На холодных ступенях, окутанной отчаяньем и чувством приближающейся смерти, сидеть и ждать. Ждать спасения от чужих, совершенно безразличных ко всему людей, от сквозняка, не щадящего даже в самые сильные холода, от Создателя всего этого земного абсурда. Ждать милостыни…
Каждое утро она спускается в метрополитен, садится на его неуютные ступеньки и терпеливо сносит все насмешки прохожих. Каждый вечер, где-то около 7-8-ми, когда небо заволокут тени, она отдает ровно половину честно заработанных денег местному бандиту, который великодушно сдает ей рабочее место. Ей 67, однако выглядит значительно старше. В старом поношенном пальто – остатке былой роскоши, в рваных чулках и с грязным платком на голове, давно выцветшим на солнце. Ах, это солнце… Тогда, в момент покупки этого платка, оно светило как-то иначе… По-доброму, что ли, более заботливо и даже в какой-то степени забавно! И этот яркий платок цвета страсти, казалось, улыбался ей с витрины центрального универмага в Москве.
Москва… И Красная площадь, где так уютно было гулять на рассвете, ожидая начала нового дня, и Большой театр, со сцены которого прозвучал не один монолог в ее исполнении, и белые розы, отражающие в своих полураскрывшихся бутонах всю чистоту и трепетность ее мечтаний. Нет, нужно было все-таки покупать желтые, хотелось ведь! Зря друзья сказали тогда, что желтый цвет – к беде. Беда ведь все равно не заставила себя ждать.
Сначала это была потеря работы. Глупо, совершенно очевидно, что по чьему-то наитию, но главный режиссер был дико зол на свою подопечную. За что, так объяснить и не смог. Впрочем, в те времена, в далекие 30-е, не нуждались в объяснениях. Всё решалось где-то за закрытой дверью, на секретном партийном собрании, а потом, на следующий день, люди узнавали от знакомых о том, что приговорены. Так случилось и с ней.
Потом – тяжелая болезнь отца. Длительная, с несколькими операциями и массой боли. Да, это был рак. Рак легких. Курил-не курил, всё это не важно. Видимо, просто его звезда на небосклоне догорела, а звезды, они-то не свечи, без фитиля. Заново не зажигаются.
Год в безумии, год в страшном забытье и одиночестве. Больно до потери пульса, больно так, что веки подымать было огромным трудом. Казалось, хуже быть уже не может.
Собственно, и не было. Просто все дальнейшие беды и неприятности наслаивались одна на другую, тем самым выстраиваясь в определенную структурированную систему.
Любимый человек был сослан в Сибирь. Поэт, интеллектуал, философ, он оказался не нужен в масштабах родного государства. Его попросту выбросили, отправили на свалку также точно, как когда-то она отправляла туда белые розы. Ссылка, конечно же, была пожизненной, с конфискацией имущества и с обещанием стереть имя свободомыслящего с лица Земли. Так, впрочем, и произошло. Семьей он обзавестись еще не успел, хотя они так хотели пожениться. Свадьба должны была сыграть очищающую роль, одарив счастьем влюбленных и затмив собою все былые трудности. Однако Сибирь справилась с этой задачей куда лучше. «Будь я прокаженным, у меня было бы, наверное, больше шансов остаться здесь, с тобой, в этой стране. Я слишком хотел изменить мир».
Спустя какое-то время она снова смогла полюбить. Без былой страсти, конечно, без огня и искр, сжигающих всё вокруг. Спокойно, тихо, но преданно. Однако спокойствие быстро утомило. Ежевечерний просмотр единственного на то время канала и разговоры на бытовые темы не могли заполнить ее богатый внутренний мир, насыщенный сотнями оттенков и настроений. Она ушла также тихо, как и полюбила. Собственно, имела ли место в этих отношениях любовь, она так и не знает.
Еще чуть позже она отчасти вернулась в театральную жизнь и даже снялась пару раз в кино в ролях второго плана. Но по сравнению с прошлым всё это было как-то искусственно, лишено всякого смысла и удовольствия. И постные лица коллег, их пустые глаза, души, в которых на первом месте стоит нажива, и скупые эмоции. Оценка происходящего «хорошо-плохо», шах и мат – жертва повержена в состояние беспомощности. Действуй же! Она… не научилась так жить.
Несломленная, она открыла свое дело. Это была, как ни странно, обычная парикмахерская для обычных людей. Ей, уставшей от фальши актерской игры, так хотелось делать их лучше, дарить им хоть немного счастья! По вечерам, сидя в пустой отцовской квартире, она играла на старом рояле, доставшемся в наследство, общалась с фотографиями любимого папы, вспоминала детство.
Идиллия выдалась недолгой. Парикмахерская не оправдала себя, занятые деньги прогорели. Квартиру пришлось продать. Вместе с роялем – белым, непорочным, успевшим увидеть счастье.
Она тоже хотела изменить мир. Нет, не построить нашумевший и непомерно идеализированный социализм, не стать ярой коммунисткой или кем-то еще. Впрочем, быть кем-то она бы и не смогла. Всё, что ей прекрасно удавалось, - так это оставаться собой. Даже теперь, сидя на холодных ступенях харьковского метрополитена. А вокруг всё люди, люди… Спешат, мечутся, снуют в поисках лучшей жизни. И ведь кто-то из них скоро сменит ее здесь, когда она уйдет в лучший мир. Он пока не знает об этом… Никто не знает. И имени ее никто не знает, хотя мама, умершая при родах, подарила ей самое красивое имя на Земле…