1.
Герберт Уэллс (1866-1946) известен мировой общественности, в том числе российскому читателю, прежде всего, как писатель-фантаст. И не заурядный, а один из двух – наряду с Жюлем Верном – основоположников современной научной фантастики. Мало того, как классик этого жанра, чьи произведения оказались непревзойденными на всем протяжении ХХ века.
Жестоко обеднил свою жизнь тот, кто однажды вечером, при уютном свете лампы, рассеивающей жуткий полумрак в углах комнаты, не совершил путешествие на машине времени в очень далекое будущее человечества. В будущее, где люди-мотыльки, очень похожие на современную молодежь Северной Америки и Европы (включая Россию), бездумно веселятся до тех пор, пока того или другого из них не схватит и не забьет на мясо, как барана, страшный моджахед-морлок.
Или не почувствовал себя в отчаянном положении человека, ставшего невидимым для окружающих и поэтому врагом общества. Которого надо травить, как опасного зверя, и в конце-концов затравить до смерти. И разве для этого обязательно надо стать человеком-невидимкой? Разве недостаточно принести людям новую, непривычную для них идею – например, мысль о Любви к Ближнему, как смысле и цели жизни – чтобы подвергнуться той же участи?
Или не увидел вдруг в ночи за окном ослепительные лучи спускающихся звездолетов с инопланетянами на борту. Теми самыми инопланетянами, с которыми так хочется установить контакт. Не сразу приходит в голову, что это был бы контакт человека (сумевшего преодолеть непреодолимое для нас пространство-время!) – ну, скажем, с муравейником, которому все человеческое чуждо. Впрочем, сегодня для этого не нужны никакие инопланетяне. Их роль с успехом выполняют некоторые представители подрастающего поколения со своей контркультурой, воинствующе враждебной существующей цивилизации. А на смену таким любимым и таким чужим для нас тинэйджерам зримо грядут кибернетические организмы, киборги - гибриды человека и компьютера, которые и будут решать судьбу человечества не позднее второй половины ХХ1 века. Может быть, даже второй четверти начавшегося столетия …
Даже если бы Уэллс написал в конце Х1Х века только «Машину времени», «Человека-невидимку» и «Войну миров» – и то он вошел бы в историю научной фантастики как самый выдающийся писатель. А он работал в этом жанре еще почти полвека, написал несколько десятков научно-фантастических романов, повестей и еще больше рассказов. Если раскрывать страницы фантастики Уэллса каждый вечер – можно прожить в этих поразительных мирах-атлантидах целый год! Что и сделал полвека назад автор сих строк, так что иным-прочим остается только завидовать ему.
И все же знаменитый писатель-фантаст – это далеко не весь Уэллс. Его перу принадлежит примерно такое же количество романов, повестей, рассказов, написанных в жанре самой обычной, традиционной прозы. Они вводят читателя в устоявшийся, безмятежный мир викторианской Англии конца Х1Х – начала ХХ века. Если прочитать полдюжины романов Диккенса, полдюжины романов Уэллса и «Сагу о Форсайтах» Голсуорси – не надо никаких учебников истории. Вы мысленно проживете в Англии Х1Х – первой половины ХХ века, как если бы родились и умерли там в 150-летнем возрасте. Уэллс, Уайльд и Бернард Шоу – без них непредставима английская литература на рубеже прошлого и позапрошлого веков.
Независимо от этого, Уэллс вошел в историю социалистической мысли, как один из крупнейших социалистов-утопистов первой половины ХХ века. Наравне с Циолковским. Или с Махатмой Ганди. В известном смысле – наравне с Лениным и Сталиным, Гитлером и Муссолини, Мао и Кимом -–тоже незаурядными утопистами, чьи утопии, в отличие от уэллсовской, оказались, на горе человечеству, временно претворенными в жизнь.
Мало того, Уэллс оказался единственным, уникальным социалистом, который остался в оппозиции марксизму-ленинизму, но не стал персона нон грата ни в Советской России Ленина, ни даже в Советском Союзе Сталина. Его гениальная формула «Россия во мгле» оказалась абсолютно точной, можно сказать, исчерпывающей не только для России начала 20-х годов, но и для всего остального в ХХ веке. И уж стократ точно для российской ситуации 90-х годов.
По иронии судьбы, многие литературоведы указывают, что Уэллс фактически является основоположником жанра антиутопии – представления о нежелаемом (в отличие от утопии) будущем. Однако сам он весьма враждебно относился к данному жанру и постоянно воевал с «антиутопистами».
Возможно, кто-то скажет, что Уэллс – не только писатель и утопист, но еще и философ, социолог, политолог, футуролог, экономист и даже типичный представитель модного в те времена богостроительства. А также политический деятель-антифашист, типичный «правый социал-демократ», как его тогда называли в печати. Кстати, в этом последнем качестве получивший наивысшую в своем роде почесть: был заочно приговорен гитлеровцами к смертной казни после захвата ими, как они были уверены, Англии не позднее начала 1941 года. И утверждающий все это будет совершенно прав, потому что соответствующие произведения – в том числе капитальные трактаты того или иного профиля – тоже имеются в наличии. Однако настаивать, будто данный автор являлся выдающимся специалистом в каждой из перечисленных областей, было бы, на наш взгляд, преувеличением. Наверное, было бы правильнее просто отметить его значительный вклад в ряд отраслей обществоведения первой половины ХХ века.
2.
Наверное, некоторые из читателей будут смеяться, но приведенный выше перечень десятка «профессий» Уэллса, которых с лихвой хватило бы на двух-трех Леонардо да Винчи или Ломоносовых, все равно неполон. Не продолжая его до бесконечности, хотелось бы отметить незаурядную роль Уэллса как популяризатора науки. Точнее, целых двух наук – биологии и истории
В первом случае Уэллс воскресил времена своей студенческой молодости, когда был учеником блестящего профессора Томаса Хаксли, читавшего курс «Элементарная биология», который глубоко запал в сознание одного из его студентов на всю жизнь. Более того, одной из первых книг этого студента был именно школьный учебник по биологии. Спустя почти полвека, уже на закате жизни, тот же самый бывший студент, уже порядком постаревший, задумал написать популярную книгу по биологии под названием «Наука жизни». Книга, созданная в соавторстве с собственным сыном и сыном упомянутого выше профессора – Джулианом Хаксли, была завершена в 1930 г. и вылилась в капитальный трехтомник, переизданный в 1934-37 гг. серией из целых девяти томов.
Важно отметить, что за прошедшее с тех пор время эта наука настолько далеко ушла вперед, что творение Уэллса сегодня относится скорее к истории биологии, нежели собственно к ней самой Иными словами, оно представляет интерес скорее для специалистов. Конечно, какие-то разделы могут быть интересными и для более широкого читателя. Но в таком случае необходимы детальные комментарии все тех же специалистов. Пока что этот вопрос, по нашему мнению, нуждается в предварительном серьезном изучении.
Иначе обстоит дело с уэллсовской популяризацией истории. Это не значит, разумеется, что наука история замерла на уровне 1920 года, когда Уэллс выступил в роли историка, и не продвинулась с тех пор не менее значительно, чем биология. Но здесь следует иметь в виду и специфику самой истории, и особое положение Уэллса как историка.
Читать сегодня труды любого биолога, химика, физика или математика давно минувших времен – все равно, что читать Пифагора или Аристотеля. Кому-то, может быть, и интересно, но очень уж другая эпоха. А читать Карамзина, Соловьева, Ключевского, Л. Гумилева интересно многим хоть сегодня, хоть завтра, хоть еще через сто лет. Не потому что верим им на слово. А потому что видим известную со школьных лет историю России и мира глазами очень умных, очень талантливых людей.
Отметим специально, что по мнению и своих друзей, и своих врагов – более того, по убеждению всего мирового общественного мнения ХХ века – Уэллс был очень умным, очень талантливым, без преувеличения гениальным человеком. Многие годы при его появлении на трибуне в качестве лектора зал в едином порыве вставал безо всякого видимого повода. Это была стихийная форма выражения наивысшего почета, она нагляднее всего свидетельствовала о мировом признании гения.
Как известно, все сравнения хромают. Но для ясности приведем почти аналогичный пример из российской истории. Скажите, пожалуйста, Пушкин-историк хуже или лучше Карамзина? Глупый вопрос. Разве мы раскрываем пушкинскую «Историю Пугачева», чтобы вычитать в ней нечто, ускользнувшее от внимания профессиональных историков? Но ведь и не для того же, чтобы насладиться волшебством строк, как в «Руслане и Людмиле» или «Капитанской дочке»! Нет, нам просто интересно посмотреть на пугачевский бунт глазами гения. Это как раз то, что нужно в данном случае. Читается как роман, а воспринимается как учебник. Побольше бы таких книг для чтения – глядишь, и вопиющей безграмотности многих выпускников школ и вузов (не только в России) заметно бы поубавилось.
Конечно, со времени появления Уэллса как историка минуло восемьдесят лет – целая человеческая жизнь Поэтому требуется продолжить изложенное автором – вплоть до ХХ1 века. А также пояснить некоторые авторские положения, способные вызвать сегодня недоумения или недоразумения. Может быть, кое в чем даже мысленно поспорить с автором. Художник, даже гениальный, - не Бог и не Демон. Самый выдающийся художник – всего лишь человек, а человеку, как известно, свойственно ошибаться.
Читая и прочтя любое произведение Уэллса, в том числе его труды по истории, вы долго будете находиться под обаянием автора. Но лучше, если при всем том, не утратите критического восприятия написанного. В чем-то не согласитесь с автором. В каких-то случаях обратитесь для уточнения к другим источникам. Что ж, такое отношение даже к кумиру заслуживает гораздо большего уважения, чем слепая вера фаната. Думается, такая форма читательского уважения гораздо более приятна всякому Настоящему Писателю.
А Уэллс, как уже говорилось, - прежде всего, Писатель. С большой буквы и до мозга костей.
3.
В 1918 г., на исходе (уже, по сути, предрешенном) Первой мировой войны, Уэллс задумал капитальный «Очерк истории» – нечто качественно иное, по его убеждению, чем все мировые и отечественные «истории», дотоле известные. История не государств, не войн, не возникновения и крушения империй, не героев-правителей, не национальных или социальных различий – а история человечества в целом, как особого социального организма, способного к созиданию, саморазвитию, самопостижению. Фундаментальный, тысячестраничный том убористым шрифтом, да еще с богато иллюстрированным приложением, был написан всего за год и в 1920 году увидел свет. Он выдержал несколько изданий, каждое из которых Уэллс до самой своей смерти старательно корректировал на основе полученных замечаний или новых данных. Последнее английское издание, насколько нам известно, датировано 1961 годом. В Советском Союзе, как явно анти-марксистское, оно было спрятано в пресловутых «спецхранах» и о его переводе на русский язык мысль могла возникнуть только у ненормального. В постсоветской России оно тоже не издавалось, но уже по другой причине: у потенциального читателя на такой фолиант нет денег, а имеющие деньги читают – если вообще читают – нечто совсем иное.
К счастью, Уэллс сам хорошо понимал ограниченность аудитории своего капитального труда. И в 1922 г. выпустил в расчете на самого широкого читателя всего лишь 384-страничную «Краткую историю мира» так называемого «карманного формата» ( в дешевых сериях знаменитых «покит-букс»). Она многократно переиздавалась вплоть до 1965 (!) года на разных языках мира массовым тиражом. В том числе в 1924 г. дважды на русском, причем один из переводов (худший, по мнению «уэллсоведа» Ю.М. Кагарлицкого) выдержал целых два издания. Уэллс предварил свой труд короткой заметкой, где пояснил, что книга может быть прочитана, «как читается роман».
Думается, в этом главное.
Дело в том, что любая всемирная история – в одном томе или в многотомнике – это особый жанр, промежуточный между конкретной историей одной, отдельно взятой страны, либо какого-то аспекта жизнедеятельности человеческого общества (история войн, дипломатии, искусства, науки и т.д.) и философией истории.
Автор этих строк столкнулся со спецификой данного жанра лет тридцать назад, когда во время очередного погрома советского обществоведения получил вынужденный оплаченный отпуск протяженностью более года и, будучи историком по своей первой специальности, решил потратить его на создание своей собственной версии истории человечества. Практически все это время ушло на знакомство с несколькими десятками «всемирных историй», которые имелись в библиотеках Москвы на русском, немецком, английском и французском языках (обе работы Уэллса, о которых говорится здесь, были прочитаны задолго до этого). К концу этого увлекательного чтения, которое заметно ускорялось от автора к автору, поскольку речь шла о различном изложении одного и того же, стало понятно, что взялся за труднейшую, в одиночку почти неисполнимую задачу. По крайней мере, в первоначально задуманном виде.
Поэтому, в отличие от Уэллса, он, как ни старался, с этой задачей не справился. Ограничился «Предысторией человечества с древнейших времен до наших дней». Практически речь шла об истории нашей планеты до появления на ней человека. Да и то потребовалось более полутора десятков лет, чтобы хоть как-то примирить в одной книжке люто враждебные друг другу концепции разных научных школ физиков и химиков (история микромира атома – основы макромира нашей планеты), астрономов (история мегамира космоса, частицей которого является наш макромир), геологов (история нашей планеты) и биологов (история флоры и фауны нашего макромира, до обезьян включительно). На этом автор выдохся, и конечным результатом явилась книжка «У истоков мироздания» (М., Детиздат, 1987), с заключительной фразой о появлении первобытного общества людей.
Все это – к тому, чтобы показать, насколько чудовищно сложна и трудна задача взяться за написание «Истории человечества».
4.
По ходу чтения обнаружилось, что в первом приближении все «всемирные истории» можно разделить на четыре разновидности.
Первую разновидность составляют явно, воинствующе тенденциозные сочинения идеологов тоталитаризма. Коммунистического, националистического (нацистского), религиозно-фанатического или любого другого – безразлично.
Полвека назад автор этих строк самолично начинал свою карьеру историка, в полном соответствии с полученным воспитанием, как воинствующий, отъявленный сталинист. Для которого главным было «дать отпор идеологическим противникам, англо-американским фальсификаторам истории», а уж соответствует ли такой «отпор» исторической действительности, имеет ли вообще хоть какое-то отношение к науке – такие «тонкости» не представляли никакого практического интереса. Понятно, не только для него одного.
Потребовалось целых три года общения в Институте истории АН СССР с представителями остатков дореволюционной российской интеллигенции, чудом выживших при сталинском режиме, чтобы понять, что наука – это одно, а политика – нечто совершенно другое (философия – третье, искусство – четвертое, религия – пятое, и т.д.). И чтобы через двадцать лет заняться «легальным антимарксизмом» (по персональной аттестации в Отделе науки ЦК КПСС), а еще через пятнадцать лет, еще до распада СССР и исчезновения КПСС, стать убежденным антикоммунистом.
Хуже всего, что тоталитарная идеологическая машина изначально выкорчевывала малейшие ростки мысли, выходящие за рамки квазирелигиозных догм «исторического материализма». По ходу работы в Институте истории, приходилось участвовать, в качестве автора ряда глав и в многотомной «Истории СССР», и в многотомной «Всемирной истории». Там и там среди членов авторского коллектива имелись первоклассные ученые, добросовестные историки и лично вполне порядочные люди. Но их тексты проходили такое астрономическое количество «редакций» разных унтеров пришибеевых, что первоначальная поросль глав, и без того не Бог весть какая пышная, постепенно превращалась в ряды гладко обструганных столбов, которые просто физически невозможно читать. Тем более, с интересом.
Другая разновидность – академические монографии так называемых «серьезных историков». Здесь минимальны следы политической тенденциозности (хотя совсем их очень трудно избежать). Но есть целых три существенных минуса.
Во-первых, каждый такой автор представляет определенную историческую научную школу и излагает события строго с позиций своей школы. Хуже всего, если он пытается встать «над школами» и в результате создает свою собственную. Как правило, наихудшую из имевшихся дотоле. Таким образом, человек, прочитавший две «Всемирные истории», принадлежащие разным школам, обычно постигает две совершенно разные истории, которые соотносятся друг с другом на манер соотношения высокого и круглого.
Во-вторых, в касте научных браминов всегда считалось и сегодня считается неприличным изъясняться нормальным человеческим языком, а не заумью, понятной лишь узкому кругу посвященных. Преступники сего правила караются общим презрением и категорическим неизбранием в какие бы то ни было академии. А если такое проявляется на стадии защиты диссертации – соискателю не миновать лавины «черных шаров». Вот почему фолианты подобного типа годятся как справочники – на манер своеобразных энциклопедий. Их уместно изучать (именно изучать, ибо просто читать – просто немыслимо), если вы вознамерились защищать на эту тему диссертацию или написать аналогичный труд. Но пытаться с их помощью удовлетворить свою любознательность может только мазохист.
В-третьих, настоящий ученый никакому другому ученому на слово не верит (добавим в скобках: и правильно делает). Поэтому почти каждая фраза в тексте подкрепляется ссылкой на источник и сноской с пространными комментариями. В результате справочный аппарат затмевает своим объемом собственно текст и пробиться к нему через бесчисленные сноски невозможно. Что делать? - Специфика жанра. Но «простому» читателю от этого не легче.
Пропустим здесь третью разновидность – продукцию разных террористов, математиков, шахматистов и иных графоманов, сочиняющих свои собственные «всемирные истории» в соответствии с богатством своей фантазии. Это сочинения любителей сенсаций-скандалов, рассчитанные на такого же любителя.
Остается четвертая разновидность, с которой мы и имеем дело в данном случае: научно-популярная (или научная, но достаточно популярная) литература, которая рассчитана не только на коллег-специалистов, но и на самого, как говорится, широкого читателя, одержимого любознательностью касательно своего прошлого.
Именно таков характер и «Очерка истории», и «Краткой истории мира» Уэллса.
5.
Автором четвертой разновидности «всемирных историй» вовсе не обязательно может быть историк. Даже лучше, если им будет не человек науки (как правило, не самый занятный из людей), а человек искусства, способный создавать яркие, впечатляющие, запоминающиеся образы.
Герберт Уэллс – прежде всего Богом одаренный художник слова, а уж потом историк, социолог, футуролог и прочая. Так что тут как раз – идеальный случай.
Здесь главный критерий оценки качества произведения: может ли быть такая книга или хотя бы одна её глава прочитана на ночь или за ночь запоем, с горящими глазами, как любовный роман. Так, чтобы проснуться на следующий день уже не невеждой по части истории человечества, каковым является 999 из каждой тысячи выпускников не только средней, но и высшей школы, а личностью, хотя бы на миллиметр поднявшейся над уровнем заурядного деятеля науки или культуры, не говоря уже о политиках и прочем «начальстве».
В мировой и отечественной литературе неизвестна книга, которая лучше бы соответствовала подобному предназначению, нежели «Краткая история мира» Уэллса.
Конечно, никакой Уэллс не вправе забывать, что он пишет пусть сколь угодно популярную, но все же научную книгу. А вовсе не философствует, как Бог на душу положит. Не ударяется в фантастику – научную ли, ненаучную ли, безразлично. Не пишет исторический роман. Не выступает в качестве резонера-морализатора, судьи, политика, пророка. Не погружается в дебри эзотерики (модных ныне «сокровенных знаний для посвященных»), где важно доверие откровению, а не описание и объяснение фактов, проверка гипотез, объективность выводов, которых требует подлинная наука.
Вот почему читатель напрасно будет искать в книге Уэллса некие «цивилизации» или «расы», которые якобы предшествовали известной нам истории человечества последних нескольких тысяч или даже нескольких десятков тысяч лет. Не найдет он здесь и следов «пришествия инопланетян», коих автор собственноручно отогнал на страницы своих научно-фантастических романов. В точности так же он поступил со «всемирным разумом» и другими высокими материями, которые принадлежат различным формам общественного сознания за рамками собственно науки. Зато читатель найдет здесь добросовестное и занимательное изложение результатов исторических научных исследований многих действительно ученых к моменту начала работы автора над книгой.
Разумеется, нельзя забывать, что Уэллс, при всей своей гениальности, - вовсе не какое-то сверхъестественное существо, не всезнающий «киборг», а всего лишь человек, которому ничто человеческое не чуждо. В том числе, право на предубеждения, заблуждения, ошибки.
Кто такой Уэллс?
Из сказанного выше следует, что это – типичный интеллигент викторианской Англии конца Х1Х – начала ХХ века. Англичанин, а не француз или американец и тем более не русский или татарин. Не консерватор, а скорее либерал. И не просто либерал, а проникнутый социалистическими идеями. Близкий к социал-демократам, по российской терминологии. Явно не расист, но и не склонный играть в «равенство» с племенами, еще не успевшими как следует слезть со своих «деревьев». Признающий важность в истории человечества разных цивилизаций, но убежденный в ведущей, доминирующей роли современной западной цивилизации. Еще не знающий о её трагической судьбе во второй половине ХХ – начале ХХ1 века, когда, в связи с переходом от сельского к городскому образу жизни, началось массовое вырождение («депопуляция») множества народов нашей планеты, от «белых американцев» до «белых австралийцев и новозеландцев», а также японцев, включая, разумеется, русских, украинцев и белорусов. Понятно, с нападением на заживо разлагающуюся цивилизацию соседних цивилизаций, где переход от сельского к городскому образу жизни только еще начинается. Прежде всего, исламских фундаменталистов, как авангарда исламской цивилизации, поднимающейся пока что от Марокко на Западе до Индонезии на Востоке.
Полностью по образу и подобию падения древней Римской империи полторы тысячи лет тому назад.
Арабу, китайцу или индостанцу может не понравиться, что для Уэллса великая китайская, великая индийская или великая арабская цивилизация равнопорядковы с древнешумерской или древнеегипетской. Но это – его личная точка зрения. Русскому может не понравиться, что Россия в глазах Уэллса, как говаривали в его времена, это «Индия с германской армией». Что ж? Разве она во многих отношениях не осталась похожа на современную Индию, только уже без современной армии?
Любой историк может насчитать в книге Уэллса десятки, если не сотни дискуссионных, спорных положений, возможных неточностей, явных предубеждений. При этом каждый историк сделает замечания, решительно противоречащие, прямо противоположные замечаниям других историков. В утешение читателю добавим, что иных книг по истории (и не только по истории) просто не существует в природе. Более скучных и менее правдивых – сколько угодно.
И коль скоро мы имеем здесь дело с историей, а не с фальсификацией истории типа морозовской, фоменковской или каспаровской, о которых упоминалось выше, разве так уж важно, сколько «блох» на шкуре этого великолепного «бизона»? По некоторым из них можно проконсультироваться с любым начитанным учителем истории. Может быть, даже поспорить с ним – только не с позиции автора чеховского письма к «ученому соседу», который вошел в историю своим знаменитым утверждением касательно того, что «этого не может быть, потому что не может быть никогда». А лучше всего – просто не обращать внимания на разные спорные мелочи. Вести себя согласно заповеди известного анекдота: расслабиться и получить удовольствие от талантливого произведения.
Кстати, критики исторических трудов Уэллса сыграли с ним злую шутку. Дело в том, что обе его книги по истории, как и все талантливое в жизни, вызвали злобную реакцию массы бездарностей. На них обрушилась целая лавина взаимоисключающих попреков. Видимо, автор был несколько обескуражен. Тем более, что восторженный прием его научной фантастики несколько избаловал художника, ослабил его иммунитет в смысле самоутверждения. Поэтому в последующих изданиях Уэллс сначала пытался как-то учесть противоречивую критику и делал поправки, где считал необходимым, до конца своей жизни. Но потом махнул на «критиков» рукой и старался лишь об одном: чтобы оба его произведения сохранили в общем и целом первозданную целостность и увлекательность.
Мы заранее завидуем читателю, которому предстоит знакомство с той или другой книгой Уэллса по истории – на русском или английском языке, безразлично.