II
Брезгливость Ше-Терран, как было известно всем без исключения, переходила всякие границы. Даже после двенадцати лет жречества она предпочитала не смотреть на очередного страждущего до начала ритуалов. А смотреть было на что - все эти годы, за исключением крошечных перерывов, длилась война, и жрецов не беспокоили по пустякам. Отныне целители и травники занимались не только мелкими недомоганиями, но и довольно серьезными ранами, чтобы не перегружать и без того не знающих отдыха служителей Храма.
Последователи пресветлого Тагры, солнечного бога, не пытались обратить в свою веру северных соседей. Их не устраивало то, что те безвылазно сидят в своих горах, давно уже не пытаясь наладить связи хоть с кем-то.
"Некромантия должна быть уничтожена, а каждый из жрецов лжебогини будет убит надлежащим образом, чтобы предотвратить его воскрешение." - вот о чем любили повторять тагрийцы, глядя на кажущиеся неприступными горные вершины. Вот о чем знал каждый из народа тоон-наэ.
-Они сражаются за вас, - не раз говорил старый Нуо-Тоуви молодым жрецам, глядя на ряды искалеченных безжизненных тел. - И каждый из воинов, каждый мужчина, способный подняться на ноги, каждая женщина станет для вас живым щитом. Потому что они знают, - звенел голос двухсотлетнего старика, - только вы способны дать всем нам шанс выжить!
И старик не шутил и не преувеличивал. Тоон-Наэтари, вечно юная, Великая Мать... Ее можно называть по-разному, но истинное имя у нее одно - Смерть. И ее жрецы до скончания века ходят по грани между жизнью и забвением, имея возможность протянуть руку и по ту, и по эту сторону.
"Бесчестна магия, что нарушает законы мироздания!" - кричат тагрийцы, сжигая заживо нескладную девочку-подростка, пришедшую на отчаянный зов о помощи в деревню, охваченную мором. "Ведьмовство, порочность, двери во Тьму!" - и уходят тискать деревенских девок по кустам, зная, что богопротивное отродье уже успело отозвать моровое поветрие, и теперь здесь можно делать все, что угодно.
В первые годы Ше искренне ненавидела тех выродков, что вырезали целые поселения, стремясь дойти до столицы тоон. После ненависть уступила холодному спокойствию. К чему злиться, если можно, согревая внутри себя холодные частицы силы Великой Матери, протянуть руку убийце и одним прикосновением вытянуть из него жизнь?
За каждый ритуал жрецы расплачиваются собой. Своей молодостью, своим разумом. К двадцати пяти глаза Ше-Терран, прежде насыщенно-темные, выцвели до прозрачности воды. Черные волосы запорошило сединой. Но...
-Безумие жреца - мелкая монета платы, - нараспев повторяла Ше, сбрасывая длинную алую накидку и, не глядя, принимая из рук послушника кинжал с витой рукояткой. - За могущество...
Сегодня - восемь тел. За раз можно и больше, но тогда жрица не встанет с постели минимум четыре-пять дней. Проходя к алтарю, ставшему привычным ложем, Ше с высоты своего малого роста оглядела мертвецов.
-За силу защищать...
Некоторых изрубили так, что послушникам пришлось собирать погибших по кусочкам. Ничего, все поправимо. Почти все.
-За возможность дать им всем выжить...
Жрецы могли возвращать молодость, излечивать болезни и раны, возвращать с того света. Единственным условием было то, чтобы тело просителя - или уже мертвеца, - при жизни не осталось невинным. Единственным последствием ритуала воскрешения было то, что оживший уже не мог иметь детей.
"Развратные создания, " - слышали те тоон-наэ, что попадали к последователям Тагры живыми, - "порочные и грязные!" "Вы говорите - грязные, виновные, опороченные, " - пытались защититься они хотя бы в словесных спорах. - "Но что ужасного в том, что мы хотим жить? Нам нечего стыдиться, мы не убийцы, мы не фанатики, без жалости уничтожающие таких же людей, как и мы сами, только потому, что они иноверцы."
Захолодило лопатки, когда Ше-Терран вытянулась на резной поверхности камня и неторопливо, но без лишних промедлений вонзила кинжал в грудь. Отточенное движение направило острие меж ребер, пробивая сердце. Мир померк для Ше, затянутый в воронку с искоркой света далеко вверху, и жрица пошла на зов тех, кого должна была вернуть.
Возвращаться всегда больно. Приходя в чувства, первым делом надо извлечь кинжал, не обращая внимания на ощущения. Маленькой Ше говорили, что все это необходимо для того, чтобы богиня была милостива. Что кровь Тоон-Наэтари, влитая в сердце жреца во время первого ритуала, должна вернуться богине, а после снова войти в сердце вместе с новой жизнью и силой победить смерть.
Только недавно жрица поняла, что ритуалы нужны не Великой Матери. Что нужно быть сильной не ради нее, а ради этих людей. Обычных, смертных людей.
Ше-Терран зябко закуталась в накидку, сидя на краю алтаря. Восемь тел, разложенных на полу вокруг, медленно наполнялись жизнью, а рана в ее собственной груди так же медленно затягивалась. Нормальный человек наверняка бы обезумел от того, что у него дыра в груди, а он все еще жив. Ше это не грозило, она и так была безумна.
-Бессмысленно, - бормотала она под нос, болтая босыми ногами. - Бессмысленно воевать с теми, кого больше в десятки раз. Почему не закрыть границы, не запечатать ядовитыми жилами реки, не заполнить леса и ущелья дикими тварями?
-Потому что это не выгодно Кару-Тоон, - пояснил медноволосый послушник, тот самый, что много лет назад удержал ее руку в нижнем святилище, а сейчас согревал в ладонях кубок с вином для жрицы. - Это затормозит и наших воинов, а он хочет нанести тагрийцам ответный удар.
-Это безумие. Нужно...
-Террани, ваш отец поклялся, что жрецы и близко не подступят к политике.
-За последние годы, - начал проступать на запавших щеках и обтянутых тонкой кожей скулах слабый румянец гнева, - погибли десятки тысяч тоон-наэ. Мы вымираем. Сколько в столице детей? Всего две тысячи семьсот. И это - почти все дети в ближайших землях. Это нужно остановить.
-Кару-Тоон не отдаст корону, - тихо прошептал послушник. За его спиной лежал мертвец с отсеченной правой кистью. С хрустом кости начали срастаться. - Никогда и...
На него посмотрели прозрачные, без тени безумия, глаза Ше-Терран.
-Значит, он должен умереть.