головы и ступней ног. Горенку подпирала печная стена с широкой и низкой выемкой в виде лежанки. Печных лежанок было две. Вот эта - для стариков. На неё можно снопом валиться, как на кровать в вагонном купе. И под потолком – для молодёжи. На ту забираются с кухни по сложной системе выемок в печи, как на искусственном скалодроме.
Луч солнечного света забрался в Димин закоулок, честно нарезав тот световой треугольник, который обозначила ему по диагонали ситцевая занавеска с пестрым васильковым раскрасом. Полоснуло по векам светом. Это растревожило Димин сон, традиционный и не очень привлекательный. В последнее время ему снится душевая, совмещённая с туалетом. Он попадает туда в поисках свободного унитаза и натыкается на пионерлагерьское соседство не только парней, но и девчонок. В этой мужской и женской чересполосице стыдливость борется с позывами мочевого пузыря и одерживает верх. Синдром дорожного дискомфорта преследует Диму и во сне.
Нет, не свет стал причиной пробуждения. Посторонние звуки. Они настойчиво по кусочку откалывали глыбу усталости, сновидений, ирреальной, причудливой жизни расслабленного сознания. Сначала шум мотора. Он усилился, растёкся на ручейки. Одни из них резанул слух реальным, очень близким присутствием, чуть ли не под окошком. Автомобильное звучание и мотоциклетный рык натащили звуков попроще и поосязаемее. В этом гуле чётко обозначались голоса людей, кудахтанье кур, визжание свиней, стуки и скрипы калиток и колодезных журавлей. Отдельно от всего этого прозвучало и рельефно обозначилось в Димином сознании: «Отец, немцы в деревне!»
Дима выскочил в горницу, зафиксировал спросонья прильнувших к окну сгорбленных, сжавших плечи хозяев. Старик мял кусок занавески. Старушка часто крестилась. Дима застыл посередине зала и в три окна, как в три экрана, наблюдал красочное действо. Оно раздавалось вширь улицы и уходило в глубь деревни. Это стереокино его не радовало.
На улице застыли три тупорылых автомобиля с щелястыми оскалами решёток радиатора. Серые брезентовые тенты бились как при ветре. На первоапрельскую зелёную траву у обочины и кочковатую просёлочную дорогу сыпались серые шинели, каски и рюкзаки. Мышиного цвета военная форма с мелкими чёрными погонами была самой реальностью. В неё верилось, как в страшный сон.
Впечатляло оружие: истёртые до серебристого блеска пистолеты-пулемёты МП-40, лифчики-разгрузки под прямой рожок-магазин, два по три с каждого стороны, и карабины «Маузер 98к» с засаленными до черноты прикладами, а также гранаты-толкушки на брюхе под ремнём. Тёмно-коричневые подсумки под винтовочный патрон, рюкзаки, усиленные кожаными полосками, с двумя крупными карманами на металлических застёжках, алюминиевые фляжки на тонком ремешке, с крупными пробками под рифлёный ободок тоже впечатляли.
Колоритными были и немцы. Молодые, пропылённые, разгорячённые дорогой. Много голубоглазых с льняными чубами. Среди этих белокурых бестий мелькали и арийцы цыганистого типа. Фюрер не был привередлив, собирая на смерть это обречённое войско.
Оно ещё не знало своей настоящей судьбы и радовалось жизни. Многие грудились у колодцев. Трое мышастых гоняли кур по обочине. Один тащил в каске покатую горку куриных яиц. Старушка с двумя глиняными крынками молока у груди семенила за ним, расплёскивая через тряпицу нежданно-негаданно востребованный парной товар. Ещё один краснорожий идиот добыл молодого поросёнка, держа его на уровне груди. Тот извивался, визжал, рвался на землю. Немцу важно было, чтобы товарищ его сфотографировал в таком виде.
Двое немцев из числа мотоциклистов отделились от этой раскованной компании и, подпинывая широкие полы чёрных, антрацитно поблескивающих плащей, решительно зашагали через калитку в избу. Дима пружинисто переместился к двери, вжался в полоску между дверным косяком и рукомойником у входа. Непрошенных гостей надо встретить по-христиански. Он почувствовал себя прежним посетителем ресторана в состоянии охоты. Как же стосковался он по родному российскому рукоприкладству! Дима переминался, впитывая разгорячёнными ступнями брызги от рукомойника и помойного ведра.
- Погодь, парень, не суетись, - предупредил дед, и Дима почувствовал, что произошли радостные для стариков и печальные для его щенячьих ожиданий перемены. Он заглянул в крайнее к двери окно.
К хозяйскому колодцу во дворе подошли трое. Парень в горчичного цвета галифе, в чёрной кожанке и кирзовых сапогах поправил громоздкую брезентовую кобуру под наган, сдвинул фуражку с красно-сиреневым околышем и красной звездой, взялся накручивать ручку колодезного валика. Двое красноармейцев, закинув длинные винтовки Мосина за плечо, свинчивали крышки знакомых Диме по военной службе фляжек в матерчатом чехле защитного цвета. Немцы посторонились, поджав под брюхо автоматы и зажав приклады карабинов под мышками, а ложе положив на сгиб руки. Идиллия всеобщего братания.
Дверь отворилась. Красные, пропылённые рожи двоих мотоциклистов возникли в дверном проёме. У одного - розовые круги под глазами на пропылённой образине и мотоциклетные очки – на каске.
- Батя, не одолжишь ковшик водичку разнести по фляжкам, - попросил очкастый. Оба застыли у порога, поглядывая на босоногого в чёрных трусах Диму. Очень удобный прикид, когда судьба проявила интерес, за белых ты или за красных.
- В горницу не зову, а ковш вот он, - засеменил дед и добавил вослед: «Вы уж ковшик верните, господа оккупанты». Старушка застыла, откинувшись на диван. Во что верить, в избавление или напасть, она не знала.
- Не оккупанты мы, отец, - пояснил «немец». – Из массовки. К празднику готовимся. Театральное представление будет 9 мая на линии Сталина. Приходи. Наши должны победить.
- Вот и разбирайся, кто нынче наши, а кто не очень, - вздыхал старик, когда массовка за окном осёдлывала машины и мотоциклы, очищая улицу от мышиного цвета.
Пока Дима без оглядки и с гордостью облачался в тёмно-синий мундир, хозяин рассказал, что линия Сталина – это строящийся у шоссейки мемориальный комплекс с музеями, площадками для военной техники и остатками дотов, капониров и прочих сооружений из так называемой старой линии обороны. Её возвели перед войной на случай польской агрессии.
Недалеко от деревни расположен военный полигон. Там, скорее всего, как предположил дед, и проходили репетиции этой разномастной вольницы, которая в это утро как стрэмка в пятке. О занозе сказал, догадался парень.
«Немец» ковш вернул и расспросил Диму, что за машина странной раскраски, с каким грузом, как тут оказалась и куда вострит лыжи. Дима не стал таиться. Он проникся доверием к сытым и шумным «немцам». Пусть радуются жизни. По сценарию им недолго осталось. «Красноармейцам», потрёпанным, затянутым в окровавленные повязки, он тем более доверял. Их ожидала нелёгкая судьбина. Им предстояло вырвать победу из рук врага.
Белорусская природа опять обсопливилась. Небесная канцелярия решила восполнить дисбаланс, возникший по вине ненасытного камазовского движка. Моросило добросовестно, наполняя безразмерные болотистые водоёмы, смывая попутно пыль с моторизированной немецкой пехоты и грязь с Диминого КамАЗа, готового к новым приключениям. Если они не сулят очередной сушняк для мотора, то пора наматывать километры.
Дима не стал ждать своих, а воспользовался предложением белорусов сопроводить его до шоссейной дороги. Просёлок был один. Разминуться невозможно. Так чего ж время терять?
Старики вышли его проводить, не ступая за калитку, за которой выстроились в колонну и недруги и свои. У Димы слегка защемило. Из-за спешки, круговорота ремонтных хлопот он так и не узнал, как их зовут, не пообщался по-человечески, неспешно. Свела же судьба с хорошими людьми. Таких ещё повстречает, а с этими вряд ли уже свидится. У молодых времени не меряно. У стариков недолог век. Эти размышления, по которым Дима пробирался с трудом, робко, нащупывая мысль, и укоротили его лесную дорогу.
На шоссейке его дожидался автофургон с дядей Пашей. Дима ругнулся про себя в сердцах. Вовремя «летучка» с ремонтниками подкатывает, когда дело сделано без них. Механик Керженцев тоже бы не остался в долгу. Но обоим было не до взаимных упрёков.
Камазовский пункт технического обслуживания собирался свернуть с трассы на лесную дорогу и наткнулся на разномастную кавалькаду приземистых мотоциклов, хорьхов, опелей, полуторок и прочей автоэкзотики, цепляющей отяжелевшим брюхом белорусский просёлок. Судьба предложила дяде Паше перешагнуть черту времени, двинуть им навстречу. Он не воспользовался заманчивым предложением. Тогда она, как и повелел ей характер, сама взяла быка за рога и ринулась навстречу.
Дядя Паша сгоряча выскочил из кабины на проезжую часть и также стремительно ретировался на обочину. Камазовское колесо способно заслонить мужчину и более крупной комплекции. В подобных свойствах кабины сомнений тоже нет.
Из леса на трассу выехали мотоциклисты вермахта и перекрыли движение с обеих сторон. Спорить с обнаглевшими немцами и выставленными на колясках ручными пулемётами МГ-42 с хищным оскалом заполненных лент никто из пережидавших колонну в стиле арт и так не решился бы. Один из мотоциклистов привстал на стременах, и его массивная фигура в сером, замызганном до черноты плаще, со стальной защитной бляхой, похожей на маскарадную маску, на груди, в серой же каске с очками-иллюминаторами выглядела в промозглое серое утро зловеще. Монстр из саги о Второй мировой хорошо материализовался в дорожном тумане и уверенно захватил скромный кусочек очеловеченного мира.
Не менее зловещие автоматчики при въезде на границу просёлка и шоссейки дружно взметнулись в кузове, демонстрируя мышиный цвет, посеребрённое влагой оружие, амуницию, жестяные ребристые коробки с противогазами. И тоже стало ясно, что процветающей в это чахоточное утро Белоруссии они ничего хорошего не сулят. Фашистский грузовик повернул в сторону Минска.
Димин КамАЗ вырвался из лесной чащи на асфальтовую свободу и приоткрыл не менее живописную картину с полуторками и красноармейцами в окровавленных повязках под пилотками и не очень стерильной бинтовкой рук. Новое видение по масштабу бутафории показалось дяде Паше махновщиной, и он осмелел, без опаски шагнул к левому боку своего авто.
Дима, не останавливаясь, просигналил на прощание мотоциклисту. Этот гостеприимный «немец» стал таким родным под общим, выстраданным дождиком. Его «фашистский» напарник выпустил короткую, заливистую очередь в не просыхающее пока небо Родины, и на мокром асфальте запрыгали и завертелись гильзы. Скоро их разнесут по обочинам так полюбившиеся белорусам после развала страны-победительницы «Фольксвагены», «Мерседесы» и другие автомобильные ценности западного мира.
Дядя Паша не стал испытывать судьбу, юркнул в кабину. Его КамАЗ стал лидером в новой, с гуманитарным привкусом гонке nach Westen, на запад. Туда целеустремлённо рвалась, жёстко соблюдая график движения, российская автоколонна МЧС, несмотря на досадные и со временем восполнимые потери в пути. Такой временной потерей был Димин КамАЗ.