1.
Вычитывая старые рассказы перед тем как выложить их на свою страницу, я испытываю противоречивые чувства. Да, я не оговорился: я не набираю, а только вычитываю тексты, поскольку вместе с рукописями (это две большие общие тетради в линейку) лежала на дне ящика (хочется сказать – сундука) и дискетка-флопик, куда я сбрасывал рассказы после того как они появлялись в моей тогдашней газете на страничке «Кофе-тайм». Так вот, прочитывая их сегодня, я постоянно, что называется, дёргаюсь. И чаще всего вовсе не от смеха.
Ну вот, хотел сначала поговорить об анахронизмах в своих рассказах, но почему-то сразу вышел на тему смеха, юмора. Ладно – раз уж так получилось, подчинюсь внутреннему импульсу, голосу подсознания, велению левого мизинца, этого vip-клиента клавиатуры.
2.
Странное впечатление производят на меня мои тогдашние шутки. Некоторые из них я сегодня не стал бы употреблять – либо постарался бы видоизменить их. Хотя вряд ли я их этим улучшил бы. Ведь любая реконструкция острот объективно портит их, утяжеляет.
Действительно, та или иная шутка могла бы быть лучше; но начни я нынче подправлять её – я тотчас же убью своё давнее дитя, причём ещё и схлопочу обвинение в изощрённом садизме. Обычно шутка живёт и играет всеми гранями в своём моменте, в своём времени – и только такая шутка может быть принята и оценена в другую эпоху.
3.
Кстати, с той поры и в самом деле прошла уже целая эпоха – эпоха небывалого застоя [развала] в жизни страны, по сравнению с которым брежневский застой – семечки, детские кубики, розовый слюнявчик.
Страшный 93-й год вроде бы даже заканчивался в координатах миллениума – ан, нет, снова выскочил, как чёрт из табакерки, и продолжается, давит, мнёт, курочит нашу Восточнославянию… Многим из нас остаётся только одно – смеяться.
4.
Писать смешно в 90-х приходилось учиться заново. Не всегда это означало именно учиться. Порой приходилось даже не переучиваться, а вообще р а з у ч и в а т ь с я.
Происходила определённая утрата накопленного раньше мастерства (ладно, пусть не мастерства, а просто некой суммы добротных навыков). Ведь вместо изощрённой, филигранной работы во имя его величества Иносказания, ради удачного намёка или для того, чтоб придать миномётную силу внешне нейтральной фразе, – вместо всего этого теперь можно было просто взять фамилию любого из номенклатурных небожителей, втоптать её в уличную грязь, плюнуть на неё и помочиться… и уже можно было рассчитывать на успех у определённой части публики.
Пара грубых шуток, замешенных на сальностях, на непристойности и даже на лихом матерке, могла вмиг вознести на средней высоты вершинку успеха как эстрадного исполнителя, так и «труженика пера». Достаточно было расстегнуть у героя ширинку…
5.
…и кто-то уже непременно смеялся, заходился от смеха. Кстати, такой хохот сродни тому, от которого многие из нас не могут удержаться при виде поскользнувшегося, упавшего, больно ударившегося и перепачкавшегося человека, – по природе своей это смех дикаря, первобытного существа. Грязь, беспринципность, ругань и мат, копание в чужом исподнем, выворачивание наружу чьих-то интимных душевных глубин – залог успеха такого, с позволения сказать, остроумия.
6.
Я вполне осознанно не желал именно таким путём достигать комического эффекта, не хотел подобным способом делать ситуацию забавней, смешней. Нет уж, лучше тогда заниматься «добычей смеха вручную» – используя щекотку.
С другой стороны, я всё же не считал зазорным сделать маленький, минимальный шажок в эту сторону. Потому что временами при этом [в полном соответствии с правилом о действии и противодействии] вновь рождалось нечто вроде эзопова языка. Я имею в виду: любой маленький шажок в какую-либо сторону от привычной колеи при умелой расстановке ориентиров-ловушек обязательно рождает её величество Недомолвку.
7.
Настоящая, удавшаяся недомолвка – высший пилотаж для юмориста. Отмечу при этом, что истинная недомолвка способна маскироваться. Она может спокойно прятаться, например, за нудным разжёвыванием описываемой ситуации и даже – за
р а з ъ я с н е н и е м автором его собственной шутки, остроты.
Такая острота суть тот бросающийся в глаза гриб, который отвлекает нас от стайки его сородичей, абсолютно не заметных под листьями. То есть у шутки, помимо видимых тотчас же и невооружённым глазом, есть другие не только подтексты, но и слои и уровни. Они могут залегать как в пространстве небольшого окопчика между двумя запятыми, так и в пределах целого абзаца, который даже на карте дивизии способен накрыть целый фронт. Находить тройные (и даже больше) слои в чужих остротах – истинное наслаждение. Строить такие композиции самому – мучительно-сладкое наслаждение.
Девяностые стали для меня тем временем, когда я чаще и ближе, чем когда-либо, подкрадывался к такому ощущению.
8.
Секретов изготовления смешного очень много.
Секретов изготовления смешного не существует.
Оба эти заявления правильны. Причём правильны в той же мере, в какой и неправильны.
О рецептах приготовления смешного очень смешно и со знанием дела писали Твен и Ильф, Гоголь и Аверченко, Чехов и Шоу. Вспоминается способ, предлагаемый Стивеном Ликоком. На вопрос: «Как вам удаётся писать смешно?» – Ликок отвечал примерно так: «Я беру немного гротеска, добавляю в него парочку метафор, густо посыпаю всё сравнениями и парадоксами, не забыв приправить это блюдо полудюжиной литотесов и инверсий…» Идеальная схема достижения комического эффекта, не правда ли?
9.
А вообще-то, вряд ли кто-нибудь всерьёз согласится поделиться своими секретами добычи смеха.
10.
Наверное, можно так набальзамировать и загримировать труп, что он будет даже красивей своего исходного материала, живого оригинала. Правда, при этом он так и не оживёт.
Подобным же образом можно трансформировать свежий и к месту употреблённый экспромт, который в то же время не блещет безукоризненной формой и бронебойной силой. Можно постричь его и попудрить, обтесать и построгать, выгладить и заштопать, сдобрить пряностями и освежить туалетной водой.
Шутка при этом наверняка станет выглядеть очень и очень учёной и умной. Мало того, она даже может на самом деле стать значительно умней, чем прежде. Правда, есть тут одно маленькое «но»: она к этому времени давно перестанет быть шуткой.
Этот призрак шутки – любимый жанр зануд-трупоедов.
11.
Бог наказал (или наградил) меня нелюбовью к написанию стихов. Не скажу, что я лишён при этом способности наслаждаться чужими строфами; любоваться необычными словесными конструкциями и неожиданными рифмами; разгадывать ребусы вдохновения того или иного журнального ваганта; принимать словесный и музыкальный душ из-под водосточных труб и нырять в косые скулы океана; бродить по лабиринтам чьих-то настроений и миров, etc. – словом, читать стихи, хорошие и странные, короткие, метрические и километрические, отечественные и переводные, взрослые и подростковые, лорковые и дубово-виолончельные, древние и послезавтрашние, я умею и иногда люблю. Хотя, родившись сто лет назад, я родился специально для Прозы.ру.
А вообще этот пассаж написан для того чтобы иметь возможность (или право) сделать одно сравнение. Сравнение шутки со стихом.
12.
Как и некоторые стихи, шутки бывают порой… вымученно красивыми. Это шедевры, которые, тем не менее, совершенно не задевают душу – вопреки своему совершенству.
13.
И острота, и стих почти всегда и почти непременно нуждаются в достаточно серьёзных отделочных работах. Серьёзная и кропотливая отделка, немалая тяжёлая работа требуются для… видимой несерьёзности и лёгкости как строфы, так и шутки. Плюсуясь с вдохновением, всё это придаёт шутке блеск и изящество, силу и лёгкость, единство формы и содержания. Я иногда называю это мысле-щекоткой.
Однако иногда вся работа тут не идёт впрок. Это хорошо знают как юмористы, так и поэты. (Оставим в покое поэтов-юмористов, это племя требует отдельного исследования – возможно, шутливого и в стихах).
За такими шуткой и стихом видны (и действительно стоят) огромный труд, мастерство и даже талант. Одного лишь в них нет. В них нет – вдохновения, полёта сквозь себя.
14.
Они не родились. Они – сделаны.
15.
На то, чтобы сделать их, тратится много таланта, древесины, бумаги и клея, хорошего и плохого вина, масла и акварели, отпечатков пальцев на клавишах эфира, чёрного кофе и кокосового масла… Один из учёных из академии в Лагадо занимался извлечением солнечных лучей из огурцов. Другой его коллега, помнится, замахнулся выше – он собирался из экскрементов (их бочками ежедневно привозила к нему тамошняя и тогдашняя служба ЖКХ) вновь восстанавливать исходные продукты. Свифт сумел здесь отлично пошутить; а вот тысячи его последователей скорей всего испачкались бы… в чём?.. да давайте уж прямо: конечно, в говне.
16.
Это моё эссе может продолжаться бесконечно, поэтому я останавливаюсь прямо здесь. Хотел поговорить о юморе вообще и о юморе 90-х в частности. Задачи своей не выполнил – дотошный ученик-зубрила не найдёт здесь ничего полезного для себя. В то же время я до нужной консистенции посолил раствор, обозначил пространство, воткнул вешки и сделал зарубки, слегка взлохматил близлежащий космос и где надо испортил и наладил воздух. Умному достаточно.
…поэтому я останавливаюсь прямо здесь – на полумысли и на полусло…