Авторы всех русских блатных песен – еврейские молодые поэты. Поэт мог быть приказчиком в мануфактурной лавке, а мог быть налетчиком, не суть.
В 1916 году Борух Килмас, по прозвищу Пинчик, решил организовать небольшой налет, без крови и пыли. Взять что-нибудь вроде кассы страхового агентства «Самолет». Пригласить в дело Моню Сухого, вооружиться револьверами системы Наганта, и аккуратно изъять купюры. И что там еще подвернется.
Раньше Пинчик на гоп-стопе со смыком специализировался. Даже не со смыком, смык, это, все-таки, шум и испуг, а Пинчик работал артистично. Склонный, как все южные бандиты, к форсу и дорогим вещам, он предпочитал вежливо обращаться с жертвами. Одетый в люстриновый пиджак, появлялся из-за угла, откидывал полу, так чтобы был виден револьвер, и произносил ласково:
-- Бонсуар, мадам. Деньги и прочие ценности имеем?
Мадам обычно отвечала, что имеет одни неприятности и сейчас их значительно прибавилось, но деньги предпочитала отдавать. Если рядом присутствовал кавалер, то он обчищался с той же непринужденностью. В редких случаях, револьвер приходилось вытаскивать из-за пояса.
Такие были идеалистические времена, несмотря на назревавшие революционные настроения масс.
Так что, это был, скорее, гоп-стоп с обхождением. А налет требует рывка с удалью и четкой организации с долей импровизированной жесткости. Поэтому Пинчик сначала захотел посоветоваться, а потом потренироваться.
Пришел к Сулеме Ивану Федоровичу и попросил:
-- Налет поставить можно?
-- На какой лед? – удивился Сулема.
-- На тонкий – поддержал беседу Пинчик.
-- Провалишься.
-- Но…
-- Хорошо.
Объяснил Иван Федорович Пинчику нюансы дела. Где кто стоять должен, что говорить и сколько времени можно на все это потратить. Под конец добавил:
-- Ты, Пинчик, крови не пробовал, поэтому поручиться не могу.
-- Не дай бог – ответил Пинчик, исправно посещавший синагогу.
А Мотя Сухой всегда был готов, его упрашивать не надо.
Пошли в субботу, здраво рассудив, что она для человека, а не наоборот. Тем паче у этих гоев по субботам контора открыта. Пошли – вошли, только пропустили вежливо перед собой господина в касторовой шляпе. И не зря.
Господином этим был – дородный Викентий Петрович Сабачников, несший своему другу, владельцу конторы, бриллианты собственной жены, чтобы понадежнее спрятать их в сейфе. А сам владелец, Нестор Ипатьевич, встречал гостя с распростертыми объятиями.
Коньячку уже приготовил с лимончиком.
Но встретил Пинчика с Мотей, втолкнувших Сабачникова и притворивших дверь.
-- Это налет! – страшно закричал проинструктированный Мотя.
-- В натуре – добавил деликатный Пинчик.
Дальше все пошло более-менее по плану. Испуганные Викентий Петрович и Нестор Ипатьевич, с двумя посетителями, были уложены на пол, а кассир принялся отчинять купюры. Единственно что, налетчики от волнения забыли тару. Не куда было складывать деньги.
-- Поживее – махал револьвером Мотя.
-- Будьте любезны – просил Пинчик.
-- А что это у тебя – спросил сообразительный Мотя у Викентия Петровича и вырвал небольшой саквояж, напрасно прикрываемый Сабачниковым.
-- Без грубостей, Мотя – сделал замечание Пинчик.
-- Ты только глянь – Мотя Сухой, ошарашено держал в руке бархотку с камнями.
-- Складывай и валим!
Налетчики выбежали из конторы и прыгнули в пролетку. Возница, Гаврила Тряпкин, тронул вожжи, чмокнул губами, пролетка поехала, свернула за угол и врезалась во встречный экипаж, сцепившись колесами.
Незадача.
Пинчик с Мотей чертыхнулись и заорали в два голоса. Из экипажа вышел жандармский ротмистр Удальцев, ехавший на обед к старушке-маме на улицу Александра Третьего.
Мотя выхватил револьвер, Пинчик вцепился в саквояж Сабачникова, так кстати оказавшийся в конторе. Ротмистр расстегнул кобуру.
Мотя выстрелил и попал в грудь извозчику ротмистрова фаэтона. Пинчик спрыгнул на мостовую. Кобыла Маруся, запряженная в пролетку налетчиков, от испуга рванула, а конь фаэтона встал на дыбы. Жандарм на площади засвистел в свисток и побежал к месту столкновения, придерживая на боку «селедку».
Ротмистр выстрелил и тяжело ранил Мотю. Пинчик обогнул пролетку и побежал обратно, в направлении конторы. Мотя упал, свесившись через облучок. Кобыла Маруся волочила пролетку. Пинчик обернулся и поднял руку с револьвером. Ротмистр Удальцев выстрелил второй раз и убил Пинчика наповал.
Жандарм добежал до экипажей.
Финита.
Дело получило известный резонанс. Местная газета опубликовала фельетон о подвиге жандармского офицера. Обыватели посудачили, да и забыли. Ротмистра наградили именными часами, Пинчика похоронили, а Мотя, после излечения, был осужден на четыре года каторги. Сулема Иван Федорович в трактире «Марсель» выпил за помин души лихих людей. Викентий Петрович Сабачников дважды перекрестился.
И на этом, вроде бы, все.
Но, начинающий поэт Иосиф Шмуцель (в двадцатые годы взявший псевдоним Иван Лукьянов), откликнулся на произошедшее следующими строками, впоследствии ставшими известной блатной песней:
«Этот Пинчик был налимчик,
Чистый бриллиант,
Выбил с фрака нафталинчик,
Выбрал вариант.
Подошел, сверкнул нагантом,
И судьбу за бок
Ухватил, и бриллианты
Взял и поволок…»
И т.д.