Начало: http://www.proza.ru/2011/06/01/629
«Сутки, которые за три…»
5
Уже в шестнадцать часов, отдохнувший и посвежевший, майор Тараборин вышел из дома. Он подошёл к столу, за которым сидели оба врача, налил из бидончика квас и выпил два стакана подряд.
-Ой, хорошо жить!
- «А хорошо жить ещё лучше», - тут же поддержал командира Порохневич фразой из известной комедии Гайдая.
-Как вы, Сан Саныч?
Невский внимательно смотрел на повязку – она немного промокла кровью, значит, отток идёт хорошо, не зря поставил резиночку в рану.
-Всё хорошо. А главное, исчезли эти нестерпимые боли в руке. Иногда я готов был от них «лезть на стену». Как хорошо, что я догадался тебя пригласить, Саша. Ты только в Бригаде (70 ОМСБ) особенно не распространяйся об этой операции со мной. Новый комбриг строгий мужик, ещё в приказном порядке уложит меня на госпитальную койку. Это меня не устраивает.
-Всё понял. Молчу, как рыба. А ваши не проболтаются?
-Пусть только попробуют – башку отверну и скажу, что так «и було». Ладно, медицина, с вами хорошо сидеть, но надо и за дело браться, обеденный перерыв закончен. Тебе вертолёт на сколько заказать? А, может, на завтра перенесём? Вечером бы отметили успешное проведение моей операции.
- Я не против, Сан Саныч. В общем, поступаю в ваше распоряжение. Я готов ещё у вас месяц-другой послужить, только бы такой замечательный квас у вас не кончался.
-Ну, это ты можешь и год не опасаться – запасы неисчерпаемы.
- Товарищ майор, вас вызывает командир Бригады, - дежурный по штабу выглянул из двери.
-Всё иду. Началось…
Минут через двадцать командир батальона вышел. Лицо его было строгим и сосредоточенным – это опять был жёсткий и волевой командир одного из самых воюющих батальонов 70 Бригады, расположенный очень далеко от основных сил боевой части. Он коротко пояснил ситуацию.
Три дня назад начали поступать сообщения из уездов: душманы грабят на дорогах колонны, нападают на кишлаки. Сотрудники СГИ (служба государственной информации, или ХАД, как чаще всего называется это ведомство безопасности) предупредили, что обстрелы и нападения совпали с проникновением в провинцию из Пакистана спецгрупп, так что следует ожидать от мятежников ещё более активных и согласованных действий. Предположительно, одна из прибывших групп формирует силы для налёта на местный ирригационный комплекс. Если стянуть подразделения афганской армии и царандоя (народной милиции), затея душманов провалится, но кишлаки в предгорьях и вдоль текущих к водохранилищу рек останутся беззащитными. Провинции нужна помощь.
Далее майор Тараборин рассказал о планах командования: сейчас в Бригаде готовится к выезду десантно-штурмовой батальон, он выдвинется часа через два, а их третий батальон получил задачу усилить эту группу одной ротой, для этого она должна выдвинуться к девятнадцати часам к району Элеватора, где и произойдёт их соединение. Далее этот сводный отряд приступит к реализации своей задачи под руководством командира ДШБ.
-Но и это не всё. Есть и то, что касается тебя лично, Александр. Врач у десантников только-только приехал, пока даже не может очухаться от жары – очень тяжело проходит начальный период. Вот и принято решение, что ты станешь на время этой поездки врачом ДШБ, тем более что ты очень удачно оказался уже в наших краях. Приказано тебя передать в батальон тоже в районе Элеватора. Готовься, в 18.30 я отправлю свою восьмую роту, ты поедешь с ними. Оставь всё, что тебе не понадобится у Анатолия, он потом переправит вам в Медроту. Я сначала хотел его с этим ДШБ послать, но комбриг не разрешил оставить нас без врача. Вот такие новости. «Накрылся» наш с вами вечерний банкет. Перенесём на более отдалённое время. А если серьёзно, Саша, то будь готов ко всему. Уверен, вас будет ждать засада, легко не будет. Но я верю, что у тебя всё будет нормально.
-Всё понятно, Сан Саныч. Я готов к «труду и обороне», в том числе и к засаде, по крайней мере, буду её ожидать. А кто предупреждён – тот вооружён. Пошёл медицинскую сумку готовить. Ты, Толя, мне из своих запасов выделишь необходимое?
-О чем речь. Без проблем.
…Через час, когда всё было готово к новой поездке, Невский решил пройтись по территории полевого лагеря. Всё здесь опять пришло в движение. Готовилась к выезду и восьмая рота, ревели двигатели бронетранспортёров, то и дело слышались крики солдат, команды офицеров – люди готовились отправиться в очередной рейд. Впрочем, не чувствовалось никакой нервозности и тревоги – шла обычная и давно привычная работа.
-Здравия желаю, товарищ старший лейтенант. Вы меня не узнаёте? Я Виталий Почерни.
-Здорово, Виталий. Садись-садись. Но что-то не припоминаю.
-Вы ещё мне помощь оказывали после ранения. Меня в мае ранило в ногу, вы мне жгут наложили и перевязку делали. Вы тогда у нас за врача батальона оставались. Неужели не помните?
-Что-то всплывает в памяти. Ты вроде бы мой земляк оказался, с Урала.
-Точно! Значит, вспомнили. Рад вас снова видеть. Я вас все эти месяцы вспоминал, ведь истёк бы кровью, если не вы, товарищ старший лейтенант.
-Ну, как твоя нога?
-Всё нормально. Вы меня на вертолёте в госпиталь отправили, там меня и на ноги поставили. Уже в конце июня обратно вернулся.
-Вот и славно. А что это ты делаешь?
Солдат явно смутился. Он сидел на снарядном ящике и неумело штопал влажные после стирки носки.
-Это же Яшки Скромного, друга моего и земляка нашего с вами, товарищ старший лейтенант.
-И что с этим Яшкой с такой забавной фамилией? Он что, действительно такой скромный?
-А, вы же не знаете. Убили моего друга, два дня назад. Снайпер снял его в лоб. Матери его, вот хочу передать, послать. Ничего у него в тумбочке не осталось: письма да вот носки…
Невский замер, всё оттягивал ответные слова. Надо что-то сказать ему, но что? Посетовать на судьбу? Выругаться на «духов»? Но ведь это ничего не значит по сравнению с тем, что от Якова Скромного остались одни носки.
Невский молчал, сглатывая горькую слюну. А худенький солдатик по-прежнему штопал мокрые носки, и можно было подумать, что он занят только этим. Так и не решив, что сказать, Невский, проходя мимо, опустил ему на плечо руку, солдат замер: даже оплакивая погибших, человек всё же ждёт, может и неосознанно, но соучастия и в своей судьбе…
6
Колонна десантно-штурмового батальона медленно двигалась через центр Кандагара. На проезжую часть выпирали многочисленные лотки с помидорами, гранатами, яблоками, с американскими сигаретами и гонконгскими джинсами, японскими магнитофонами и местной чеканкой. Многим показалось, что центр пахнет дымом, но списали это на десятки жаровен-шашлычниц, но на окраине запах усилился и нарастал всю последующую дорогу. Боевые машины притормозили перед узким участком дороги, пропуская встречные машины - «барбухайки» (кстати, очень распространённое в Афганистане, хотя и труднопереводимое слово: что-то вроде «едет по милости божьей»). Колонна пахла соляркой.
Старший лейтенант Невский только что подъехал на бронетранспортёре к основной колонне. Боевые машины десанта и бронетранспортёры с боевыми машинами пехоты составляли основную часть колонны, возросшей после соединения батальона с ротой третьего батальона. Александр невольно залюбовался на стройные ряды техники. «Какая силища!» Он получил задачу конкретную, а потому пробежал вдоль колонны и пересел на командирскую машину «Ленинграда» – это позывной первой роты ДШБ, которой командовал старший лейтенант Алексей Кель.
Едва проезд освободился, моторы гусеничных и колёсных боевых машин одновременно взревели на три тона выше, из выхлопных труб и решёток коротко пыхнул блещущий искрами дым. Чем быстрее мчалась колонна, тем реже выходили на связь командиры взводов и рот, тем молчаливее и спокойнее становились солдаты. Разве что оператор-наводчик рядовой Николай Хеба, то и дело заглядывал сверху в люк механика-водителя, добавочно инструктировал рядового Михаила Чашкина: не отставать от переднего бронетранспортёра, стараться попадать след в след.
Невский попросил Келя объяснить эту «связку», услышал парадоксальное:
-Коля парень опытный, а Михаил Викторович у нас новичок.
Решил оставить эту тему на будущее, спросил, почему так спешим, ведь не горит же.
Старший лейтенант невесело усмехнулся:
-Давно уже разгорелось, посмотри внимательней.
Оказалось, багровая лента на горизонте – никакой не закат, а километры горящего вдоль реки тростника. Вот откуда приполз в город запах дыма! Но ведь в районе пожара – многолюдные кишлаки, почему население не потушило пожар? Кель пожимает плечами:
-Значит, «духи» не дали.
Спустя час обогнали огонь, затем объехали пологий холм, к подножию которого прильнула встречная афганская военная колонна; вернее, то, что от неё уцелело. Между покорёженными автомобилями (каждый второй – на прицепе) горят костерки, сидящие у огня афганцы при появлении советской колонны молча встают, но к шурави не подходят. Всё и без слов ясно: они выбрались оттуда, где стреляют, а советские туда добираются.
Прапорщик – старшина роты Василий Панибрат высовывается из брони, кричит Келю:
-Командир, кто же их так?
-Потерпи, старшина, скоро увидишь. Не страшно ещё?
-Мне что, лишь бы патронов хватило.
Все на броне улыбаются. Прапорщику за сорок, но в Афганистане он – считанные дни, предстоящий бой будет у него первым.
Израненная афганская колонна остаётся за поворотом, Кель переключается на внешнюю связь, потом вдруг сдёргивает шлемофон, вслушивается и всматривается в горы, медленно произносит в ларингофон:
-«Ленинград – один, два, три». Я – «Ленинград». Справа с горы бьёт крупнокалиберный пулемёт.
Голос Келя тонет в грохоте длинной автоматной очереди.
-Старшина, это ты меня заглушаешь? Немедленно прекрати, я же не договорил… «Ленинградцы», ответный огонь не вести. Всё поняли?
Старшина Панибрат обиженно убирает от плеча автомат. Ему пока ещё неизвестно, что командование батальона хочет воевать не с постами, а с главными силами отряда душманов.
Комбат по связи требует скорости, и батальон мчится сквозь ночь, сквозь заброшенные, оставленные жителями кишлаки. Порою дувалы стоят у самой дороги, боевые машины проносятся между ними с грохотом, подобным грохоту поезда на железном мосту. Вскоре колонна въезжает в район, где кишлаки уже не кишлаки, а груды развалин. Кель предупреждает своих:
-«Ленинградцы», стрелять только по видимой цели, экономить боеприпасы.
Внезапно в голову колонны ударяет длинное, беззвучное пламя душманского гранатомёта, а через секунду ночь впереди командирской машины сразу становится звучной и многоцветной. Трассирующие очереди башенных бэтээровских пулемётов скрещиваются над развалинами со светящимися в полёте снарядами скорострельных орудий боевых машин пехоты. Снаряды вонзаются в пересохшую глину бывших дувалов, яростно вспыхивают, даже на броне чувствуется, как содрогается от их разрывов земля. Но броня «Ленинграда» пока не стреляет, чем Кель очень доволен:
-Первый «духовский» гранатомёт вроде накрыли, остальные издалека бьют: нам бесполезно вмешиваться. А вот и по нам заработали.
Финальную фразу Алексей произнёс под зловещий шелест над головами, от которого все на броне невольно пригнулись.
-Гранатомёт. Бьёт справа, метров с двухсот. И автоматы оттуда, - прокомментировал Кель.
-Командир, слева тоже стреляют!
-Слышу, старшина, хотя и не вижу. Если разглядишь – отвечай, но прицельно.
Обрадованный старшина открыл огонь влево. Кажется, над машиной пролетела ещё одна граната, но теперь уже значительно выше и чуть сзади. Хеба неторопливо вылез через башенный люк на броню, перебрался к люку механика–водителя, похлопал ладонью по торчащему оттуда шлему:
-Молодец, Чашкин, хорошо ехал. Сейчас тормозить будем – комбат им этого не простит. Товарищ прапорщик, хватит уже, проехали духов.
Предсказание Николая Хебы сбылось. Метров через триста колонна остановилась, комбат вызвал на связь ротных, поставил задачу прочесать развалины справа, откуда били гранатомёты. Спешившиеся «ленинградцы» повзводно ушли в темноту, оставив на броне охранение, в командирской машине – Чашкина, Хебу, старшину Панибрата.
Невский подумал, что теперь удастся с ними поговорить поподробнее, но Хеба его оборвал:
- Товарищ старший лейтенант, полная тишина. Наблюдать вправо и влево. Докладывать. Не стрелять.
Николай сказал это снизу, из башни, где сидел за ночным прицелом, поэтому, наверное, в его голосе, отражённом бронёй, было столько металла. Старшина даже кашлянул-хмыкнул от неожиданности.
-И не кашлять, пожалуйста.
Стало совсем тихо, только потрескивали наушники в оставленном на броне шлемофоне Келя. Молодая луна, вспыхивающая и гаснущая в разрывах стремительных облаков, безмолвные, с потушенными огнями машины на абсолютно чёрной дороге, разрушенные дувалы, похожие на раскопанный древний город, зелёно-красное свечение приборов внутри машины, невольная дрожь при воспоминании о недавнем обстреле: а если бы граната летела на метр ниже?.. Долгая, неразгаданная пока ночь. Но в голове Невского пульсировали вопросы, которые так и хотелось задать. Почему, например, молодого солдата Чашкина командир роты зовёт по имени-отчеству и даже словно побаивается, а опытного Хебу называет Колей? Почему так яростно стрелял старшина? Почему Хеба равнодушно отнёсся к обстрелу, а на стоянке одёргивает всех грозным стальным шепотом?
Но это Невский сможет выяснить позже, при случае. Сейчас главное, чтобы старший лейтенант и его «ленинградцы» поскорее и все, обязательно все, вернулись.
… Голос Келя прозвучал словно бы совсем рядом:
- «Ленинград-два», я «Ленинград». Правее тебя вижу «духов». Обойди дувал и работай.
Пока Хеба зло шептал: «Уберите шлемофон под броню», пока Невский тянулся за шлемофоном, развалины правее дороги вспыхнули десятками огненных трасс…
7
Яростная стрельба правее дороги, куда ушли спешившиеся «ленинградцы», продолжалась несколько минут, но для оставленных на броне они казались мучительно долгими часами. Хеба прокричал снизу, из башни:
- Вроде бы всё-таки наши бьют, а не наших. Ни в коем случае туда не стрелять!
Старшина поднялся на броне в полный рост, вслушался во вновь наступившую темноту:
-Николай, там кто-то воет. Может, схожу?
-Сирена воет там, товарищ прапорщик: сигнал сбора «духов». Так что душманы сами скоро придут. И вообще наблюдайте в свою сторону, вправо и без вас смотрят.
Прошло ещё с четверть часа. Сирена ещё выла, но уже не пугала, поскольку командир роты спокойно доложил по связи, что идёт назад, на броню. «Ленинградцы» вернулись с трофеями: личными документами убитых душманов (обёрнутые целлофаном картонки с арабской печатной вязью, с фотографиями в правом нижнем углу) и тремя автоматами. Правда, Кель посокрушался, что из-за непроглядной тьмы уцелевшие душманы успели унести остальное оружие и что роте не удалось захватить сирену: она явно установлена на машине – один из взводов видел следы колёс. Последнее подтверждало вариант с мобильной спецгруппой из Пакистана. На этих словах рассуждения старшего лейтенанта были прерваны спокойным докладом Николая Хебы:
-Товарищ командир, справа в окне, пятьдесят метров от нас, мелькнул свет.
-Интересная жизнь, - удивился Кель. – Радист, вызови «Гюрзу» (это был сегодняшний позывной командира батальона).
Пока радист вызывал, старший лейтенант коротко пояснил:
-Где духи воюют, там мирных нет. Надо этот посмотреть, а то врежут по нам из окошка – частенько такое бывало.
Комбат Лапаев дал на осмотр пять минут, «ленинградцы» снова спешились, снова нырнули во тьму, назад пришли с пленным, который в растерянности не смог объяснить своё присутствие в брошенном жителями кишлаке и даже почему-то назвался шофером, хотя ни документов при себе, ни машины поблизости не имел.
Хеба подошёл к нему вплотную, глянул в лицо, пощупал ладони.
-Товарищ командир, это дух. По глазам вижу, по рукам чувствую – мягкие, без мозолей.
-Наверное, дух, но взяли-то без оружия.
-Так спрятал, же! Вы ведь знаете, как они прячут!
-Пусть спрятал, но раз мы не нашли…
Николай скрипнул зубами и отвернулся. В далёких отсюда горах он видел, как взорвал себя гранатой командир его взвода. Это не позабудешь. И не простишь.
Командир батальона Лапаев приказал взять «шофёра» с собой: если действительно местный, пусть покажет в дороге, из каких кишлаков душманы выгнали жителей, а на обратном пути его можно и отпустить.
Не включая фар – теперь, когда отряд мятежников наверняка стянул к дороге все силы, свет опаснее возможных столкновений и съездов – усиленная батальонная колонна снова рванулась вперёд. Впрочем, на поворотах корма переднего бронетранспортёра мерцала тормозными огнями, на миг освещая летящий из-под колёс гравий – а в таком грунте легко ставятся и безотказно срабатывают мины.
-Обороты, Чашкин, давай обороты! И старайся след в след! – скомандовал Кель механику-водителю, впервые, да и то косвенно, обратившись к нему на «ты».
Дело в том, что, если не считать старшины Панибрата, рядовой Михаил Чашкин, всего полгода как призванный на срочную службу, - самый великовозрастный человек в роте. Но на Келя, видимо, действует не столько возраст, сколько педагогическая степенность, приобретённая Михаилом Викторовичем в бакчарской школе Томской области, в которой он сначала учился, а потом, после окончания пединститута, целых четыре года преподавал, да ещё в старших классах. Для Келя же школа – святыня, в своей йошкар-олинской пропадал все курсантские отпуска, даже жену там себе приглядел – на три года помоложе, так что пришлось ждать, пока аттестат получит.
Невский украдкой подсветил часы: полночь, всего только полночь. Если не сбавлять скорость, можно успеть в тот ранее намеченный район, где техника будет в относительной безопасности и откуда планировалось выйти на отряд душманов в полном пешем строю. Но в голове колонны снова сверкает гранатомётное пламя, оглушительно грохочет мощный, безошибочно узнаваемый на афганских дорогах взрыв противотанковой мины.
Один «броник» подорван, остальные тормозят; люди спрыгивают с брони, занимают круговую оборону. Душманские гранатомёты стреляют залпами – такое даже Кель не часто видел, хотя в Афганистане служит уже давно, бывал и в окружении и в госпитале. В паузах между залпами слышно, как трещат вдали автоматы мятежников. Выручают глубокая темнота и то, что после пешей вылазки «ленинградцев» душманы не решаются подойти ближе.
Сирена умолкла, зато включился духовский громкоговоритель, вещающий на дари. Командир роты зовёт переводчика; тот секунду назад сам вёл огонь, поэтому отдалённый голос пока не разбирает. Подходят вдвоём к сидящему за колесом «шофёру». Невский оглянулся: «шофёр» тянет Келя за руку, что-то горячо говорит, переводчик переспрашивает и переводит, старший лейтенант громко смеётся. Доктор перебежал к ним, спросил у командира роты, что его развеселило.
- Душман оказался заботливым: «Ложись, командир, тут стреляют, детей твоих жалко». Не знает, что я хитрый – до Афганистана ни одного не завёл… Старшина, да прекрати ты стрелять, ничего же не видно.
- Ну, хоть одиночными можно?
-Нельзя. Лучше достань сухарей. Духи предлагают сдаваться, говорят, что дорога впереди заминирована, так что ночка затянется, а я есть хочу. Доктор, наверное, тоже не откажется «червячка заморить»?
Невский заменил пустой магазин к автомату и кивнул головой в едва различимой темноте.
Следующие полчаса, пока в голове колонны ремонтировали технику и обеспечивали работу сапёров, «ленинградцы» скупо отстреливались, дружно хрустя ржаными чёрными сухарями. Переводчик снова поговорил с «шофёром», который от страха замкнулся на детской теме – сообщил, что у него якобы три сына и три дочери, хотя жена только одна. Хеба не поверил ни тому, ни другому, старшина же снова полез на броню, над которой свистели пули, достал ещё сухарей, дал несколько штук пленному, сказав тихо, но очень решительно:
-А мне его жалко.
Кель посмотрел на прапорщика удивлённо, но с этого момента подшучивать над ним перестал, даже поддержал рассказом, как афганские пионеры приносили в кандагарский госпиталь, где он лечился после ранения, яблоки и апельсины.
-Ну и дожидайтесь, пока духовские ребятишки в пионеры пойдут, - в сердцах сказал Николай.
-Дождёмся, Толя, для того здесь и служим, - впервые подал голос солидный Михаил Викторович Чашкин.
Командир роты и солдаты, пригнувшись, разошлись в разные стороны, а Невский, приблизился к прапорщику и расспросил его о жизни до Афгана. Родился и рос на Алтае, с двенадцати лет работал. Помнит послевоенный голод, когда с двумя старшими сёстрами собирали картофельную шелуху, мыли и ели. Сейчас у него самого – трое сыновей и годовалая дочка. Но волнуется не столько за них и жену, сколько за старую мать, не согласившуюся переехать к семье сына из того дома, откуда в сорок третьем году ушёл на Курскую дугу и не вернулся муж. Старшина искренне верит, что мать не догадывается, где он сейчас служит, свои письма к ней пересылает через жену. В Афганистан просился несколько раз – «по личным мотивам»: «Не такой я ещё старый, чтобы дома сидеть, пока эти парнишки под пулями ходят. Ну и за отца хотел отомстить – я ведь его даже не видел, ни разу никому «папа» не говорил…»
Стрельба временно поутихла, но едва в наушниках прозвучала команда «Вперёд», струи гранатомётных выстрелов осветили уже не головные, а замыкающие машины.
-Сзади подкрадывались! – прокричал Кель. – Грамотно воюют, но мы их опередили, теперь вырвемся!
Остаток ночи техника батальона совершала короткие броски вслед за приданными сапёрами лейтенанта Игоря Меркулова, которые шли пешком, проверяя каждый сантиметр дороги щупами и миноискателями. В третьем часу ночи, когда душманский обстрел окончательно прекратился, внезапно и остро захотелось спать – реакция организма на перевозбуждение боя.
Проснулся Невский от очередного рывка колонны и затем, вплоть до рассвета, он тайно подумывал: а не во сне ли видел и слышал всё это – и полёт на вертолёте, и операцию комбату-три, и горящий тростник, пламя гранатомётов, вой сирены и бормотание громкоговорителя, грохот взрывов, багровые веера трассирующих очередей? Но его радовало, что никто не был серьёзно ранен (легкораненых перевязали санинструктора рот), а главное, все остались живы. А то, что не потребовалась его врачебная помощь, так это и хорошо. Всегда бы так.
В район, откуда планировался пеший выход, добрались уже в утренних сумерках. Комбат принял решение вернуться окружным путём к месту постоянной дислокации, отдохнуть, пополнить боекомплект.
Колонна пересекла плоскогорье, снова спустилась к водохранилищу, где накануне горели мирные кишлаки. Навстречу одна за одной двигались «барбухайки» с женщинами и детьми – это возвращались местные жители. Наверное, они слышали ночной бой и знали по опыту, что теперь отряд душманов не скоро решится на новые вылазки с гор.
Взошедшее солнце отогрело остывшую за ночь броню, комроты Кель и старшина Панибрат, устало опустив головы в шлемофонах на торчащие крышки люков, вздремнули. Хеба перелез на корму машины и украдкой бросил свой так и не использованный за долгую ночь сухпаёк сидевшим под опалённым дувалом детям.
… Во второй половине дня Невский устало перешагнул порог комнаты в общежитии. Его поездка закончилась. Это были едва ли не самые долгие сутки за всю историю его службы в Афганистане. Не зря их засчитывают в Афганистане в срок выслуги , как сутки за три…
*
Использованные материалы:
- Верстаков В. «Из афганского блокнота», газета «Правда», январь 1986 г.;
- Байков В. «Кандагарские будни», газета «Правда», август 1986 г.;
- Поволяев В. «Сарычев, который…», «Советский воин», май 1987г.;
На фото: колонна на афганской дороге.
***