Пьеса в двух частях
Часть первая
Сцена первая - у ворот лагеря японских военнопленных на станции Подорвиха 58-й км. ВСЖД (ныне не существует, ушла под воду при затоплении Иркутского водохранилища).
Смена декораций
Сцена вторая - на лесной дороге.
АНТРАКТ
Часть вторая
Сцена третья - на лесной опушке - кладбище японских военнопленных.
Смена декораций
Сцена четвертая - у ворот лагеря японских военнопленных.
Действующие лица:
1. Митрич (Тюгашин Николай Дмитриевич) - кладбищенский сторож, в прошлом танкист, в 1939 г. воевал на Халхин-голе.
2. Гуринов Матвей - сержант ВОХР.
3. Лукьянчик Семен Васильевич - лейтенант медицинской службы, начальник медицинского лазарета 421-го ОРБ японских военнопленных
4. Фукудо Харуми - фельдфебель медицинской службы, пленный японец, в 1939 г. воевал на Халхин-голе.
5. Иситору – пленный японец, рядовой.
6. дед Макар (Макар Устинович Шибанин) – лесник, в прошлом участник японской войны 1904-1905 гг.
7. Родион – внук деда Макара.
Музыкальные заставки:
1. Вальс «На сопках Маньчжурии» (00.14 – 00.53 сек.) трек на 40 секунд.
2. Дальневосточная (01.57 – 2.37) трек на 40 секунд.
3. Марш танкистов (00.01 – 00.40 сек.) трек на 40 секунд.
4. Три танкиста (02.12 – 03.37) трек на 86 секунд.
5. Senyu no Ikotsu wo Daite (00.29 – 02.00 сек.) трек на 90 секунд. (японская военная)
Краткая аннотация
Cентябрь 1946 года. Небольшая сибирская деревня на железной дороге у станции Подорвиха в 58 км к востоку от Иркутска. Здесь с октября 1945 года располагается лагерь 421-го отдельного рабочего батальона японских военнопленных. Пленные занимаются заготовкой и отгрузкой леса, который эшелонами идет на восстановление разрушенных городов на западе СССР. Иногда они погибают в результате несчастных случаев. И не только …
СЦЕНА ПЕРВАЯ (у ворот лагеря военнопленных)
На сцене декорации деревенской улицы, упирающейся в ворота лагеря с высоким забором, обнесенным колючей проволокой. Над воротами лагеря транспарант «Запомни сам, скажи другому, честный труд – дорога к дому»! Вывеска Станция «ПОДОРВИХА». Раннее утро. У ворот лагеря горит фонарь. За кулисами слышится стук в ставни окна деревенской избы, дребезжание стекла. Где-то лает собака.
(приглушенный голос за кулисами): - Какого хрена в такую рань принесло?
(второй голос): – Митрич, … подъем! Вставай, запрягай свою колымагу. Начальник лагеря вызывает. Работа есть по твоей части. Лейтенант Лукьянчик через час ждет.
Митрич: – Встаю. Скажи, скоро буду.
Слышны удаляющиеся шаги. Скрипят запоры, двери. За сценой слышна какая-то возня. На сцене появляется Митрич, выводит запряженную лошадь.
Митрич – среднего роста брюнет с грустными глазами. Уродливый шрам от ожога на правой щеке, нет левой руки, седая прядь на правом виске, 32 года, на вид не менее 40. Одет в засаленные синие брюки и потертый брезентовый плащ с капюшоном, из под которого видна поношенная гимнастерка довоенного покроя с петлицами защитного цвета. В правой петлице четыре зеленых треугольника и танк (означает старшина танковых войск), в левой только три треугольника, эмблема танка и верхний треугольник отсутствуют. Обут Митрич в стоптанные яловые сапоги.
Моросит мелкий дождь. Митрич, кутаясь в плащ, едет на станцию к лагерю.
Митрич (глядя вверх): – Вот же, холера, какой противный. Хуже нету, чем такой дождь.
Подъезжает к лагерю. У ворот лагеря его встречает лейтенант Лукьянчик.
Лейтенант медицинской службы Лукьянчик – невысокий шатен с глубоким рваным шрамом над левой бровью, 23 года, по-военному аккуратно одет в форменное обмундирование, на погонах две звездочки и знаки отличия медицинской службы. На кителе две медали «За взятие Кенигсберга» и «За боевые заслуги». Обут в новые хромовые сапоги. На голове форменная фуражка. Поверх обмундирования наброшена плащ-накидка от дождя.
Лейтенант (доброжелательно): – Здорово, Митрич! Извини, что в такую рань подняли. Сам понимаешь, служба.
Митрич (с укором): – Что, … опять? Намедни в лес ездили. Если так дело пойдет, скоро вторую поляну под погост отводить придется. Чего на этот раз стряслось?
Лейтенант (оправдываясь): – Да-а, листвяк ночью грузили. Спец эшелон на Сталинград. Сам понимаешь, отгрузка и отправка на особом контроле. Сталинград, не хухры-мухры! А тут как назло эта сырость. Бревна скользкие, зараза! А япошки, сам знаешь, хлипенькие! Не удержали! Большое бревно сорвалось и зашибло троих. Одного покалечило сильно, ключицу переломало и так по мелочи повреждения. Пока в лазарете лежит, завтра в госпиталь отправлю. А двоих других насмерть задавило. Акты я уже составил, можно увозить.
Митрич (задумчиво): – Понятно, сделаем. Василич, папироской угостишь?
Лейтенант достает из кармана галифе серебряный портсигар, протягивает Митричу папиросу.
Митрич (с удивлением): – Богато живешь, Василич! Казбеком балуешься!
Лейтенант (кричит в ворота лагеря): – Никаноров! Гуринова ко мне, … бегом!
Голос за сценой: – Есть, товарищ лейтенант!
Слышны быстро удаляющиеся, а потом приближающиеся шаги. На сцене появляется Гуринов с карабином на плече и подсумком с патронами на солдатском ремне. Отдает лейтенанту честь.
Гуринов (бодро): - Товарищ лейтенант, сержант Гуринов по Вашему приказанию прибыл!
Сержант Матвей Гуринов - молодой жизнерадостный здоровяк 19 лет от роду, одет с иголочки в новое обмундирование ВОХР, чем и щеголяет. У сержанта на груди блестит знак «За отличную стрельбу», которым он очень гордится.
Митрич: - Василич, ты мне фельдшера ихнего, этого … унтера … Харувиму отряди в похоронную команду.
Лейтенант (усмехнувшись): - Харуми что-ли? На кой тебе этот доходяга? Он же еле ноги передвигает. Херувим твой потом из могилы сам не вылезет. Другого возьми, от этого толку не будет.
Митрич: - Эт ты зря, Василич. Он же фельдшер, … сейчас в тайге травок разных насобирает, … кореньев. Глядишь, и для меня зимой работы меньше будет. Зимовать лагерь наверняка здесь останется. Смекаешь, куда клоню?
Лейтенант (недоверчиво): - Ка-во-о он там насобирает?! Чтобы насобирать, знать надо, что и когда созреет. Восточную флору может и знает этот фельдшер, а нашу вряд ли.
Митрич: - Так я подскажу. А коли не найдем ничего, так хоть ягодки наберет. Сейчас аккурат и брусника поспела и клюква вызревает.
Лейтенант: - Ладно, уговорил! Бери доходягу, но с тебя котелок брусники. Башь на башь, иначе никак.
Митрич (удовлетворенно): - Договорились.
Лукьянчик оборачивается к Гуринову:
- Сержант, давай сюда фельдфебеля Факуду Харуми из 3-го отряда, и пусть еще кого-нибудь отправят, … поздоровее.
Гуринов отдает честь и удаляется.
Митрич (задумчиво): – Чудная ты, жизнь человеческая …
На сцене появляются два японских пленных, позади них с карабином на плече идет Гуринов. За спиной у Гуринова солдатский вещмешок. Подходят к подводе. Один японец улыбается и кланяется Митричу. Митрич в ответ кивает ему головой.
Японец: - (приветствие на японском)
Лейтенант (весело подмигивая) – Ну вот, Митрич, все как ты просил. Забирай своего Херувима. (оборачивается к сержанту) Трупы и столбики с номерами возле лазарета заберете. Лопаты там же. Копайте одну могилу, оба столба в нее воткнешь. И чтобы к ужину вернулись. Побегут – стреляй без предупреждения. Все понял? Выполнять!
Гуринов (отдавая честь): – Есть, товарищ лейтенант, стрелять без предупреждения.
Лукьянчик качает головой, глядя на Гуринова, затем полушутливо отдает Митричу честь и уходит за ворота.
Фельдфебель Факуда Харуми – худой, тщедушный санинструктор с явным дефицитом веса, 33 года, одет в сильно обветшалое летнее форменное обмундирование военнослужащих Квантунской армии грязно-зеленого цвета, поверх него старый, но аккуратно заштопанный черный ватник (телогрейка зека), на ногах старые разбитые кирзовые сапоги. На голове форменная кепка.
Рядовой Иситору – среднего роста худой, но жилистый, на вид 25-26 лет, одет в заношенное летнее форменное обмундирование Квантунской армии, поверх него солдатская шинель, на левом рукаве которой аккуратно зашитые лохмотья, оставшиеся от зубов караульной овчарки. На голове форменная кепка, обут в форменные солдатские ботинки.
Митрич подгоняет подводу к воротам, японские пленные загружают в нее тела погибших, зашитые в холщовые мешки, забрасывают столбики. Сержант Гуринов запрыгивает на подводу с левой стороны и кладет рядом с собой карабин. Митрич машет японцам рукой, приглашая сесть на подводу сзади. Пленные пытаются устроиться на телеге, но сержант грубо спихивает обоих ногой.
Гуринов (со злостью): - Куды прешь, макака косоглазая?! Пешком пойдешь, паскуда!
Митрич (оглядываясь на Гуринова): - Эка ты нелюдимый, сержант! Такой молодой, а злобы-то сколько?!
Гуринов (зло): - Зато ты шибко сердобольный! Не был бы ты таким убогим … давно бы в лагере сгнил… с добротою своей.
Митрич неодобрительно качает головой. Подвода трогается, японцы понуро бредут сзади.
Занавес. Смена декораций
СЦЕНА ВТОРАЯ (на лесной дороге)
Таежная дорога, лес. Заросли ягодника.
Гуринов (карабин лежит на коленях): – Я, Митрич, там разумею. Япошки эти – враги нашего пролетарского государства. Так? Та-ак! А врагов надо истреблять беспощадно. Этому нас учит товарищ Сталин. Вот у меня, к примеру, рука не дрогнет макаку косоглазую пристрелить. Пусть только попробуют стрекача задать, в раз положу! И не промахнусь, будь уверен. Я в сержантской школе лучшим стрелком был. Не раз отмечался командованием. Вот и знака этого (указывает на грудь) удостоился. Да только не побегут они … паскуды. Духу не хватит.
В этот момент пленные видят на обочине лесной дороги заросли брусники. Они бросаются в мокрые от дождя кусты и жадно едят ягоду. Сержант хватается за карабин. Он передергивает затвор, но в этот момент Митрич опускает поводья, хватает рукой карабин за ствол, резко дергает его книзу. Б-А-Х! Выстрел в землю! Японцы испугано оглядываются. Митрич удерживает ствол карабина книзу, не дает Гуринову сделать второй выстрел. Силовое единоборство, сержант пытается вырвать карабин, а Митрич крепко держит его за ствол. К удивлению сержанта, убогий инвалид обладает большой физической силой.
Митрич: - Тихо-тихо-тихо! Ишь ты, какой прыткий?! Ты винтовочку-то опусти … не бери грех на душу, не надо.
Сержант (злобно): - Вот ты вражина, Митрич!!! Ты кого пожалел?! Макаку косоглазую? Да знаешь, что с тобой будет, когда я начальству доложу, что ты япошкам бежать помогал?! Знаешь?!
Гуринов пытается вырвать карабин.
Митрич (с улыбкой): - А ничего не будет. Тебе никто не поверит. Ты сам мозгами раскинь, дурья твоя башка. Бежать они и не собирались, некуда им бежать. До океана тыщи верст. И они это не хуже тебя знают. По «железке» не уйти, кругом вашего брата, вохра, не меряно. Пристрелят как собаку и фамилию не спросят. А тайгой уходить … так медведь в лесу задерет или в болоте увязнешь. Да и время совсем не подходящее для побега – в зиму. Ну, кинулись они в ягодник, так это понятно – витаминов им не хватает от бескормицы. Ты что думаешь, в особом отделе круглые дураки сидят, чтобы в эту чушь с побегом поверить?
Гуринов осекся, чуть ослабил хватку.
Митрич (серьезно): - А теперь слушай сюда, лишенец. У тебя задача какая? Правильно, пленных конвоировать. А у пленных какая? Правильно, мертвецов закопать. Вот ты сейчас подстрелишь одного, … а дальше что делать будешь?
Сержант (огрызаясь): - А что дальше?! Увольнение получу за отличную службу, в Иркутск поеду.
Митрич (нахмурясь): - Может оно и так, но сначала, тебе самому придется могилу копать, чтобы мертвецов хоронить, а потом застреленного на себе в лагерь тащить. Я копать не могу, да и не буду, а тот, что останется в одного до сумерек не управится. Так что тебе придется ему помогать, воин, … если хочешь к ужину поспеть. Как лейтенант приказывал.
Митрич отпустил ствол, и сержант машинально отдернул к себе карабин.
Сержант (смягчаясь):- А чё его в лагерь переть? Закопать с теми двумя в одной могиле, да и дело с концом.
Митрич (прищурился): - Не, воин, не получится! Товарищ лейтенант сначала должен труп осмотреть и акт о смерти выписать, как положено. Без акта никак нельзя. Поэтому ты, как тех двоих закопаем, обратно пешком пойдешь, … и японца стрелянного на себе потащишь. На мою подводу можешь не рассчитывать, я лишенцам не помощник. … А там можешь жалиться, сколько влезет. От особистов я как-нибудь отбрешусь … не впервой.
Гуринов (возмущенно): - Чё это ты меня лишенцем обзываешь? Я ведь не посмотрю, что ты увечный, могу и по физиономии врезать.
Митрич (спокойно): Лишенец – потому что здоровьем тебя природа одарила щедро, да мозгами обидела. Прыти много, а умишко скудный. Совсем думать не хочешь. А что касается «по физиономии врезать». Так ты попробуй. Только потом не взыщи, воин, если у лейтенанта в лазарете окажешься.
Японцы стоят как вкопанные, совершенно не двигаясь. Гуринов зло смотрит на японцев, потом поворачивается к Митричу.
Гуринов (смягчаясь): - Ладно, убедил, стрелять не буду. Зови косоглазых, пора трогаться.
Митрич: - Э-э нет, воин. Здесь брусника ряслая, быстро дело пойдет. Пущай сначала для лейтенанта ягоды наберут, … как договаривались.
Митрич кричит: Харуми-кун, машет японцам рукой. Фельдфебель Харуми что-то говорит рядовому, указывая рукой на Митрича, и тот быстро идет к подводе. Митрич протягивает японцу солдатский котелок, жестом показывает, до какой отметки набирать ягоду. А сам вытаскивает из вещмешка солдатскую кружку и тоже идет в ягодник. Сержант остается один. Он спрыгивает с телеги, чтобы размяться.
На сцене (из кустов) появляются дед Макар с внуком Родионом. Митрич с полной кружкой ягоды возвращается к подводе.
Дед Макар – высокий, седой, но крепкий бородатый старик неопределенного возраста, одет в поношенный, но добротный брезентовый плащ с капюшоном, на ногах самошитые яловые ичиги, на голове шапка-ушанка военного образца. На левом плече охотничье ружье тридцать второго калибра, на поясе старенький патронташ с десятком патронов. За спиной у лесника котомка.
Родион – живой улыбчивый подросток с пытливым умом 14 лет от роду, хорошо развит физически, одет в грязно-зеленый солдатский бушлат с заплатами, подпоясанный ремнем, ушитые по размеру солдатские галифе, на ногах самошитые яловые ичиги, на голове солдатская шапка-ушанка, за ремень заткнут топорик, за спиной армейский вещмешок. В руках держит палку-посох.
Дед Макар (сердито) – Вы чего шумите? Тайга шума не любит. Нашли время по белкам стрелять.
Узнает Митрича.
- А, это ты, Митрич?! Ну, здравствуй, мил человек. Этот с тобой?
Дед Макар кивает в сторону сержанта.
Митрич (с досадой) - Со мной. Дали вот … конвоира…
Дед Макар:- А-а! Так вы не по белкам …
К подводе подходят японцы с полным котелком ягоды. Харуми протягивает котелок Митричу. Дед Макар показывает рукой на Харуми.
Дед Макар:- А этот никак лекарь?
Митрич (удивленно): - Точно лекарь. А ты как догадался, Макар Устиныч?
Дед Макар: - Да никак. Знаю и все тут.
Дед Макар заглядывает в телегу, потом смотрит на пленных.
Дед Макар: - Опять человеков угробили?! Не по-людски это, прости Господи.
Широко крестится. Гуринов брезгливо смотрит на деда Макара. Японцы стоят молча.
Гуринов (с досадой): Ядрена Матрена! Еще один сердобольный выискался! Вы их еще пряниками угостите по широте душевной!
Дед Макар: - И то, дело! Ну, пряников у меня нет, а вот горбушкой хлеба поделюсь. Тебе не дам, а их побалую. Ну-ка внучек, скидай свою котомку. Доставай хлеба, делиться будем.
Родион живо снимает вещмешок и начинает его развязывать.
Гуринов (сердито): А ну, дед, отойди от телеги. Не положено с пленными в контакты вступать. Отойди, говорю, … а то стрелять буду.
Сержант отступает от телеги на два шага и передергивает затвор.
Дед Макар (удивленно): - В кого стрелять?! В меня?! Да ты что, служивый, совсем рехнулся? У меня племянник – майор, герой Советского Союза, в Севастополе артиллерийским дивизионом командует. А ты говоришь, стрелять буду. А что ты потом на допросе писать будешь? Что застрелил дядю героя Советского Союза? Никак под Трибунал захотел, служивый?
Сержант опускает карабин. Невозмутимый Родион протягивает деду горбушку хлеба. Дед Макар достает из голенища нож и режет от нее два больших ломтя, дает японцам. Японцы с поклоном берут хлеб и сразу же прячут его под одеждой. Харуми горячо кланяется деду Макару. Гуринов молча смотрит на происходящее.
Харуми: (горячая благодарность на японском)
Митрич: - Однако, ягоды набрали, пора и дело делать. Вон и дождь прекратился. (обращается к деду Макару) Вам куда, Макар Устиныч?
Дед Макар: - На Казачью заимку путь держим, сенокос у меня там. Надо запасы посмотреть, копны поправить. До японского кладбища нам по пути, с вами пойдем.
Митрич: - Забирайся на телегу, Макар Устиныч, ни к чему тебе грязь топтать. Малец твой пешком пройдет, ноги молодые, быстрые. И ямку перепрыгнет и лужу обойдет.
Родион улыбается. Митрич, дед Макар и сержант забираются на телегу. Трогаются. Родион идет сбоку, рядом с дедом. Японцы бредут сзади. Едут молча. Молчание нарушает сержант.
Гуринов: - Вот скажи мне, дед, что за сострадание у вас с Митричем к япошкам? К этим врагам нашей родины?! Они же на нас еще на Хасане рыпались, а потом в Монголии была заварушка. Или ты про то не знаешь? Всю войну на востоке провокации устраивали, пароходы наши топили! Они враги лютые, на землю нашу зарятся, а вы их жалеете. Ну, с чего это, а? Объясни дед, а то я никак в толк не возьму твою философию. Сам говоришь, что племянник твой - Герой Советского Союза. Ведь не за любовь к фрицам он Звезду Героя получил? Поди бил их и в хвост и в гриву без всякой жалости?!
Дед Макар: - Нашел с кем сравнивать. Немец после себя что оставил? Куда не ткни, одни руины. А народу безвинного сколько побил? Не счесть! За то и били его остервенело, беспощадно. Японец-то ни одной деревни русской не сжег, ни одной души в рабство не угнал. Думать надо, служивый!
Гуринов зло сплюнул себе под ноги.
Дед Макар (смотрит на сержанта): - А тебе, служивый, повоевать-то довелось, ну хоть самую малость?
Гуринов (с досадой): - Нет, дед, не довелось … к сожалению.
Дед Макар: - Вот то-то и оно, служивый. Война, она штука неожиданная. Мне, почитай, уж седьмой десяток идет, а я свою ратную молодость до сих пор помню, словно вчера это было. Я ведь в твои годы тоже в армии служил, во славу России- Матушки. И в бой ходить довелось. А, знаешь с кем воевал? С ними вот, с их отцами и дедами.
Дед Макар показывает пальцем на японцев. Сержант удивляется. Дед Макар смотрит вверх
Звучит вальс «На сопках Маньчжурии»
Дед Макар: - Да, служивый, с ними. В японскую войну. Позвольте представиться – стрелок Пятого Восточно-Сибирского полка Макар Устинович Шибанин. Я уж третий год дослуживал, когда война с японцем началась. Будь она не ладна. Наш полк тогда в Порт-Артуре квартировал. Это в Китае, на Ляодунском полуострове. Как японец на материк высадился, так мы в блокаде-то и оказались. Вот! Начальство, отправило наш полк перешеек оборонять, чтоб японец к Дальнему не прорвался. Порт такой у нас был … недалеко от Артура. Название у того перешейка мудреное, язык сломаешь. Кое-как выучил – Циньжоу… Я ведь только в одном бою и успел побывать … пока в плену у них не оказался.
Митрич встрепенулся, пристально смотрит на деда.
Дед Макар: - Это в середине мая случилось. В полку нашем тогда почитай четыре тыщи душ было, без малого. Цельный день наш полк геройски сражался, наседавшего японца отбивал. К вечеру от полка одни осколки остались, батальона не наберешь. А все почему? Свои генералы предали. Хотя, какие они свои?! Немчура поганая! К концу дня отдает наш полковник приказ к отступлению. А прикрывать отход некому, четвертую дивизию уже в тыл отвели, помощи ждать не от кого. Офицеры, вечная им память, собрали сводную роту из добровольцев, чтоб японца задержать. Я тоже вызвался. Ну, думаю, двум смертям не бывать, а одной не миновать! До темноты нас японец артиллерией утюжил, из окопов выковыривал. Одним снарядом меня и накрыло. Очнулся в госпитале … японском. Рядом со мной еще двое, чуть живых. И всё! Остальные головы сложили. За веру, царя и Отечество. Вечная им слава!
Дед Макар крестится.
Дед Макар: - Ну, все, думаю, хана. Подлечат малость, чтоб до ближайшей стенки довести, да и шлепнут без лишних церемоний. Ан нет, я уж и на поправку пошел, а меня все никак на расстрел не тащут. Только лечат. После госпиталя отправили в Японию, в лагерь для военнопленных. Так я в Японии оказался, в городе Сасебо. Нашего брата там дюже много набралось. И моряки с эскадры и стрелки, и казаки, и артиллеристы армейские. Кормили нас вполне сносно, единственно, русскому человеку рисом наесться трудно. А другой пищи нет вовсе. В остальном же досадовать не на что. Содержали нас в чистоте, больным и раненым помощь оказывали. Даже письма на родину писали. А как война кончилась, нас домой отпустили. Эти вон, в сравнении с нами, в ад попали, как мухи мрут. Прости Господи.
Дед Макар крестится, потом показывает пальцем на японцев.
Дед Макар: - Не-ет, над нами японец так не издевался… Философия у них чудная. В бою они дюже свирепые, кровожадные до крайности. Не смотри, что мелкие, да плюгавые. Китайцев резали пачками, да и с нами не церемонились. Раненых, что с оружием в руках, добивали без раздумий. Что было, то было. Но, то в бою! К пленным же другое отношение, снисходительное. И к погибшему в битве противнику уважение имели. Если противник этот сражался геройски. Да-а … Церемонию одну мне наблюдать довелось, под конец войны. Помер от ран капитан крейсера «Дмитрий Донской», фамилию его запамятовал, прости Господи. Так японцы его хоронили со всеми воинскими почестями, высшие чины императорского флота на той церемонии присутствовали. А цветов было!!! Море!
Дед Макар поворачивается к Гуринову. Показывает на японцев.
- А у этих есть хоть один цветочек на могилках? Их там, почитай уж три десятка закопано. Есть? Нету! Так же как нет в нас сострадания к поверженному противнику. Не по-божески это, не по-христиански… Вот такая у меня философия, служивый.
Гуринов (возмущенно): - Ну, ты даешь дед! Они наших раненых штыками добивали, а ты про сострадание какое-то толдычешь. Странная у тебя философия, дед!
Дед Макар (возбужденно): - А ты что думаешь, служивый, мы себя в бою как архангелы вели? Вот уж дудки! Мы с ними тоже не цацкались. Я собственноручно одного дострелил, прости Господи, по необходимости.
Гуринов (с издевкой): - А ты, дед, душегубец, как я посмотрю! На войне раненых добивал, а сейчас вот святошей прикидываешься! Этих вон пожалел. Что, дед, грехи замаливаешь?!
Дед Макар (спокойно): - Я-то супостата в бою истреблял, а ты безоружных пленных шлепнуть норовишь. А что грех на душу взял, так выбор не велик был. Только мертвые в спину не стреляют.
Дед Макар качает головой.
Митрич (указывает на сержанта): - Ты на него не пеняй, Устиныч, не стоит. Жизнь, она сама ему сознание поправит … со временем.
Дед Макар (Митричу): - Воистину, каждый услышал то, что хотел услышать.
Гуринов (уверенно): - Да все я правильно понял! Враг, он и есть враг! И уничтожать его надо без жалости … всегда и везде.
Митрич (бодро): - Кажись, доехали. Вон за той сосной отворот на нашу поляну.
Дед Макар (Митричу): - Здесь останови. Вам сейчас направо уходить, а нам прямиком, по дороге.
Дед Макар спрыгивает с подводы. Родион помогает ему одеть котомку. Дед ласково треплет Родиона за волосы, говорит сержанту.
Дед Макар: - Зять мой, Трофим, его вот отец, (кивком головы указывает на внука) кадровым военным был, в Краснознаменной Дальневосточной служил, у Блюхера. Помнишь эту песню?
Звучит песня «Дальневосточная»
Дед Макар: - Ты тут давеча про Хасан поминал. Трофим тоже в тех боях участвовал … батальоном командовал. В тридцать восьмом сгинул.
Гуринов (оживляясь): - Так у тебя, дед, свои счеты к японцу быть должны! За зятя.
Дед Макар (грустно): - А японец тут не причем, служивый. Его после Хасана НКВД прибрали, корейским шпионом назначили … Расстреляли за измену Родине. Без всяких церемоний. А дочь мою, Варвару, в лагеря упрятали, как пособницу шпиона. Там она и померла от чахотки зимой сорок второго. Хорошо хоть, они Родиона в то лето ко мне на побывку привезли, да забрать не успели. А то рос бы сейчас внучок сиротой бесфамильной в каком-нибудь спецприемнике. При живом-то деде. Ему тогда шесть лет исполнилось, в школу осенью собирался. В одночасье отца с матерью лишился. Нет у меня счетов к японцам, а если и есть, (вздыхает) то не к ним вовсе. … Так-то вот, служивый.
Гуринов и Митрич стоят ошеломленные.
Дед Макар (Митричу): - Ну, прощай, мил человек. Даст Бог, свидимся.
Дед Макар жмет Митричу руку, поворачивается к Гуринову.
Дед Макар (проникновенно): - И ты, служивый, прощай. Я помолюсь за тебя. Господь - он милостлив, в беде не оставит. Вразумит чадо свое, наставит на путь истинный. … Прощай! Пойдем внучек.
Дед Макар и Родион уходят со сцены. Все остальные провожают их взглядом.
Гуринов (вертит пальцем у виска): - Во-о дает, старик, совсем чокнулся!
Занавес.
АНТРАКТ