«Сутки, которые за три…»
«Нам сказали: «На дороге мины».
Нам сказали: «Вас засада ждёт».
Но опять ревут бронемашины,
И колонна движется вперёд…»
/Валерий Петряев/
1
В третий батальон майора Тараборина Невский вновь попал совершенно неожиданно. Несколько месяцев назад пробыл там почти два месяца и хорошо знал, что место его дислокации находится за многие десятки километров от военного городка, в пустынном районе. И вот его путь снова лежит в прославленный батальон. А причиной тому послужил командир батальона, точнее его ранение - осколок мины застрял в левом плече, от госпитализации Сан Саныч категорически отказался, считая такое ранение «пустяшным», да и «дел было невпроворот». Рану батальонный врач ему залечил, но со временем осколок начал давить на крупный нерв, простреливая по всей руке нестерпимой болью.
Майор несколько раз обращался к своему доктору с просьбой извлечь осколок, но тот отказывался, мотивируя недостаточным хирургическим опытом. Тут Сан Саныч вспомнил про хирурга Невского, которого хорошо успел узнать за время его прикомандирования в батальоне. В один из сеансов связи он и попросил прислать к нему на день-другой старшего лейтенанта для «помощи батальонному врачу», ибо «тот не успевает справляться с потоком раненых на месте» (пострадавшие и, правда, зачастили поступать из расположения этого батальона из-за тяжелых затяжных столкновений с «обнаглевшими «духами»). Тараборин опасался, что узнав о его проблемах, командир бригады «упрячет его в госпиталь», а это в расчет никак не входило, поэтому, разговаривая с командиром медицинской роты, просил об истинной причине вызова хирурга «помалкивать в тряпочку». Майор Семенчук, командир медроты, обещал исполнить всё «в лучшем виде». Вечером после ужина он и передал просьбу раненого комбата Невскому. Весь вечер Александр собирал необходимые инструменты и оснащение, которое ему может понадобиться для этой операции.
Лето было на излёте, но только не по меркам Кандагара – здесь по-прежнему знойно и колышется на ветру вислая зелёная листва, шумит по берегам рек высокий тростник. В ранний утренний час всё вокруг Кандагарского аэродрома окутано фиолетовой дымкой: горы на горизонте, сонные домики за глинобитными дувалами, схваченные розовым цветом фруктовые деревья – всё дышит миром и спокойствием. Но тишина здесь обманчива. В любой момент её могут вспороть неприятельские выстрелы, взрывы гранат или мин. Второй год служит в этой жаркой провинции старший лейтенант Невский, за это время хорошо усвоил, что не только от солнца тяжело приходится, но и от лютующих здесь душманов, располагающих крупными силами. Не зря за этой провинцией закрепилась слава, как за одной из самых беспокойных.
Не раз душманы проникали в столицу одноимённой провинции. Они вольготно чувствуют себя среди глухих и кривых улочек старого города, на окраинах: по ночам выходят на разбой, терроризируют население, собирают «налоги» в пользу противников официальной кабульской власти, то есть попросту забирают всё, что могут. Но не только в городе Кандагаре, но и во всей провинции мятежников много. Неудивительно – Пакистан рядом. Оттуда по многочисленным горным тропам, через пески пустынь засылаются сюда тысячи наёмников, обученных иностранными инструкторами и оснащенных оружием из западных арсеналов…
Невский вылез из санитарного автобуса, подбросившего его до аэродрома, поправил на плече автомат и, подхватив тяжёлую медицинскую сумку, поспешил к стоявшему неподалеку вертолёту, на котором ему предстояло лететь в третий батальон.
Пока шёл до винтокрылой машины всё вглядывался в фиолетовую дымку, словно надеялся увидеть-таки город Кандагар – до него от аэродрома километров двадцать. Вспомнилось, что практически во всех придорожных кишлаках стены домов густо, словно оспинами, иссечены отметинами, в глинобитных дувалах зияют многочисленные провалы…
Познакомился с экипажем: каждый, пожимая руку, бросил лишь коротко свою фамилию – командир Сергачёв, второй пилот («правак») Фёдоров, борттехник Кравченко. О воинских званиях Невский не стал уточнять, лишь назвал в ответ свою фамилию. Ждали готовности ведомого вертолёта капитана Никонова. Так пояснил борттехник, он оказался более разговорчивым, даже поделился с Невским их заданием – предстояло «забросить» доктора «в пустыню», а потом выполнить простую задачу: забрать группу десантников, окружённую на горном пятаке душманами - со всех сторон обложили ребят, двое суток отбиваются, отбиться не могут.
Минут через пятнадцать взлетели. По шоссе – от Кандагара до расположения полевого лагеря третьего батальона - несколько десятков непростых километров, их ещё надо проехать, а по прямой, на вертолётах, около часа лёта. Пара МИ-8 шла на малой высоте. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась потрескавшаяся, с островками жухлой полыни земля.
Блеснула в лучах жаркого солнца лента автомагистрали Кандагар- Герат, с обеих сторон к ней прилепились глинобитные кубики домов с тёмными провалами окон и дверей. Вертолёты набрали высоту, заложили крутой разворот и снова заскользили к земле. Они шли всё-таки очень низко, как казалось Невскому, который внимательно смотрел в иллюминатор. Высота была, наверное, метров десять, иногда они вообще жались к земле, чуть не сдирая на ходу колёсами камни, а скорость держали предельную. Земля с тяжёлым гулом проносилась под вертолётами, скручивалась спиралью и устремлялась вверх, в жёлтые, задымленные в любую пору дня и в любую погоду небеса и только там, в далёком далеко, приобретала свои привычные очертания: горы становились горами, складчатыми, недобрыми, с тёмными, угрюмыми щелями, из которых в любую секунду может выплеснуться огонь крупнокалиберного пулемёта, а равнина равниной. Хотя равнин здесь всё же гораздо меньше, низкий полёт – самый лучший в этой местности, душманы редко, когда засекают, где идёт вертолёт. А стоит подняться над хребтами, как вся нечистая сила здешняя будет знать, куда движется машина, кто в ней находится, что везёт и когда полетит обратно.
Всё это, стараясь перекричать шум, Невскому рассказал борттехник, присевший рядом с доктором. В салоне оглушающе громко стучал двигатель, казалось, что у самого лица проносились камни, пахло порохом, дымом и машинным маслом.
Борттехник что-то ещё прокричал, чего Невский не расслышал, и снова скрылся в кабине пилотов. Старший лейтенант как-то неуютно поёжился, представив, что сейчас в их «вертушку» кто-то целит из, например, пулемёта. А если собьют? Сбивают ведь не просто вертолёт, как тяжёлую машину, в нём сбивают людей – командира, правого лётчика, борттехника. У них тоже есть родители, жёны, дети. А значит, появятся вдовы, сироты. О своей судьбе как-то не хотелось даже думать.
2
В это время в кабине вертолёта состоялся такой диалог:
-Нам могут «перчика» подсыпать. Ракетницы готовы, Лёха?
-Не боись, командир. В этом районе «стрелок» не должно ещё быть, разведка не докладывала.
Сергачёв покачал головой и усмехнулся. Наивный человек этот Алексей. Ну, будто бы первый день, как родился, на всё синими счастливыми глазами смотрит: вчера тут ракет-«стрелок» не было, сегодня будут. Нутром чую. Душманы начали их осваивать недавно, но они быстро учатся. Американские «стрелки» - это небольшие тепловые ракеты, которые умеют пристраиваться в след любого самолёта либо вертолёта и по тепловой струе, бьющей из двигателей, настигает цель.
Но, как говорится, голь на выдумку хитра – и от «стрелок» изобрели защиту.
Сергачёв снизил вертолёт, он снова начал цеплять колёсами за камни – не цеплял, конечно, но почти цеплял. Фёдорову даже показалось, что он слышит, как свистит уносящаяся назад земля. Но на деле что он мог услышать, кроме вязкого грохота двигателя да сергачёвского голоса, раздающегося в наушниках? Вытащил из брезентовых кобур две ракетницы, проверил их.
Как в воду глядел Иван Сергачёв: через девять-десять минут после того, как Фёдоров обнажил ракетницы, с одной из каменных седловин тихо и невесомо выскользнула лёгкая серебристая пылинка, едва приметная в пространстве, направилась к вертолёту. Командир не увидел её – засёк востроглазый Алексей, потом протёр глаза – действительно он заметил эту пылинку или она ему почудилась? Нет, не почудилась – пылинка уже перестала быть пылинкой, она шла к ним, на глазах увеличиваясь в размерах, искрясь в солнечном свете. Фёдоров подобрался, отодвинул в сторону прозрачную плексигласовую форточку, чтобы было удобнее стрелять, и, прицениваясь к «стрелке» - что за зверь? – задумчиво пожевал губами. Нет, ни страха, ни дрожи в его лице не было.
Ракета сделала полукруг, заходя в хвост вертолёту. Фёдорову показалось, что она неподвижно зависла в воздухе, приготовилась к прыжку, но пока ещё не прыгнула. Алексей сжал зубы, высунул руку в форточку и навёл на безмятежно-мирную, дорого подлёскивающую в лучах «стрелку» ствол своей старой, не раз побывавшей в деле ракетницы.
Сергачёв не глядел на Фёдорова – у него была другая забота: выбирать наиболее безопасный путь, а Лёха справится со «стрелкой» и без него.
Хотя вертолёт шёл с большой скоростью, трясся, словно машину допекал приступ лихорадки, ракета летела быстрее, чем МИ-8, она догоняла вертолёт.
Вот «стрелка» качнулась, стрельнула острым серебряным лучиком по глазам Фёдорова. Уклонившись от этого секущего луча, он нажал на спусковые крючки ракетницы. На оба сразу.
Длинный дымный сноп вымахнул из стволов, вначале он был молочно-серым, потом окрасился в яркую светящуюся розовину, будто по воздуху провели невидимой сочащейся кистью – «стрелка» мгновенно среагировала на дымный след, дрогнула, отклоняясь от курса вертолёта, и поплыла в сторону, за двумя пушистыми огненными шариками. Фёдоров бросил ракетницу на пол, поднял вторую.
Повторный дуплет делать не пришлось – «стрелка» ушла в камни.
-Молодец, Алексей! – похвалил командир, подмигнул второму пилоту, по радио предупредил своего ведомого капитана Никонова, чтоб тот тоже был начеку, посматривал налево, направо, вторично подмигнул Фёдорову. - К доктору сходи, предупреди, чтобы тоже посматривал по сторонам - коли один раз врезали, то врежут и второй.
-Есть! – Фёдоров расплылся в улыбке, лицо его сделалось широким, черты помельчали, он неторопливо выбил из ракетницы пустые гильзы, хотел было швырнуть в распахнутую форточку, но вовремя спохватился и сунул гильзы под сиденье.
Картонные гильзы от ракетницы – это следы. Он хорошо знал, что ребята из десантных батальонов, когда ходят на задание, даже окурки за собой подбирают, ничего не оставляют: ни бумажек, ни консервных банок, ни полиэтиленовой упаковки, ни пуговиц – всё сгребают в один мешок, потому никогда по внешним приметам не определишь место, где они побывали. Фёдоров загнал в спаренный ствол ракетницы два новых заряда.
Потом поднялся и, горбясь, цепляясь пальцами за ребристые выступы, выбрался из кабины к доктору Невскому и борттехнику, пытающихся о чем-то говорить в грохотящем салоне.
По ним ещё раз ударили «стрелкой». Доктор на этот раз первым заметил серебряный пенальчик, плывущий в воздухе, поднял крик. Борттехник Кравченко метнулся в кабину, чтобы предупредить Фёдорова. Тот резко сунулся к форточке, чуть не вынес её головой, сморщился от боли, потянулся было за ракетницей, но стрелять не пришлось – пенал был уведён в сторону никоновским вертолётом, оттуда вымахнула струя и точно угодила по «стрелке».
Остаток пути прошёл без происшествий. А вскоре вертолёт приземлился на специальной площадке в расположении полевого лагеря третьего батальона. Невский выпрыгнул на землю, потом проводил глазами взлетающую «стрекозу», которая со своей парой помчалась дальше за десантниками: им была нужна помощь…
3
Только почувствовав под ногами неподвижную землю, Невский успокоился. Ноги предательски дрожали – это выходил страх, вновь бросило в пот. А ведь их могли сбить. Наверняка «духи» сидели в засаде и поджидали свою жертву… Каково это лётчикам, ежедневно рискующим жизнями. Александр, в который раз, пожелал им счастливой посадки.
Тут его взгляд привлекла бегущая к нему фигура с голым торсом, загоревшим до негритянской черноты. Огромная шапка выцветших русых волос, усища (иного и слова не подобрать к этой растительности под носом), широкая приветливая улыбка.
-Привет, Сашка! Хорошо, что прилетел. Теперь мы с тобой вдвоём поможем нашему «бате».
Врач батальона Порохневич, радостно улыбался, тиская Невского в своих объятьях. Анатолий буквально выдернул тяжёлую медицинскую сумку из рук прилетевшего товарища и стремительно двинулся к «шатру» - каменному дому, укрытому сверху маскировочной сетью. На ходу он продолжал говорить:
-Комбат сейчас на выезде, вернётся чуть позже. Сегодня утром мне даже пришлось ставить ему обезболивающее – очень сильные боли в руке, почти ничего ей делать не может. Хорошо, что хоть левая. Его зацепило месяца полтора назад, тогда он наотрез отказался ехать в госпиталь, так что я его лечил своими силами. Я ревизию раны делал, но не нашёл там осколка, думал, что он сам вышел. Рана быстро затянулась, «батя» даже шутил, мол, на нём заживает, как на собаке. Ещё и радовался, что не поехал в госпиталь. А недели три назад появились боли в руке, стреляющего характера, явно за нерв осколок стал задевать. Он этот осколочек даже сам прощупал в глубине руки, аккурат на середине плеча. Честно говоря, я не рискнул взяться за удаление – я же не хирург, к тому же там можно задеть крупный сосуд или этот чёртовый нерв.
-Всё понял, Толя. А я всё думал, почему Тараборин не стал обращаться к нам за помощью. Зря, конечно, он бы справку о ранении получил, в жизни это позднее может пригодиться. Опять же раненых могут представлять к награде.
-Ну, наград у нашего комбата и так хватает. А на счёт ранения он мне говорил, что, мол, с таким пустяком стыдно к медикам обращаться, ещё начальство решит, что «закосить» от службы решил.
Анатолий пропустил гостя вперёд, зашёл следом за ним в штаб, который одновременно являлся и медицинским пунктом, и «офицерским клубом», и жилым помещением. Дежурный по штабу бубнил что-то по телефону, ещё пара аппаратов стояло перед ним тут же.
Невский с некоторым трепетом осмотрелся: прожил здесь несколько недель, замещая Порохневича на время его отпуска. Всё было знакомым, почти ничего не изменилось. Не было только в огороженном дворике возле дома деревьев – после нападения саранчи саженцы высохли, комбат приказал их выкорчевать. Александр даже невольно улыбнулся, вспомнив, как они с офицерами «воевали» с саранчой, пытаясь спасти зелёные насаждения. Пустыня оказалась сильнее человека и быстро показала, кто тут главный.
Офицеры вышли во дворик, укрытый вместе с домом маскировочной сетью – хоть немного это ослабляло безжалостные лучи яркого солнца, сели за столик с лавками по обе его стороны.
-Есть будешь?
-Я бы «поклевал» чего-нибудь, утром рано вылетел, даже не завтракал.
-Хорошо, я дам команду, сейчас принесут.
Анатолий крикнул дневального по штабу, поставил ему задачу. Солдат кивнул головой и помчался на кухню.
Пока Невский ел, Порохневич рассказывал батальонные новости: несколько офицеров уже убыли по замене, на их место приехали новички, пока набираются опыта. Замполит батальона майор Пястолов уехал недавно в отпуск. Одним словом, жизнь идёт своим чередом. Помолчав, Анатолий задал свой вопрос:
-А что врач ДШБ (десантно-штурмового батальона) уже заменился?
- Фазиев Шамиль? Да, мы его проводили около недели назад, я с ним ездил на аэродром, обнялись на прощание. Хороший парень, мы с ним даже подружились. Кстати, он по замене поехал в нашу дивизию в Чебаркуль, где я до Афгана служил. Договорились, что обязательно встретимся в мой отпуск, вроде бы по плану у меня будет в сентябре. Сто лет уже дома не был.
-А кто теперь у них врачом?
-Слушай, я ничего о нём не знаю, лейтенант, только закончил Военно-Медицинский Факультет. Вроде бы в Горьком. Пичужкин его фамилия, я даже не запомнил имя. Тяжко ему сейчас – в такую жару приехал, пока акклиматизируется, пока в курс дел войдёт, это надо время.
Послышался шум двигателей, крики.
-Во, комбат приехал. Пошли встречать.
Офицеры выбежали из-под «шатра». К ним подходил широким шагом невысокий коренастый командир батальона, на ходу отдавая распоряжения подчинённым, окружившим его плотным кольцом. Они козыряли ему и убегали.
-Товарищ майор, у меня для вас сюрприз. Я вам доктора достал «из-под земли». Думаю, знакомиться вам не надо.
-Да уж, ты достанешь. Так говоришь, словно ты его на себе привёз. Мне ещё час назад сообщили, что летит борт с хирургом, так что сюрприза не получилось.
Сан Саныч рассмеялся и обнял Невского, который явно не ожидал такой тёплой встречи.
-Ну, здравствуй, тёзка. Рад чертовски тебя видеть. Тебя покормили?
-Да, конечно. И я рад снова оказаться у вас, часто вспоминаю своё прикомандирование в вашем батальоне, славные были деньки.
-А почему были. Они и сейчас славные. Только успевай уворачиваться от «плюх»: то одно, то другое не даёт скучать.
-А когда, Сан Саныч, мы можем заняться операцией?
-Слушай, у меня ещё остались дела. Давай в обеденный перерыв, там у нас будет четыре часа, успеешь мне не только осколок достать, но и отрезать голову и пришить её заново. Шучу, конечно. Так что ориентируйся на 12.30. Пообедаешь и жди меня. Я думаю, прямо в помещении этого дома и найдём местечко. Жаль, что наш медицинский УАЗик опять на ремонт встал в парке, а-то Толя обычно в нём ведёт приём больных и там же их перевязывает-режет. Добро?
-Хорошо. Всё понял.
-А пока отдохни, погуляй по территории, можешь позагорать. Помню, как ты любил это делать. За три часа можешь сильнее нашего доктора Анатолия загореть.
Комбат похлопал Невского по плечу и поспешно ушёл.
4
К назначенному времени оба доктора были готовы к работе: в одной из комнат большого каменного дома освободили угол, там поставили медицинскую кушетку, неизвестно как оказавшуюся в этом пустынном и богом забытом месте. Анатолий даже накрыл её чистой и, главное, совершенно белой простынею. На вопрос, мол, откуда взялась, Анатолий загадочно улыбнулся: знай наших. Возле кушетки включили два больших фонаря, еще на стенах повесили две керосиновых лампы – в доме из-за маленьких и узких окон- «бойниц» было темновато.
Стерильные халаты, перчатки и инструменты с шовным материалом и всем необходимым Невский привёз с собой в специальном биксе – подготовился к операции по всем правилам асептики и антисептики (правда, в таких условиях приходилось всё же делать скидку на её абсолютность).
Руки обработали «экстренным способом»: густо намазали кисти йодом, потом помыли спиртом. Надели перчатки. Всё готово.
Вскоре появился пациент. Он придирчиво осмотрел условия, в которых пройдёт операция, даже похвалил.
Сан Саныч только после уговоров прилёг на белоснежную простынь – хотел всю процедуру «посидеть на кушеточке».
После обработки операционного поля йодом и спиртом, Невский обложил его стерильными полотенцами. Оперировать решили под местным обезболиванием. «Накачав» в руку новокаин, Невский приступил к операции. Порохневич выполнял роль помощника, одновременно выполняя и обязанности операционной сестры – подавал всё необходимое.
Сделав разрез кожи в проекции расположения осколка, Невский внимательно посмотрел на майора.
-Как, Сан Саныч, терпимо? Если больно, то скажите, я ещё новокаина добавлю.
- Нормально, Саша. Валяй дальше.
-Чтобы уйти от боли, думайте о чём-то постороннем либо, наоборот, о чём-то очень близком, вызывающем тепло и благодарное чувство, - о доме, о родных, о жене, о детях. Наконец, думайте о переулках детства, о школе и учителях: это отвлекает, уводит боль в сторону, и вам станет обязательно легче.
-Вот о дочках я и буду думать, соскучился по ним, слов нет, а ещё о школе, как ты сказал.
Тараборин неожиданно рассмеялся:
-Сколько я доставлял хлопот учителям, даже стыдно сейчас вспоминать – хулиганистым был парнем.
-Вот и вспоминайте своё хулиганское детство, это даже интересно. Можно и нам с Толей рассказать.
-Ага, я вам расскажу, а вы этот компромат против меня повернёте. Нет уж, дудки. Пусть все думают, что я всегда был солидным и серьёзным человеком.
Сан Саныч опять рассмеялся.
Между тем Невский смог подобраться к осколку – отчётливо ощутил его кончиком зажима. Теперь предстояла ювелирная работа, иначе можно повредить крупный нерв, а это приведёт к параличу руки.
Невский давно уже ощущал, как по его спине текут ручейки пота и не только от жары и яркого света фонарей, но и от волнения. Сосчитал до десяти, успокоился. Наконец, осколок был извлечён, надёжно зажат зажимом. Александр показал этот кусочек металла размером с ноготь мизинца лежащему комбату. Тот с облегчением кивнул:
-Только не выбрасывай, отдашь мне. Домой увезу, пусть мои дочи посмотрят.
Хирург бросил зажим с осколком в лоток, звякнул металл.
Рана была осушена, обколота антибиотиками, зашита, в уголок раны Невский вставил кусочек тонкой резиночки – «выпускник».
-Толя, завтра при перевязке её достанешь и наложишь стерильную повязку. Запомнил?
-Конечно. А антибиотики надо колоть в последующие дни?
-Я думаю, можно их просто в таблетках попринимать дней пять. Возьми это на свой контроль, а то я знаю, как некоторые не любят их пить.
-А чего их пить? Всё же уже позади.
-Это профилактика осложнений. Вы представляете, сколько здесь микробов вокруг нас летало, помещение ведь не стерильное. Это вам не операционная. Так что, уважаемый пациент, поступаете в распоряжение вашего доктора и должны выполнять все его указания.
-А сто грамм-то я могу «пропустить» по такому поводу?
-Вот на ночь можно немного расслабиться, а пока ни-ни, этот новокаин не очень сочетается с алкоголем, пусть его действие пройдёт.
-Усёк, не дурак. Спасибо вам, дорогие мои. Вставать-то можно?
-Сейчас я закончу бинтовать, Потом перейдёте на свою кровать, всё равно надо часок полежать-поспать. Спасибо, Толя, за помощь.
-Всегда, пожалуйста. Можно уже снимать перчатки и марлевую повязку?
-Да, можно. Даже и покурить можно на воздухе.
Врачи помогли комбату подняться, поддерживая немного, проводили до кровати. Невский подал офицеру осколок, Сан Саныч внимательно его рассматривал, даже понюхал, затем достал документ и спрятал за обложку кусочек металла. Через пару минут он уже крепко спал. Офицеры на цыпочках вышли из комнаты.
= окончание следует =
http://www.proza.ru/2011/06/02/573
На фотографии – вертолет МИ-8, Кандагар (фото Зинченко)
***