П.
Насилие как способ разбудить в человеке зверя.
1.
Похоть – не единственное чудовище, мирно дремлющая во многих из нас (во всяком случае, среди менее прекрасной половины человечества) и начинающее жутко зверствовать, если разбудить некстати, за пределами исполнения постылых супружеских обязанностей. Не нами сказано: «не буди во мне зверя!» Но обычно не уточняется, что зверь этот – трехглавый, и похоть – лишь одна глава из трех. Другая (третьей мы посвятим следующую, и последнюю статью) – насилие, агрессия, как способ самоутверждения в джунглях окружающего нас мира.
Посмотрите на наших ближайших родственников – стаю собак или обезьян. Там, как и у нас, царит жесткая иерархия: кто генерал, а кто всего лишь полковник, не говоря уже о юнкерах; кто академик, а кто всего лишь членкор, не говоря уже о «младших без степени». Иерархия, как и у нас, утверждается преимущественно силой, наглостью и подлостью. В случаях, когда неясно, кто генерал, а кто членкор, в ход пускаются клыки. И так – миллионы лет. Постепенно выработался инстинкт: хочешь жить – умей не только вертеться, но и постоять за себя. Иначе так и сгинешь в «младших без степени». В животном мире все это само собой разумеется. В человечьем (как частице животного) тоже никуда не делось, но приняло несколько более сложный характер так называемых низменных инстинктов, о коих, собственно, и идет речь в сих очерках. С оговоркою, что никому не известны иные, скажем, возвышенные инстинкты.
Итак, все начинается с возникновения в животном мире ситуации, когда неясно, кто сильнее. Перед кем стелиться, помахивая хвостом, а на кого рычать, чтоб знал свое место. Или, в переводе на человеческий язык, кому хамить, а перед кем – холуйствовать.
Когда волк кидается на ягненка, это не агрессия, а охота. Способ пропитания. А когда волк клыками утверждает свое первенство в стае – это именно агрессивность, насилие. А утверждать приходится не только первенство -–даже предпоследнее место.
В начале своей жизни автору этих строк, из-за переездов родителей, пришлось учиться в целых шести школах на разных концах страны. И каждый раз приходилось выходить на кулачную дуэль, чтобы определиться не на самом последнем месте в классе (кроме старших классов, которые пришлись на годы войны, когда было не до дуэлей). Иных способов самоутверждения в советской школе не существовало. И, уверен, не существует по сию пору.
Занял свое место – изволь отстаивать его каждодневно. Зазевался, проявил мягкотелость, ударился в гуманизм – тут же окажешься «опущенным», презираемым, забитым. Как в тюремной камере. Или солдатской казарме. Что и говорить, воспитание –эффективнейшее.
Из поколения в поколение.
Чтобы самоутвердиться, не обязательно махать кулаками. Как и собаке - не обязательно пускать в ход клыки. Можно просто залаять так угрожающе, как получится. Даже не будучи собакой. И, действительно, мы видим, что во многих семьях и компаниях люди не разговаривают между собой, а лают и отбрехиваются. Это – тоже агрессивность, только не на кулаках, а на словах.
Наконец, можно не драться и не ругаться, а посмотреть на драку и ругань со стороны. Тогда тоже будешь участником, только, как ныне модно говорить, виртуальным. Это очень удобно. Полная гарантия того, что тебя самого не изругают и не изобьют, а ты вроде разом и победитель, и умнее всех. Так пробуждается родная сестра похоти, еще один низменный инстинкт по кличке «Насилие».
2.
Как убедительно показывает изучение всемирной истории, человек отличается от остального растительного и животного мира планеты, конечно же, меньше всего своим разумом. Разума, судя по астрономическому числу исторических фактов, как раз очень мало. И самоназвание Гомо Сапиенс, Человек Разумный – не более, чем наглое пустое хвастовство. А вот способность на какое-то время переселиться в мир иной, оставаясь вполне живым на сей бренной земле – это дано только человеку. Никакой дуб и никакая собака такой номер не выкинут. Даже умнейшие собаки и кошки -–и то разве лишь во сне, если судить по их вздрагивающим сонным мордам.
А человеку совершить путешествие во времени и пространстве – пара пустяков и раз плюнуть. Вовсе не засыпая.
Допустим, вас поедом едят родственники или начальство (разница несущественна). Все валится из рук, все катится кувырком. Несчастье за несчастьем. Ругательски ругают. Случается, и побьют. Жить не хочется. Легче умереть. Сам автор этих строк полвека назад соединенными усилиями двух многочисленных патриархальных семей (своей и жениной) был доведен до такого состояния, что побежал топиться в Москве-реке. Благо было недалеко, чуть больше полуверсты. И только сложность подобраться к воде, а также появление некоего старичка с увещеваниями (этот старичок, в разном обличье, всегда загадочным образом появлялся в критические минуты жизни), заставили, чуть поостыв, повернуть назад.
А вы, вместо того, чтобы топиться, сели за вышивание или затянули песню («и, конечно, подпевать лучше хором»), разложили свою коллекцию марок-монет-значков, пошли в сарай поколоть дрова. И сразу очутились в другом мире, где нет ни родственников, ни начальства, ни прочих житейских неприятностей, а есть только увлекательное занятие. Прямо как с Марса на Венеру. Или наоборот. А вы говорите – чудес не бывает!
Каждому, кто совершал подобные путешествия, хорошо известно, что в мир иной ведут два пути. Прямо как в рай или в ад.
Перенеситесь мысленно в античный театр. На сцене развертывается жизнь, не имеющая с вашей ничего общего. Но вы сопереживаете героям, начинаете жить их жизнью. И происходит изумительное чудо: вы становитесь лучше характером, чище душою. При этом не только во время представления, но и долгое время после. Можно не ходить в театр, а пойти в храм на литургию. Результат будет тот же. По-гречески он называется «катарсис» (очищение души).
Можно избрать и прямо противоположный путь. Направиться в античный цирк (предок современного стадиона) Там тоже жизнь, не схожая с вашей. Гладиатору вспарывают живот, борцу ломают кости, первых христиан травят дикими зверями. Толпа ревет в исступлении. Самые травоядные вмиг становятся кровожадными хищниками. Происходит то же самое чудо преображения, только противоположного характера. Оно так и называется: «антикатарсис» (загрязнение души). Знакомая, надеюсь, картина?
В данном случае, «античудо» происходит потому, что затронуты и разбужены те самые «низменные инстинкты», которые до поры до времени дремлют в каждом из нас. И коль скоро вы их разбудили – ждите последствий.
3.
До появления современных средств массовой информации возможности вызывать у людей «антикатарсис» были довольно скромные. Как учил нас марксизм-ленинизм, производительность труда была низкая. Чтобы выжить, приходилось «вкалывать» по 12-14, а бывало и по 14-16 часов в день. Да не сидеть, развалясь, у компьютера, как сегодня, а тяжко, продолжительно, монотонно, мучительно работать руками, ногами, всем телом и вдобавок головою. Ни одно живое существо на земле, даже если бы оно по совести назвало себя Человеком Неразумным, не пошло бы добровольно на такую пожизненную каторгу. Поэтому у каждого народа в каждой округе веками, а то и тысячелетиями, были детальнейше разработаны ритуалы труда, быта, досуга. За их строжайшим соблюдением бдительно следило всесильное в тех условиях общественное мнение окружающих. Все было как в театре. Каждый играл свою роль, и страх «сорваться», опозориться в глазах окружающих, подавлял агрессивный инстинкт, который почти целиком уходил в работу.
Он возникал только когда происходил какой-нибудь сбой или недоразумение в системе подчиненности. А это порою случалось ежечасно, даже ежеминутно. Особенно, когда в трудовой операции наступала кульминация напряженности, и не каждый мог выдержать накал рабочей страды.
Вот почему только в кино пейзане трудятся с радостию и песнями. На деле обычная крестьянская семья, каковую я лично видел лет семьдесят назад и ныне давно не существующая, больше напоминала корабль в шторм, нежели идиллию на лужайке. Капитан беснуется на мостике, изрыгая проклятья и раздавая оплеухи всем, даже боцманам. В свою очередь, те проделывали то же самое с рядовой матросней, что описывалось тогда всем понятным, а ныне таинственным словосочетанием: «охулки на руку не кладет». Наконец, то один, то другой «матрос», только что обруганный и с оплеухой на физиономии, срывал зло на «юнге» двух-трех лет от роду. За то, что тот якобы «не так» качает люльку или пасет гусей. После такой кордебаталии не нужно уже никакого кордебалета. Люди просто рушатся замертво спать, и их не поднять никаким футболом-хоккеем.
Но ведь дремлющую в человеке агрессивность никуда не денешь, и она выплескивается порой самым неожиданным образом. Напомним, что Иван Грозный убил любимого сына-наследника ударом посоха в висок не просто в припадке гнева. А за то, что сделал замечание его (сына) жене, своей невестке, а сын (её муж) осмелился вступиться за жену, что нарушало правило: старшему не перечь! Кстати, именно такие порядки до самых недавних времен позволяли держать агрессивность каждого из нас в узде. Старший в семейной, уездной, губернской, государственной иерархии мог как угодно измываться над младшим. И это не считалось хамством, поскольку старший, как говаривали в старину, «был в своем праве». А младший в ответ мог только молча злиться, срывая зло на нижестоящем. Сегодня никого не интересует, кто кому тесть, а кому – зять. Поэтому неумение выходить из конфликтных ситуаций иначе, как скандалом, именуется обычным (или бытовым) хамством. Ибо порядки совсем иные – изволь при любом своем неудовольствии находить «мирный» выход из положения, не давая волю агрессивности. Иначе прослывешь хамом.
Все то же самое происходило не только в быту, но и на досуге. Напомним, в качестве хресто-матийного примера, что один из классиков русской поэзии, производя разрядку своей внутренней агрессивности, частенько давал волю своему острому языку. Окружающие долгое время щадили острослова, потому что, в отличие от нашего подрастающего поколения, понимали его значение в истории русской культуры. И однажды поэт зарвался, публично оскорбил за глаза сестру своего друга. При тогдашних понятиях о чести (почти напрочь забытой сегодня), такое оскорбление могла смыть только кровь. Либо оскорбленного, либо оскорбителя. И она пролилась.
Уточним, что внутренняя агрессивность человека регулировалась не только ритуалами труда, быта, досуга. Вековые традиции, нравы, обычаи исходили из того, что насилие – зло. В случаях, когда насилие считалось правомерным (по отношению к младшему, низшему) осуждалось злоупотребление им. Даже садистку Салтычиху, когда она зверски замучила не одну-двоих, а сотню-полторы своих служанок, ждала тюрьма. Хотя в глазах Екатерины П помещик мог распоряжаться жизнью своих крепостных по собственному усмотрению.
Перелистайте все сказки, весь фольклор всех народов мира. Нигде вы не встретите смакования насилия, как такового. Везде добро в конечном счете побеждает зло. И подъявший меч от меча погибает. Везде милосердие отождествлялось с благородством, а насилие – с подлостью. Потому что вековая народная мудрость подсказывала: будешь культивировать насилие, заигрывать со злом – получишь в следующем поколении подонков, которые заботятся только о собственной шкуре. И народ твой сгинет с лица земли.
Перелистайте всю классическую литературу так называемого Золотого века (в Европе – до упадка-Декаданса последней трети Х1Х – начала ХХ века). Даже в трагедиях Шекспира зло торжествует таким образом, что вызывает осуждение зрителей. Говоря словами поэта, «чувства добрые в них лирой пробуждаются». Невозможно представить себе ни одной строки Гете или Шиллера, Вольтера или Бальзака, Байрона или Диккенса, Пушкина или Л. Толстого, да и их прямых духовных наследников, где была бы сцена, «озверяющая» человека. Да, в Серебряном веке Декаданса начались, как отмечается во всех энциклопедиях, «заигрывание со злом», «эстетизация пороков». Но ведь это же общепризнанный упадок культуры! То, что произошло с западной культурой после Первой мировой войны, после Декаданса, трудно назвать Вторым Возрождением. Скорее, это был еще один шаг вниз – в преисподнюю. Но то, что творится в западной культуре (включая российскую) на протяжении двух-трех последних десятилетий после Бронзового века 20-70-х гг. ХХ в. – это намного хуже. Это уже – сама преисподняя.
4.
Вы, конечно, будете смеяться, но всего полвека назад перед первым в доме телевизором соседи набивались в комнату, как в кинозал. Экран был величиной с видеокассету, и чтобы хоть что-нибудь разглядеть на нем, изображение увеличивалось линзой, которую наполняли дистиллированной водой (иначе мешали пузырьки). А на самом экране показывалось несколько часов в день только самое благопристойное. И в СССР, и в США, и в других странах.
На фильмы-боевики («Тарзан», «Индийская гробница» и пр.) очередь приходилось занимать с утра, а то и с предыдущего вечера. Но все «злодейства» на экране дозировались так же строго, как женские наряды или поведение на улице. Женские брюки, под негодующий ропот старух и мужчин, год за годом с трудом входили в моду. Но было невозможно представить себе разрез на юбке до «этого самого» или штаны в обтяжку. Точно так же парень мог полуобнять девушку на улице (тут же получив по физиономии за такую дерзость). Но чтобы публично целоваться взасос – это было так же невозможно, как сегодня публично совокупляться (во всяком случае, сегодня). Помню, как на демонстрации фильма «Любовь под вязами» многие зрители разом встали и, хлопая стульями, ругаясь, вышли из зала. Тогда еще для многих невозможно было смотреть сцену удушения ребенка матерью в колыбели.
Сравните все это с тем, что делается сегодня на телекиноэкране, на сцене театра, на страницах газет, журналов, книг.
Когда-то боевик был сенсацией. Сегодня Голливуд довел этот жанр до совершенства. И стал подавать лошадиными дозами каждодневно и ежечасно. И зрители разделились на три неравные части.
Меньшинство (преимущественно среднего и особенно пожилого возраста) просто отвернулись от такого чтива и зрелищ.
Чуть побольше выработало к ним особое отношение. Моя жена, например, читает самые кровавые детективы и смотрит любые телефильмы – хоть ужасов, хоть разужасов. Только читает не как читатель и смотрит не как зритель. А как редактор, режиссер, как неиграющий тренер, что ли. В детективе она видит не кошмар, а удачные или неудачные ходы и приемы автора. В боевике – только игру актеров. Неважно, что они вытворяют. Важно, как исполняют роль.
А как быть большинству (преимущественно молодежи), для которого не существует писателей и актеров, а есть только кошмар и ужас, в который надо вживаться? Как тому кубинскому солдату, который выпустил очередь из автомата в телеэкран, не в силах более выносить злодейства какого-то злодея. Этому большинству приходится приспосабливаться к противо-естественному для человеческой психики кошмару особым способом. Как рубщикам куриных голов на птицефабрике. Как работникам морга, спокойно выпивающим и закусывающим рядом с конвейером трупов. Как патологоанатомам, каждый рабочий день расчленяющим трупы. Привыкать к мордобою и поножовщине, как к наркотику – как к сигарете, глотку спиртного, дозе «травки».
С соответствующей «ломкой» своего характера.
Что значит приучить себя спокойно, привычно читать газетную колонку или книжную страницу с детальным описанием зверского убийства? Живо представлять себе, как расчленяется труп и отчаянно кричит беззащитная жертва? Тем более, видеть все это «вживую» на экране? Это значит полностью видоизменить свою психику, выработать качественно иную, нечеловеческую, на которой аршинными буквами вырезаны слова героя Достоевского «все дозволено!». Но ведь Достоевский и его читатели понимали это как порицание. Как то, чего быть не должно! А подрастающее поколение Достоевского – да и вообще ничего, кроме детективов – не читает. Оно принимает насилие, бесчеловечность, как норму жизни.
С детства и на протяжении всех семи с половиной десятков лет своей жизни я привык к тому, что в мире, где рухнула патриархальная иерархия, все детские конфликты решаются криком «Ты-ы! Дура-а-ак!!». Несколько иначе, но очень похоже решаются и конфликты между взрослыми. Но никогда не видел у сверстников и подрастающего поколения столько бесцеремонности, жестокости, грубости, бесчеловечности по отношению к окружающим. И дело не только в сплошном мате, на котором молодежь и стародежь обоего пола сегодня, по выражению Фоменко (не скандально известного академика, а популярного шоумена), не ругается, а разговаривает. Дело в том, что вырабатывается особый массовый психотип – прямой продукт разгула культа насилия и на экране, и на печатной странице.
Это в точности то же самое, что древнеримская толпа, ревущая в исступлении на трибунах, когда вспарывают живот гладиатору или травят зверями христианина. А затем позволяющая вырезать себя, как баранов, какой-то жалкой горстке вонючих дикарей.
Такова была конечная расплата за Культ Насилия (наряду с Культом Похоти) в Первом Риме.
Такова же она была и во Втором.
Будет ли она такой же в Третьем – на всем протяжении северного полушария земли в ХХ1 веке от Рождества Христова?
5.
Существуют ли способы решения назревающей проблемы, избавления людей от опасности захлебнуться в собственной злобе, искусственно нагнетаемой средствами массовой информации?
Как говорилось в старом анекдоте, от этой болезни помогают только три лекарства, но все три бесполезны.
Самое безнадежное – пытаться лечить насилие насилием. Запреты, кары, хоть виселица, при существующем положении вещей, лишь умножат зло.
Не менее бесполезно действовать уговорами. Ничего, кроме миллионного повтора сюжета крыловской басни «Кот и повар», не получишь. Помните? «Он язва здешних мест!.. А Васька слушает, да ест». Постыдно, гибельно видеть порнуху и чернуху на страницах и экранах? А рейтинг? А гонорар? А бешеные деньги за рекламные вставки в расчлененные трупы?..
Можно, конечно, немного помечтать. Скажем, про «онироэффект», изобретенный итальянским писателем-фантастом Лино Алдани. Это когда события на экране через центральную нервную систему вторгаются в мозг и тем самым в виртуальную жизнь человека.
Допустим, смотришь боевик, а с тобой виртуально проделывают то же самое, что и с жертвой на экране. Вряд ли после этого с безумными от ужаса глазами и трясущимися руками включишь телевизор еще раз. А уж если бы при этом у всех работников ТВ, имеющих отношение к данной чернухе, одновременно начались колики в животе, резь в глазах и головная боль булгаковского Пилата – это было бы настолько справедливо и великолепно, что даже мечтать не хочется.
Жаль, что фантасты пренебрегают таким сюжетом. Видимо, придется заняться им самому.
Но если не запреты-кары, не разговоры-уговоры и не утопия-фантастика, то каким же копьем Георгий Победоносец должен пронзить сего змия?
На наш взгляд, прежде всего, просвещением. Не уговорами, а информацией о том, что Культ Насилия вообще и в средствах массовой информации особенно наносит тягчайший вред не только человечеству в целом, но и каждому из нас в отдельности. И Каину, и Авелю – и насильнику, и его жертве. Про жертву – ясно само собой. А Каину надо напомнить, что Насилие как воплощение Злобы является одним из семи смертных грехов. Наряду с Похотью, Жадностью, Гордыней, Ленью, Завистью и Чревоугодием. И возможно более доходчиво рассказать, как именно этот смертный грех подрывает и разрушает сначала психологию, а затем и физиологию человека. В этом смысле каждый удар словом равнозначен пачке сигарет, а удар рукой или ногой - бутылке водки. В том и другом случае собственная мучительная погибель произойдет на час, на день, на год раньше предназначенного ранее судьбою срока.
Затем в дело должно вступить законодательство. Предлагается ввести «Закон о перфорто-графии», полностью аналогичный «Закону о порнографии» (от слова «перфорто» – насилие в Эсперанто). И в нем досконально определить, что именно полагается за оскорбление словом, а что – за оскорбление действием, за удар, побои, увечье, убийство (ныне, к сожалению, в уголовном законодательстве все это фигурирует в таких жалких формулах, что лучше бы их не было совсем). А особенно – что именно полагается за культ, пропаганду насилия в печати, на экране, на сцене, на трибуне. Очень хотелось бы видеть главного редактора телестудии или издательства, который, вместе с писателем и актером, получил бы 15 суток принудительного метения улиц за злостное хулиганство в своих творениях.
Наконец, самое главное – общественное мнение и мода. Сегодня в моде – именно чернуха и порнуха. При полном безразличии или даже одобрении со стороны общественного мнения. Но ведь всего четверть века назад на Западе было модно затянуться сигаретой, опрокинуть в себя рюмку кальвадоса, побаловаться «травкой». Сегодня все это скорее старомодно. Во всяком случае, прежнего отношения не вызывает. В моде, наоборот, спортивный вид (не только трусы и кроссовки) бег трусцой и тренажеры. Не сказать, что произошло чудо, но все же на шаг ближе от обезьяны к человеку. Так вот, хорошо бы побыстрее выйти на уровень, когда грубое слово воспринималось бы окружающими, как обмоченные штаны. А насилие – хоть в реальной жизни, хоть на экране, хоть на бумаге – как те же штаны, но уже не только обмоченные.
Надеюсь, конечная цель ясна?
Как бы получше на неё вырулить …