Мне хочется закрыть глаза и почувствовать, как я засыпаю, я плавно опускаюсь на дно выстланной мягким мохом теплой норы, где-то глубоко под землей, где никто меня не разыщет, не назовет по имени. Абсолютная тишина и темнота, ни единого звука... Я свернусь калачиком и надолго усну, я впаду в спячку. Может на зиму, а может, на несколько лет.
Электричка несет меня под землей, вереща и дребежжа, лязгая дверьми и воняя бомжатиной. У сидящих пассажиров такие непроницаемые лица, словно один у другого что-то тайком потырил, но не признается и под пытками. А я уже не держусь за поручни, я доверяюсь людям, как Ежик-В-Тумане доверился Реке. Ведь все люди – братья. Братья сдавливают меня со всех сторон, а я, спрессованная московским человечеством, подпираемая его братскими локтями, попами, спинами в вагоне в конце рабочего дня, зависаю между людьми и тихо сплю.
Москва – этот город-спрут. Схема московского метро это рентгеновский снимок его внутренностей. Из-за кремлевских башен спрут внимательно наблюдает за мной налитыми кровью глазами, а его длинные щупальца простираются в Медведково, Бирюлево, Крылатское, опутывая собой дороги, дома и людей. Москва впивается в людей своими присосками и пьет их кровь.
О, воспетый поэтами город, Воробьевы Горы, Третьяковская галерея, Красная площадь, Арбат... Ты ослепляешь надменной красотой, коварно маня рублем и богатым московским лохом. Очаровывая своими огнями провинциальных мотыльков, ты заманиваешь их под землю и пьешь их кровь. Отключаешь свет, оставляя лишь этот мертвый голос «Станция Медведково. Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Свиблово». Станция Свиболово – изо дня в день. Несколько лет. Я выучила этот голос, равнодушный и карающий голос Москвы-мачехи.
Конечно, есть жизнь и над землей. Первые месяцы мы с соседкой ходили по музеям. И гуляли по скверам. Мы смотрели на хорошо одетых людей и думали, что вот это и есть Москва- этот цветной праздник веселья и беспечности.
«О наивные, Москве нужны доноры, ей нужна ваша кровь», - шептала золотая листва, опадающая с кленов. В воздухе кружился осенний лист, отражаясь в больших печальных глазах дворника, скромного гастарбайтера, похожего на Мцыри.
Я всегда проходила молча, и он тоже молчал. И мы понимали друг друга.
«Что, подметаешь?»
«Да, подметаю»
Большинство «коренных» москвичей всю жизнь живет в ксенофобическом неврозе. Им кажется, что их хотят поработить гастарбайтеры, пустить свое дурное семя в их маленьких уютных двориках с лужковской кепкой вместо детского грибка, разрушить их воспетый в «Покровских воротах» идиллический мирок, отнять у них зарплату и выжить их из теплых и обжитых квартир в центре города. И в 90% эти опасения не лишены оснований.
- Девушка, вы не подскажете, который час, - спросил меня чернявый мальчик.
- Полвосьмого, - ответила я.
- Извините пожалуйста, вы такая красивая, можно с вами познакомиться?
- Валяйте.
- Меня Рустам зовут.
- А меня Катя.
Рустам засиял белоснежной улыбкой.
- А вы в этом районе живете?
- Да тут, буквально через три дома.
- С родителями?
Голос Рустама был нежен.
- О, нет, что вы, снимаю! Однокомнатую квартиру. Вчетвером. Я и еще три девушки, - сообщила я с беспечнейшим видом.
Как тиха и лирична вечерняя Москва в Свиблово! Рустам все еще задумчиво шел рядом. Я смотрела в чистые голубые небеса. Лишь золотые листья, срываясь с деревьев, кружились с прощальным звоном…
- Ну, я пойду? – спросил Рустам.
- Пока-пока.
И Рустам тихо исчез под золотым осенним дождем.
- Если будут хачи приставать, ты их не обижай, а сразу говори, что неместная, без прописки - увещевала меня московская коллега, - Понаехали!..
А я люблю черных. Потому что часто они принимают меня за свою. Несколько раз они заговаривали со мной на своем языке. В парикмахерской и в метро. Я чаще среди них встречала хороших людей. Я не знаю, почему, может оттого, что в Москву я понаехала тоже, и это обстоятельство нас роднит и объединяет. Мы с тобой одной крови, ты и я.
Московские мужчины страдают невестофобией. Стоит им сказать, что ты не москвичка, они скашивают глаза, как бы прикидывая, как далеко зайдут твои намерения. Но мои намерения, никогда не заходили дальше Воронцова поля, где располагалось Индийское консульство. Два раза в год я летаю в Индию. Раз в неделю я встречаюсь со своим идуистским тусняком. Я приехала не за пропиской и не за московским мужем. Но невзначай оказалась беженцем из тех задыхающихся российских городов, которые ты, Москва, испокон веков душила своей широкой купеческой жопой.
- Не слишком ли много «жопы» в твоем рассказе, - спросила мама, - он буквально перегружен этой «жопой». Где ты этого набралась этого сленга?
Мама, я набралась жопы в Москве. Однажды вечером я возвращалась с работы. Было около девяти вечера, електрички в метро были пусты. Я сидела на скамейке и рядом какая-то женщина, которую я из-за усталости даже не стала разглядывать и закрыла глаза.
Я думаю, истиное счастье не зависит от внешних причин. Счастье – это внутренняя песня, самая глубоко скрытая роль, которую играют без грима, без театральных костюмов и декораций. Можно быть счастливым в тюрьме, можно быть счастливым, болея неизлечимой болезнью или страдая от черной кармы. Я думаю, счастье - это то, что дарит человеку его подлинную индивидуальность. Просто живи и дай жить другим…
Вдруг что-то больно ударило по лодыжке.
Я вскрикнула от неожиданно острой боли.
Надо мной возвышалась туша необыкновенно толстого мужчины. Жопа его, облаченная в блестящий серебристый костюм, была обширна и необъятна.
- Да ты знаешь, сколько стоит этот костюм?! Ты! Да ты всю жизнь будешь вкалывать и не заработаешь на него.
Я вдруг очутилась в каком-то параллельном мире, где абсурд царит. Совершенно пустой вагон, ко мне подкатывает какой-то жирный мужик и пинает меня со всей дури по ноге якобы за то, что я задела его своим сапогом.
- Извините, пожалуйста, - ответила я, внимательно рассматривая его.
Я сказала это на автомате. Но мое извинение вогнало его в ступор. Он уже был готов снова ударить меня, но лишь огрызнулся: «Понаехали!» А что еще сделать, если извиняются.
- Мужчина! - неожиданно подскочила моя соседка, она же извинилась! Что вы к ней пристали!?
- А ты что, такая же как она, тоже оттуда же?
Я прикидывала, откуда я. Я всего-навсего из Калининграда. Не сказать, что это такой большой и счастливый город. Но не такой уж и затрапезный. Типа даже самый европейский город страны. Все-таки там тоже живут люди. Россияне. Как бы. И единственный его недостаток для меня – отсутствие индийского консульства и моей индийской тусовки.
- Не отвечайте ему, - шепнула я ей на ухо, - спасибо, что защитили меня, но кажется, он психически больной человек.
Жопа сидит на софе и косит на меня исподлобья. Он словно злая собака, которая выжидает, чтобы кинуться и разорвать меня на клочки.
От шока я не испытала никакой злости в тот момент, одно недоумение, я стояла у двери и аккуратно его разглядывала. Почему он бросился на меня?
Может, женщины не любят его, и единственный способ добиться хоть какого их внимания - насилие над ними. Почему эта гнуснейшая история случилась со мной? И в конце-концов, как он понял, что я не москвичка? Хотя, скажи «понаехала» кому угодно в метро, и в 9 случаях из 10 не ошибешься…
Но с моим мистическим мировосприятием я не могла не задуматься над своей плачевной кармой. Ибо ничем более объяснить эту выходку толстого мужика в блестящем костюме объяснить невозможно. Провинциалка окрутила его и сломала ему жизнь. Он растратил на нее свои миллионы, а она отринула его душевную широту, прибрав проворными провинциальными лапками только деньги. А тут я. Сижу в метро и напоминаю ему его провинциальную хищницу. Все мы мазаны одним миром. И не знает мой сальный незнакомец, что живу я в этой треклятой Москве на одну лишь честную и тоскливую зарплату, нимало не зарясь на столичных женихов, мечтая токмо мигрировать в Индию в распростертые объятья своего индийского Бога.
Москва, все очень просто. От саморазрушения тебя не спасет даже визовый режим. Волна насилия сметет все на своем пути. И на горах станут кровавые реки…
Энивэй, Москва, я тебя прощаю.