Братья
(маленькая повесть)
1. ИРИНА
Ирина приехала в город с единственной целью: удачно выйти замуж. Поставив перед собой чёткую, ясно обозначенную цель, она с присущими ей вдохновением и энтузиазмом тут же приступила к её выполнению. В школе, хоть и в сельской, она училась хорошо, предметы давались ей легко, десятилетку закончила без троек. А потому и на курсы секретарш поступила без особого труда (в советские времена такие курсы были бесплатными).
Окончив их, обошла несколько предприятий, выбирая начальника посолидней и поинтересней. Сама она была, что называется, «кровь с молоком», стройная фигурка, симпатичная мордашка, подкупающая своей милой беззащитностью и наивной неиспорченностью. Но, если бы кто-то немного повнимательней всмотрелся в её «голубые озёра», невинно хлопающие умело подкрашенными ресничками, то, к своему великому удивлению, рассмотрел бы в них и порочность, и трезвый расчётливый ум, и умело скрытую наглость, граничащую с беспринципностью, а главное – это стремление добиться своего во что бы то ни стало. Но, милые мужчины, скажите откровенно, кто из вас в первую очередь заглядывает юному созданию в глаза, если всё остальное так восхитительно и прелестно?
Так что в конце концов она нашла и работу, и начальника, отвечающего её тайным запросам. Но, абсолютно уверенная, что данная крепость сдастся без боя, она была неприятно поражена, что этого не случилось немедленно. Оказалось, что начальник искренне любил свою жену Марину и обожал десятилетнего сынишку Даньку. А на ближайших сотрудниц он смотрел только как на коллег. Вот это уж никак не входило в планы Ирины, однако данная неожиданность только, как говорится, подлила масла в огонь. Отступить с поля боя, даже не вступив в этот бой – нет, это было не в характере «беззащитной и наивной девушки». Долго пришлось бы описывать все тайные ухищрения и уловки «милой Ирочки», но ЭТО всё-таки случилось. Нет, не великая любовь и даже не романчик, а пошлый примитивный междусобойчик в кабинете начальника после какого-то обильно отмеченного праздника.
После праздников она пришла на работу, опоздав на полчаса (начинать надо с малого, считала она), и не обращая внимания на собравшихся в приёмной людей, торжествующе проплыла к кабинету начальника с самым невинным и трогательным выражением лица. Но войти не успела. Начальник сам вышел в приёмную и, увидев злостную нарушительницу трудовой дисциплины, грубо отчитал её, с непонятной ненавистью глядя в её «голубые озёра», и пригрозил, что в дальнейшем он не потерпит такой безалаберности, безответственности и расхлябанности, и при малейшем нарушении дисциплины увольнения ей не избежать.
Да, это был удар ниже пояса! Какая наглость! Какое коварство! И это заявляет мужчина, которого она просто мечтала осчастливить на всю оставшуюся жизнь!
А вокруг глаза, горящие любопытством, злорадством, насмешкой… И ни одного сочувствующего взгляда… Какая чудовищная несправедливость!
Но, от природы лишённая какой-либо романтичности, имеющая холодный расчётливый ум, наша девица быстро сориентировалась и, оскорблённо опустив свои ясные очи, мышкой проскользнула на рабочее место, показывая всем своим видом, как чудовищно и незаслуженно её обидели.
2. ПОДАРОК СУДЬБЫ
Вселенская скорбь, подчёркнутые послушание и исполнительность длились недолго. Судьба была всё ещё благосклонна к ней и подарила другой шанс.
Однажды, спустя некоторое время, она без приглашения вошла в кабинет начальника и, подчёркнуто скромно опустив глазки, почти шёпотом сообщила, что она… беременна и просто не знает, что ей делать, но ребёнка она убивать не собирается, это против её моральных устоев. А вот он, как порядочный и честный человек, просто обязан теперь развестись с женой и жениться на ней. Иначе она наложит на себя руки, но предварительно пойдёт и всё расскажет его жене. Вариант был, по её мнению почти беспроигрышный, но, видимо, всё-таки она ещё мало знала мужчин. Немного опомнившись, начальник постарался успокоить её, заявив, что он никогда не оставит своего ребёнка и, конечно же, будет ему всячески помогать. Это было не совсем то, на что рассчитывала будущая мама, но она не отчаялась, считая, что всё ещё в её руках и своего она всё-таки добьётся.
А начальник поступил совсем уж непредсказуемо. Видимо, он действительно очень любил свою Марину, а ещё был уверен в ней даже больше, чем в себе. В тот же вечер он всё рассказал жене, во всём винил себя, искренне просил прощения, а повинную голову, как говорится, и меч не сечёт. Видимо, он знал, что делал. Вот уж чего не ожидала Ирина, так это того, что в итоге он получил надёжного и преданного союзника в лице собственной жены.
Ни угрозы самоубийства, ни жалобы в вышестоящие организации, ни другие изощрённые пакости, которые только может придумать разъярённая и оскорблённая в своих самых лучших чувствах женщина – ничто не смогло сдвинуть его с раз и навсегда занятой позиции:
– От ребёнка не отказываюсь, помогать буду, но жениться не могу, я уже женат и люблю только свою жену, – таков был его ответ на все слёзы, мольбы, угрозы, требования и открытый шантаж.
Это было очень тяжёлое для всех троих время. Ирина не собиралась уступать, как она считала, своего, и в ход шло всё: оскорбления, клевета, громкие безобразные скандалы и даже попытка устроить драку с Мариной в их дворе при большом скоплении народа. Но тут Ирина допустила грубую тактическую ошибку: при сём действе присутствовал Данька. Это переполнило чашу терпения его отца. О чём он разговаривал после этого с любвеобильной секретаршей, осталось неизвестным, но она как-то на удивление присмирела и в положенный срок родила здорового крепкого мальчонку. А назвала его… Данькой. Это была её последняя маленькая месть. Отец дал ребёнку свою фамилию и стал помогать финансово. К тому времени его, благодаря опять же Ирине, понизили в должности, и суммы оказались совсем не такими, как хотелось бы ей. А хотела она и добивалась совсем другого.
Спустя два месяца после рождения не очень-то и нужного ей сына, она окончательно поняла, что заполучить его папашу уже не получится, а найти нового, более сговорчивого, начальника с таким довеском будет сложно. И тогда она заявилась с ребёнком к несостоявшейся свекрови и, высказала ей всё, что она думает и лично о ней, и о наглом бессовестном её сыне, и об этом выродке, который ей, Ирине, совсем не нужен в будущей жизни. А, значит, забирайте его и делайте с ним, что хотите.
Обескураженная бабушка всё-таки сообразила потребовать письменный отказ от ребёнка, который тут же и был написан с соответствующими комментариями. И… с этого момента Ирина навсегда исчезла и из жизни сына, и из нашего повествования тоже.
3. БАБУШКА
И тут Марина проявила свой характер. Она внешне спокойно, но решительно отказалась принимать новоявленного сына в свою семью:
– Помогать – помогай, но видеть его не хочу, не могу и не буду.
И ребёнок остался у бабушки. Бывшая учительница всей душой привязалась к маленькому Данечке. Спокойный, улыбчивый, сообразительный малыш стал главной заботой и смыслом её жизни. Очень огорчало только то, что старшего Данечку, тоже любимого и желанного, она теперь почти не видела. Раз в месяц приходил её сын, общался с ребёнком, потом оставлял деньги и уходил.
Но когда Данечке исполнилось два года, с бабушкой случился инсульт, её увезли в больницу. Марина была неумолима:
– У меня уже есть Данька и другого мне просто не надо.
С трудом восстановленное семейное счастье муж не хотел разрушать, и Данька оказался в… детдоме. Отец исправно платил алименты, но от общения с ребёнком категорически отказался. Ему предложили написать согласие на усыновление приёмными родителями, если появится такая возможность, и он с облегчением согласился.
Бабушка, выйдя из больницы, несколько раз приходила проведать внука, но забрать его назад уже не позволяло здоровье, да и сын был против. Став старше, ребёнок не раз вспоминал, как к нему приходила бабушка, приносила игрушки, фрукты, гладила его по голове и почему-то плакала.
4. СЕМЬЯ
Когда мальчику исполнилось четыре года, у него наконец-то появились папа и мама.
– Ты мне сразу понравился, такой серьёзный и самостоятельный. А ещё мне очень понравились твои бровки – красивые, как нарисованные, – рассказывала позже мама Таня.
Немногословный отец целыми днями пропадал на работе, часто ездил в командировки. Он был настоящим трудоголиком, и воспитанием сына занималась, в основном, мать. Эта сорокалетняя женщина, долго и безуспешно мечтавшая о собственных детях, сразу и навсегда приняла его как свою кровиночку, всю душу и все свои педагогические способности вкладывала в ребёнка. Да-да, мама Таня, как и родная бабушка Даньки, была учителем.
Характер у мальчика оказался довольно сложным. Видно было, что он и сам тяжело переживал свои необъяснимые вспышки агрессии и своё упрямство, но попросить прощения, повиниться – никогда. Он замыкался, прятался в свою комнату и словно замирал там. Спустя какое-то время, выходил насупленный и несчастный, но независимый и неприступный. Поглядывая исподлобья на родителей, начинал усиленно ухаживать за собакой, наливал чистой воды, расчёсывал шелковистую шерсть, что-то тихонько бормотал-рассказывал ей на ухо. И вот тут матери требовались огромные такт и понимание, чтобы как-то сгладить размолвку и в то же время ненавязчиво дать понять, что такое его поведение обижает и расстраивает их, ведь они его очень любят, но всё равно он самый лучший, и когда-нибудь сам поймёт, что был неправ.
В детдоме, даже в таком маленьком возрасте, он уже был признанным лидером, при этом всегда защищал и опекал младших и более слабых. Крупный, подвижный, крепко сбитый мальчуган органически не выносил обид и имел своё чёткое мнение о справедливости. Невзирая на возраст и силу противника, он рьяно бросался на действительных, а то и мнимых обидчиков. За это, конечно, ему часто попадало, но дети его любили – это признавали все воспитатели и за это ему многое прощалось.
Особенно он был привязан к своему ровеснику, маленькому, худенькому, белобрысому Витальке. Когда будущие мама и папа только забирали Даньку на выходные, то он без конца рассказывал им о своём дружке, о том, что тот любит, во что они играют, как защищают друг друга. И после того, как Даньку забрали насовсем, он всё время вспоминал о Витальке, а где-то через месяц стал рассказывать всем, как они играли бы здесь, а вот здесь Виталька мог бы сидеть за столом, и спать они могли бы вместе на Данькином диване, вон он какой большой. А то начинал рассказывать, какой Виталька добрый и послушный, даже из угла не выходит, пока не разрешат. Надо сказать, что сам Данька в углу просто не стоял, он уходил, убегал, уползал, прятался, и, в конце концов, взрослым пришлось с этим смириться, а для воспитания применять другие меры.
Переговорив между собой, однажды в выходные родители вместе с Данькой поехали в детдом посмотреть на этого, просто удивительного ребёнка. Но там их разочаровали, а, может, и обрадовали. Оказалось, что мальчика готовят к усыновлению, и сейчас он как раз находится в гостях у будущих родителей. Четырёхлетний Данька очень внимательно выслушал эту новость, немного подумал и деловито спросил:
– Значит, у Витальки тоже будут папа и мама?
– Да, конечно.
– И у него будет своя комната?
– Ну, разумеется.
– И ему будут просто так покупать торт?
– Да.
После этого зашли в группу. Дети бросились к нему, рассказывая новости, радуясь и ощупывая его, как какую-то диковинку. А он стоял непривычно молчаливый, даже растерянный, не отвечая на вопросы, потом резко повернулся к матери:
– Мама, пойдём домой!
Больше он про Витальку никогда не вспоминал и ничего не говорил. А когда рассказывал какую-нибудь историю, случившуюся когда-то в детдоме, то почему-то начинал всегда так:
– А когда я жил в Африке, то…
Почему в Африке, он так и не мог объяснить.
Вместе с отцом и матерью появились у него две бабушки и дедушка. К мальчику они относились хорошо, и Данька охотно ходил к ним в гости, очень серьёзно беседовал на различные темы, но… никто и никогда не мог его уговорить остаться переночевать. Иногда после дня рождения или другого семейного торжества можно было бы всей семьёй остаться у той или другой бабушки, чтобы не ехать через весь город. Но при первом же намёке ребёнок устраивал настоящую истерику.
– Я хочу домой! Я хочу домой! – выводил он на одной ноте, захлёбываясь слезами.
Однажды, когда Даньке было уже лет восемь, отец уехал в командировку, а мать сильно припозднилась на работе. Домой почти бежала, зная, что сын очень не любит быть один, да ещё так поздно. Вбежав во двор, она увидела, что все окна квартиры тёмные и только, похоже, из коридора пробивалась узкая полоска света. Открыв дверь, она увидела Даньку, сидящего на полу под дверью с лицом, залитым слезами.
– Сынок, что случилось?
– Я думал, что ты уже никогда не придёшь…
– Да куда ж я денусь? Ты ведь знаешь, что я никогда не оставлю тебя!
– А я думал… – всё повторял он, хлюпая носом и крепко-крепко прижимаясь к ней.
Вскоре после усыновления обнаружилась настоящая беда. Когда Данька сильно нервничал, то вдруг начинал… задыхаться. Хотя в детдоме ни словом не обмолвились об этом. После тщательного обследования диагноз был неутешительный: у ребёнка астма.
Мама ездила с ним на курорты, возила в санатории, но никогда он не соглашался ехать куда-нибудь один. Однажды, когда ему было уже лет одиннадцать, на летние каникулы устроили его в военно-спортивный лагерь, куда попасть было довольно сложно. Астма уже давно не давала о себе знать, и мама Таня тихо надеялась, что с диагнозом всё-таки немного ошиблись. Данька рос крепким, физически развитым ребёнком, вот и решили родители, что пора уже ему привыкать к самостоятельности, да и сидеть всё лето в городе – радости мало. Данька на удивление быстро согласился, сам готовил вещи и собирал рюкзак. Но дня через три после отъезда он позвонил из лагеря:
– Заберите меня отсюда!
– Что случилось?
– Ничего, но я хочу домой.
– Тебя что обижают там?
– Нет.
– Ты с кем-нибудь подрался?
– Нет.
– Вас плохо кормят?
– Нет.
Так и не добившись вразумительного ответа, встревоженная мать тут же поехала в лагерь. Руководители лагеря очень удивились. Они уже приметили спокойного рассудительного мальчугана, к которому сразу потянулись младшие ребята. Никаких внешних конфликтов, ничего хотя бы мало-мальского не случилось, и его решение немедленно уехать повергло в шок и взрослых, и детей. Чем больше его уговаривали, тем настойчивее был он, ничего не объясняя. Видя уже настоящую панику в глазах сына, мать сказала коротко:
– Собирайся, уезжаем.
И тут оказалось, что свои вещи он толком и не распаковывал. Ни тогда, ни потом он так и не смог объяснить, что же произошло. Только один раз у него вырвалось:
– Да пойми же ты, мама, никто меня не обижал. Там всё было хорошо, но там, как… как… в Африке.
Пока Данька рос, сколько пришлось пережить его маме, знает только она. И взрывной импульсивный характер сына, и необъяснимые вспышки агрессии, и больницы, и лекарства. А главное, непонимание окружающих людей, призванных заботиться о детях и воспитывать их.
Детский сад, школа…
Как только узнавали, что ребёнок из детдома (родители этого не скрывали, да и сам Данька иногда рассказывал случаи из жизни «в Африке») тут же делали большие глаза и слово «детдомовец» прилипало как короста. Все остальные поступки и действия ребёнка рассматривались уже с единственной точки зрения: «детдомовец». Не давая себе труда справедливо разобраться в конкретных ситуациях, его тут же обвиняли во всех существующих и несуществующих грехах. Сколько ходила мать на встречи с возмущёнными и обиженными, сколько доказывала, объясняла. Но даже, когда выяснялось, что в каком-то конкретном случае виноват совсем не Данька (а такое было частенько), никто ни разу не извинился и даже не смутился, а в оправдание звучала почти стандартная фраза:
– Всё равно это же детдомовец! Он вам ещё покажет! Вы с ним ещё наплачетесь!
Если описывать все такие моменты, то, наверное, не хватит книги. Приходилось и школы менять, и на комиссиях краснеть. Но, к сожалению, в начальной школе ему не везло на учителей. Всё попадались такие, для которых слово «детдомовец» было намного важнее маленького живого человечка. Учился он на троечки, да и двойки частенько проскакивали, и, честно говоря, ходил в школу с большой неохотой. Но Даньке очень повезло с мамой Таней, хватило у неё и такта и терпения, а главное, любви, но не слепой, а мудрой, материнской.
И только в пятом классе, когда оценка его способностей уже зависела не от одного-единственного мнения человека, наперёд уверенного в его неисправимости, а от мнения, хоть и маленького, но коллектива учителей, Данька вдруг стал приносить домой четвёрки и пятёрки и в школу стал ходить с видимым удовольствием.
Постепенно характер мальчика менялся, он взрослел рядом с умницей мамой, многие вещи уже оценивал совсем по-другому, стал более сдержанным, рассудительным, внимательным и заботливым. Он никогда не был затворником, однако с дворовыми компаниями сильно не общался, хотя там-то его детдомовское прошлое как раз было в почёте. Но ровесники его уважали и за собственное мнение, и за самостоятельность, и за обострённое чувство справедливости. А уж младшие в нём души не чаяли. Он для них был и старшим другом и воспитателем, и судьёй, справедливым и неподкупным. Сколько раз в одиночку, а то и целыми компаниями, малышня звонила в дверь:
– Позовите, пожалуйста, Даню.
Потом что-то горячо объясняли ему, звали куда-то, и он никогда не отказывал, одевался, шёл с ними, что-то выяснял, что-то объяснял. В итоге все оставались довольны.
Данька очень любил что-нибудь делать своими руками: починить табуретку, вбить гвоздь, что-то склеить. Причём, делал всё очень тщательно и с удовольствием. Он замечательно рисовал, а вылепленные им зверюшки выглядели как живые. Сам записался в изостудию и с удовольствием туда ходил. Вот там-то педагоги сразу заметили его способности, всегда хвалили, приводили в пример другим студийцам, а родителям говорили, что у него не просто хорошие способности, а настоящий талант. Наконец-то его оценили по справедливости, и он, хоть и скрывал, но очень этим дорожил и гордился.
5. ЭХО ПРОШЛОГО
Первое время после усыновления родители, а особенно мать, боялись, что биологические родственники могут каким-то образом напомнить о себе и доставить много неприятностей. Город-то не очень большой, население чуть больше ста тысяч. Но никогда и никто не дал о себе знать. Действительно ли о нём тут же забыли или всё-таки помнили, но просто не хотели ломать ребёнку жизнь – неизвестно.
…Когда Даньке было лет восемь, однажды он пришёл довольно поздно из школы домой. Пришёл непривычно хмурый и молчаливый. Мама, уже всех обзвонившая и обегавшая все окрестные дворы, стала его упрекать:
– Данечка, что случилось? Даже школа давно закрыта, а тебя всё нет и нет. Ну, нельзя же так. Где ты был?
Сын молчал, исподлобья поглядывая на мать, словно что-то решая для себя. Он явно был чем-то сильно расстроен, но упорно молчал. И только перед сном как бы нехотя ответил на непрекращающиеся расспросы:
– Я в библиотеку ходил.
– В школьную, что ли?
– Нет, в городскую.
– Зачем?
– Я думал, что там можно узнать про родителей.
– А что ты хотел узнать про нас?
– Про вас я всё знаю, я хотел узнать про тех, других родителей. Я думал, а вдруг они меня потеряли и теперь никак не могут найти.
– Узнал?
– Нет. Тётенька библиотекарша сказала мне, что, если бы они хотели найти меня, то нашли бы сразу. Они ведь знали, в какой детдом меня отдали. А в детдоме всё знают и про меня, и про вас, и адрес наш тоже.
– Она сказала правильно.
– А ещё она сказала, что раз вы меня любите, значит, теперь вы и есть настоящие родители, и что мне очень повезло.
Он немного помолчал, а потом тихо спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Значит, я им совсем не нужен, да?
– Данечка, милый, родной, да ты нам нужен, нам! А если б ты был нужен ещё и им, то что, нам пришлось бы между собой драться за тебя, что ли?
Такое предположение неожиданно рассмешило мальчика, и он стал в лицах изображать, как бы это происходило. Причём, тем родителям в этих сценках доставалось намного больше тычков и тумаков.
Видимо, в библиотеке с ним провели хорошую объяснительную работу, так что больше он к этому вопросу никогда не возвращался. Спасибо вам, незнакомые мудрые люди!
6. А ВРЕМЯ БЕЖИТ…
Быстро бежит время… И вот уже Даньке исполнилось пятнадцать лет. Теперь это высокий симпатичный, спортивно сложенный паренёк. Звонкий мальчишеский голос его превратился в приятный мужской баритон, а над верхней губой пробивались чёрные усики. Они придавали ему несколько легкомысленный, но очень симпатичный вид. В дом зачастили девочки. Они звонили по телефону и в дверь:
– А Даню можно?
– Ой, Данечка, помоги по математике.
– Дань, а я тебе диски принесла.
Сын с видимым удовольствием помогал всем, охотно объяснял решения задач, давал советы, просто общался, слушал с ними современную музыку, показывал свои рисунки, от которых девочки приходили в неописуемый восторг. Но на дальнейшие провокации, как казалось маме Тане и на что она очень надеялась, не поддавался. По мере возможности она, конечно, как могла просвещала сына, но душа всё равно болела. Однажды, когда она как бы ненароком опять завела очередной предупреждающий разговор, сын мягко, но твёрдо оборвал её:
– Мамочка, не надо! Я же не обезьян там какой-то. Ты всегда сама говоришь, что я взрослый и самостоятельный человек, так что думать уже немного научился.
7. АВАРИЯ
… Как-то в вечерних новостях прошла информация о том, что за городом произошла большая авария, в ней погибли двое мужчин: отец с сыном. Городок небольшой и уже на следующий день все только и говорили об этом происшествии, охали, ахали, пересказывали подробности.
Дня через три Данька со своим лучшим другом Лёшей шли на спортивную секцию, весело болтая о каких-то пустяках. И вдруг из ближайшего двора послышалась похоронная музыка, а на выезде со двора они увидели стоящий катафалк.
– Это, наверное, те, что разбились. Мать говорила, что они где-то здесь живут… жили, – сказал Лёша.
– Давай посмотрим, – предложил Данька.
Они прошли во двор и остановились недалеко от катафалка. Печально звучала музыка. От одного из подъездов медленно двигалась скорбная вереница людей. И тут Лёшка испуганно толкнул его в бок:
– Смотри-и… Это же ты!
Похоронная процессия медленно приближалась к ним. Два гроба плыли над толпой. Слышался отчаянный женский плач. многие, шедшие в процессии, тоже не скрывали слёз. Перед гробами несли множество цветов, венков и два больших портрета. На одном был незнакомый пожилой мужчина, а на другом Данька с изумлением увидел… себя. Эти глаза, нос, губы, даже причёску и усики он видел каждый день, когда стоял перед зеркалом. Присмотревшись повнимательней, он всё-таки понял, что тот, на фотографии, выглядит немножко постарше, и усики у него погуще, но сходство было поразительное. Люди в процессии тоже заметили Даньку. Кто-то тихо ахнул, кто-то сдавленно вскрикнул:
– Данька-а!
Проходя мимо мальчишек, люди растерянно перешёптывались и оглядывались на них с каким-то суеверным ужасом…
Данька не пошёл на секцию. Ком подкатывал к горлу, слёзы застилали глаза, а он, не зная, как объяснить только что происшедшее, всё бродил и бродил по улицам, пытаясь хоть что-то понять. Верный Лёшка молча шёл рядом. И вдруг он сказал:
– А знаешь, у нас ведь есть газета, я видел, там напечатан этот, как его, некролог и соболезнования. Там и фамилии есть.
Данька непонимающе посмотрел на него, но потом лицо его просветлело:
– Бежим!
« …Скворцов Иван Михайлович и Скворцов Даниил Иванович…» – читал и перечитывал Данька. Вечером он как бы мимоходом спросил у матери:
– Мам, а какая фамилия у меня была раньше?
Мать удивилась:
– Странно, ты никогда меня об этом не спрашивал. А зачем тебе?
– Я просто хочу знать.
– Скворцов Даниил Иванович, – медленно сказала мать, с тревогой глядя на сына. Но Данька быстро отвёл глаза и ушёл в свою комнату. К этому разговору он больше не возвращался, Лёша тоже молчал. Ещё там, на улице, Данька попросил его никому не рассказывать о происшедшем, и верный друг сдержал обещание.
8. СТРАННАЯ ЖЕНЩИНА
Впервые он увидел эту женщину месяца через два после похорон, когда возвращался из школы. Проходя по своему двору, он вдруг почувствовал чей-то пристальный взгляд. Резко обернувшись, увидел её сидящей на лавочке под детским грибком в чёрном траурном одеянии и рассматривающей его пристально-напряжённым взглядом. На залитом солнцем дворе в окружении весело галдящей детворы она выглядела довольно странно и даже нелепо. Оглядываясь на неё, Данька медленно вошёл в подъезд. Когда он выглянул во двор из окна, женщины на лавочке уже не было. Но с тех пор хотя бы раз в два-три месяца он встречал эту женщину. Выходя из школы, из магазина или из собственного подъезда, он вдруг натыкался на уже знакомый пристальный взгляд.
Менялись одежда, времена года, а молчаливая женщина с печальными глазами опять и опять появлялась на его пути. Она не подходила к нему, ничего не говорила, а только смотрела на него, просто смотрела…
Матери об этих встречах Данька не рассказывал – не хотел зря волновать. Но если этой женщины долго не было, то он уже начинал испытывать какой-то дискомфорт и беспричинное волнение, а увидев опять знакомые печальные глаза, облегчённо вздыхал.
Данька окончил школу на четвёрки и пятёрки и довольно легко поступил в пединститут. Он по-прежнему замечательно рисовал, лепил, но преподавать собирался математику. Учился он в другом городе, но, приезжая домой на каникулы, в первые же дни обязательно встречал ту женщину. Они по-прежнему не общались, не здоровались, но встретившись, внимательно вглядывались в лица друг в друга, одновременно желая и боясь выяснить что-то.
Получив диплом, новоиспечённый педагог пришёл в свою школу уже молодым специалистом. Он очень серьёзно и ответственно относился к своим обязанностям и стремился к тому, чтобы многое из его не очень-то весёлой школьной жизни никогда не повторилось в судьбах других мальчишек и девчонок. Дети чувствовали это и искренне любили его, доверяя многие свои секреты и проблемы. А через два года в школе появился ещё один новый специалист, учительница химии Екатерина Дмитриевна… Катенька… Катюша…
…Весело смеясь и дурашливо переталкиваясь, Данька с Катюшей вошли во двор, и он сразу увидел «ту женщину». Она сидела на лавочке и, не отрываясь, смотрела на дверь их подъезда. Услышав смех, она оглянулась, и их взгляды встретились. И вдруг словно что-то толкнуло Даньку. Он взял Катю за руку и быстрым шагом направился к лавочке. Лицо женщины напряглось, и она медленно встала.
– Здравствуйте! – не давая опомниться ни себе, ни ей, быстро сказал он, – познакомьтесь, это Катя! – и выжидающе посмотрел на растерянную женщину, не зная, что делать дальше. Наступило неловкое молчание. Потом женщина, словно опомнившись, тихо, как будто нехотя произнесла:
– А я… тётя Марина.
И опять наступило молчание. Катя недоумённо переводила взгляд с одного на другого, а женщина не сводила глаз с Даньки, словно стараясь запомнить каждую чёрточку его загорелого юношеского лица. Потом вздрогнула и виновато произнесла:
– Ты очень похож на него.
И тут ничего не понимающая Катя решила взять инициативу в свои руки:
– Знаете, тётя Марина, мы сегодня подали заявление в загс. Приходите на свадьбу!
Данька, уже немного пожалевший о своём неожиданном порыве, благодарно посмотрел на невесту и обратился к женщине:
– Да, конечно! Обязательно приходите!
– А твоя мама не будет против?
– Ни за что! У меня самая лучшая мама на свете и папа тоже…
9. ОКОНЧАНИЕ
… Забирать из роддома Катюшу с маленькой Лесей заявились большой дружной компанией: восторженно-счастливый отец, и не менее счастливые новоиспечённые два дедушки и три бабушки…