Cредиземное море, юго-восточнее острова Сицилия.
Шестой месяц автономки. 183 шага за день-приборная палуба ракетного отсека,кают-компания,центральный пост.
Ночь тихой волшебницей с задумчивыми глазами настраивает душу камертоном памяти. Люблю это время за тишину и редкий подарок одиночества, за воспоминание, за светлое необъяснимое ожидание праздника.
Ночь приходит не бесстыдницей, смущая мужское желание . Ночь входит лёгкостью светлых предчувствий, полная тишины и стыдливой обнажённости чувств.
С детства затянутый ремнём приказа и мужским пониманием жизни, старательски просеивая образы из книг, я искал идеал женщины — стараясь не пропустить странную незнакомку своего воображения.
Мои друзья говорили мне, что я фантазёр и выдумщик, что жизнь проста. А я всё пытался найти свою Ассоль с тонкими руками,похожими на весенние ветры, голосом Сольвейг, созвучным с морскими пассатами.
Я искал свою розу..
И кто из нас жил сказкой, я или мои друзья, сейчас так трудно ответить.
Когда я вспоминаю эту историю, мне кажется, что ко мне пришло детство - лёгкое, прозрачное, чистое.
Это был другой мир, другая планета, другая жизнь, в которой в аппаратах с газированной водой всегда были стаканы, мороженое стоило 11 копеек, а бутылка прекрасного армянского коньяка - 4 рубля 15 копеек и никаких подделок. Другой мир, другие ценности.
Так получилось, что остаток моего 50-дневного отпуска, честно сказать, порядком поднадоевшего, совпал с началом отпуска моего друга.
Три года училища мы приглядывались друг к другу, редко совпадая в застольях и самоволках. На четвёртом мы стали дружны, разделив вкус к жизни.
Дух гусарства, фанаберия избранности, гордость мужской профессией и какая-то ненасытность, словно мы никогда больше не сможем всё это увидеть, понять, насладиться, объединяла нас.
Наверное невозможно объяснить слёзы на глазах,стоящего посередине улицы лейтенанта,вернувшегося из шестимесячной автономки,но да и нужно ли-нахлынуло,переполнило..
И то на что тысячи людей не обращают никакого внимания,для него -сказка,которая увы,исчезнет со временем,а пока -ком в горле и капелька слезы на щеке
Мы так торопились жить и мы были до неприличия молоды.
Я прилетел в Питер. Встретились как всегда у Думы. Поплевав на палец и определив таким старинным морским способом направление ветра, мы разворачивали свои паруса по ветру и, наполнив их, двигались вдоль Невского.
Доходили до первого кабака и, сидя в баре, начинали принимать горячительное в уравнительную цистерну чувств, примеряя мундир поживших,повидавших,заматерелых и уже успевших пресытиться жизнью..
Сорить деньгами, быть обаятельно-красивым, флиртовать напропалую и быть свободным — нам не просто нравилось это было необходимо,как дышать. И мы нравились.
Вечером мы могли оказаться и у новых знакомых, и в театре, но чаще в каком-нибудь кабаке. Мы были глупы молодостью..
Спорили на десяток бутылок коньяка о красоте ленинградок и москвичек, взяв в арбитры кого-нибудь из знакомых, садились в кафе на Невском и считали понравившиеся нам лица, а утром проделать то же в Москве на Арбате.
Однажды Саша, познакомившись с очередной избранницей, покинул меня, и мне пришлось возвращаться одному. Не дождавшись такси, я спустился в метро и едва успел на последнюю электричку. В метро было многолюдно. Примостившись в уголке, почти задремал. Меня разбудил женский голос:
«Простите, но вы чем-то зацепились за мою сумочку, а мне на следующей выходить».
Повернул голову и увидел огромные синие- пресиние глаза, белые до плеч волосы и милое, нежное личико.
Вначале мне казалось, что я вижу сон, но сумочка действительно зацепилась за мою мохеровую кофту. Мне так хотелось что-то сказать, но все приходившие слова были пошлы, и я молча отцепил сумочку. Она поблагодарила и, улыбнувшись, сказала:
«Вы очень грустны. Поверьте мне, всё будет хорошо».
Поезд, взвизгнув тормозами, остановился. Она вышла. Какое-то мгновенье продолжал сидеть, металлический голос объявил следующую остановку и - «Двери закрываются».
Я вылетел из поезда, едва успев в последнее мгновение, перед щелчком закрывшейся двери.
Увидев в толпе её белые волосы, понял, что мне так не хочется терять это очарование, которое ворвалось в меня штормом чувств. Догнав на эскалаторе и уже не обращая внимание на всю гнустность произносимых слов, сказал:
«Простите мне мою наглость, но мне так хочется проводить Золушку до её замка!»
Её улыбка для меня была сказкой.
«Ну что ж, попробуйте» - ответила она.
Жила Леночка - так звали Золушку - далеко в Купчино. На остановке было пусто, и ожидание автобуса, который, наверное, был последним, затягивалось. Слова, произносимые мною, были ужасны, впервые я не знал, что говорить.
Такси подобрало нас. Она объяснила столь позднее возвращение:
«Была у подруги, пыталась понять начерталку, которую завалила, и вдруг открыла, что становлюсь недовольна выбранной профессией».
Я слушал её голос, напоминавший мне звук родничка из моего детства, и проклинал себя за то, что сели в такси. Так быстро могло закончиться очарование.
«Слушайте, грустный человек» - сказала она, когда мы вышли из такси, - «может быть, вы знали когда-нибудь черчение?»
«А мама с папой вас не поставят в угол?»
«Мама - нет, а папа» - она посмотрела на меня своими огромными глазами, - «давно не живёт с нами».
И если бы я не знал начертательной геометрии и вообще первый раз о ней слышал, я всё равно не смог бы отказаться.
Мама не удивилась, провела в кухню, поставила чай, ни о чём не спрашивая - вела какой-то необязательный разговор, только внимательно смотрела мне в глаза, стараясь понять, что приключилось с её дочерью.
От меня разило коньяком, и я по её понятиям никак не годился дочери в ухажёры. Лена, поняв настороженность матери, смешно и забавно рассказала о нашем знакомстве.
И, прервав маму, сказала:
«Ну, рыцарь, пойдемте работать».
На стене в её комнате висело множество рисунков с видами Ленинграда. Она дала мне возможность их рассмотреть и спросила:
«Нравятся? Это мои работы. Я - строитель, учусь в архитектурном. В детстве заболела симфонией города, до сих пор болею».
Задание по начертательной геометрии было простым, и я довольно быстро вспомнил уроки нашего мучителя Гуровича,заставлявшего до бесконечности переделывать чертёж, пока не получится - конфета, как любил он говорить.
Мы договорились, что я набрасываю задание в карандаше, а Лена переводит в тушь. Удивившись тому, что я разобрался с чертежом, она посмотрела на меня:
«Честно сказать, я твёрдо была уверена, что ты не соображаешь в черчении, и мне было интересно, как ты из этой ситуации выкрутишься. Мужчины сейчас сплошные гуманитарии, торгаши, люди искусства, взвалили на плечи женщин всю тяжесть жизни. Разве я не права?»
Я молчал, мне было хорошо от этого уюта женской комнаты, журчащего голоса, нежной красоты лица и прикосновения её волос, когда она наклонялась, заглядывая ко мне через плечо на лист ватмана.
Когда закончил чертежи, было уже утро. Лена спала, сидя в кресле. Её волосы лежали пушистыми волнами света.
На кухне стола бутылка коньяка и блюдце с тонко нарезанным лимоном. На конфорке - джазвей с остывшим кофе, налил коньяка, выпил. Позавтракав с мамой, я уехал.
К выстрелу петропавловской пушки стоял у Думы, ожидая Сашу. Он появился, опоздав на 30 минут. Извинений ни за вчерашнее исчезновение, ни за опоздание я не дождался. В этом был весь Сашка.
Пообедав в лягушатнике - так звал весь Питер кафе напротив Казанского за зелёный интерьер - начали обсуждать вечер.
«Миша, я пригласил вчерашнюю даму , не против?» - утвердительно сказал он.
«Хорошо, но я, возможно, тоже буду с дамой».
Он удивился, прекрасно зная, что у меня не было никого кого мне хотелось бы пригласить.
«Куда?»
«Пойдём в "Неву". Там тихо и достойно».
Мы расстались. Сашка поехал домой, я - к строительному институту. Прождал долго и уже собирался уходить, когда увидел её. Она показалась мне ещё прекрасней.
«Рыцарем называется! Бросил девушку, удрал, я очень-очень боялась, что вы вот так просто исчезнете. И огромное спасибо за чертежи. Все приняли, в одном незначительная ошибка, я её на месте поправила, поэтому и задержалась. А ты давно ждёшь?»
«Всю жизнь» - очень серьёзно ответил я.
Услышав мой ответ, она как-то очень внимательно посмотрела на меня.
«Лена, я хочу исправить свою вину за исчезновение, можно пригласить тебя поужинать?»
«Конечно, но я не одета, да и маму предупредить нужно».
Саша ждал нас. Он сидел с дамой и уже пропустил не одну рюмку, доводя себя до той кондиции,когда весь мир в алмазах и дама - королева. Его даме было близко к тридцати - ухоженная пантера, знающая себе цену. И цена эта была во всём: в манере говорить, одежде, ленивой брезгливости разглядывания официанта, улыбке.
Увидев меня с Леной, Саша засуетился. На его лице было всё то, что испытал вчера я. Хорошо зная своего друга - прекрасно понял, что теперь мы соперники и чем всё это может закончится не знает никто
В то время мне нравились рестораны. Там были две ипостаси: маска на лице или маска снята. Я любил рассматривать этот хоровод лиц и парад масок. Саша одел самую очаровательную из всех доступных ему масок.
Его спутница улыбнулась,поняв своим женским естеством происходящее с нами :
«И как ты думаешь, чем это закончится?»
«Только об одном тебя прошу» - продолжила она, - «без мордобоя. Хотя этого жеребца и проучить надо».
Танец казался мне бесконечным.
Когда он всё же закончился, они остались стоять в центре зала, ожидая, когда музыканты начнут новый.
Мы потихоньку вышли на улицу. Невский блестел морем огня, отражаясь в лужах. Не сговариваясь, мы дошли до первого кабака, где нагрузились выше ватерлинии.
На следующее утро я улетел домой в Москву, а через несколько дней, стоя на палубе лодки по команде дежурного:
«На флаг и гюйс смирно» - я не думал ни о чём, кроме того, что жизнь сделала полный оборот - до нового отпуска.
До сего дня не знаю, как дальше распорядилась судьба с Леночкой, но дай Бог, чтобы счастливо.