«Прего, синьор» - официант положил перед ним счет. Андрей протянул ему сложенную вдоль «домиком» купюру достоинством в 50 евро, зажатую между указательным и средним пальцами. Этот жест он видел в каком-то фильме с Жаном Габеном – Андрей любил старые французские фильмы и средневековые итальянские города. Парма, Перуджия, Ассизи – узкие кривые улицы, словно глубокие каньоны, прорезанные людскими «ручейками» в «монолитах» домов, будто сжимают «домиком» пространство, создавая совершенно иное ощущение времени. Вставая из-за стола и легко опираясь на протянутую Андреем руку, Ева привычно встряхнула гривой огненно-рыжих, доходящих до пояса, волос, создавая вокруг себя ореол крохотных вихрей, подобных прикосновению. Они познакомились во Флоренции. Ева сидела на парапете фонтана «Нептуна» на Пьяца Синьория, скрестив свои длинные красивые ноги, нарочито небрежно обернутые в широкие, до колен, коричневые шорты – в точности как девица на рекламном плакате за ее спиной. Она будто примеряла на себя эту позу вместе с кусочком окружающего пространства, как примеряют платье, а огромные зеленые глаза с явно отсутствующим видом смотрели поверх голов туристов скорее «внутрь», чем «в мир». Казалось она прислушивается к себе, пытаясь понять насколько ей все это идет.
- Sorry, I have lost one's way. Can you help me? – Видимо что-то в интонации Андрея выдавало, что он скорее «потерял путь» нежели «заблудился», но может быть именно поэтому она согласилась и помогала ему найти потерянное, вот уже несколько недель колеся с ним по городам и весям Умбрии без цели, без обязанностей, без «домашних заданий», не задавая вопросов, не навязывая ответов. Он словно взял ее напрокат у солнечного неба Тосканы цвета индиго. Именно об этом он так долго мечтал ТАМ. Именно таким он представлял себе ПРАЗДНИК. Казалось, эти несколько недель оправдывают все – и его нелепый, пугающий других, а потому делающий его одиноким, талант сетевого хакера, и даже то, как он им распорядился. Когда-то мама, видимо чувствуя, что с сыном что-то не так, повторяла как волшебную мантру, призванную убедить их обоих: «Ты такой же, как все», из чего он сделал вывод, что все такие же, как он, а это было ошибкой. Нет, он не жалел о содеянном, ибо с самого начала знал, что обречен. Им двигала не жажда наживы – для «уникума» такого ранга как он это было бы слишком банально. Он даже был достаточно умен, чтобы отдавать себе отчет в «обуявшей его гордыне» – он хотел признания, как «простой гений». Однако результат несколько превзошел его ожидания. «Золотой» закон хакера – чем больше отдашь, тем меньше «получишь», поэтому брать нужно много. Его забавляла потливая суетливость следователей, мысленно пытающихся представить себе сумму похищенного – было очевидно, что им это не под силу. Пока не пришел ОН. Новый следователь был молчалив, говорил редко, да и то больше о пустяках, а все время допроса просто разглядывал лицо Андрея, как разглядывают неодушевленный предмет. Так продолжалось неделю. Каждый день. По несколько часов. В начале это по-прежнему забавляло – по семейным рассказам о сгинувшем в ГУЛАГе деде, он понимал, что возможны и другие «методы воздействия». Потом стало настораживать – хотя все это происходило в «цивилизованной» стране (хотя бы об этом он позаботился), было очевидно, что сидевший перед ним человек об этих методах тоже «наслышан». Но страха не было. Страшно стало потом – на исходе первой недели их «знакомства», на одном из допросов по лицу следователя пробежала тень. Он не изменил ни тембра голоса, ни содержания «беседы», но в тот момент Андрей готов был поклясться, что видел тень ЗВЕРЯ. Он отдал все... Или почти все... Оставшееся потянуло на два года тюрьмы и хотя отбывал он их не на лесоповале под Вилюйском, а в Швейцарии – тюрьма есть тюрьма. И вот теперь он с глупой улыбкой почти счастливого человека разглядывал зарывшуюся в белоснежность гостиничных простынь Еву в центре итальянского города Перуджия. Совсем неплохо для сына сторублевых советских интеллигентов! Но все кончается, даже «плохое», не говоря уже о «хорошем» - надо подумать, что подарить ей «на память».
- И не мечтай, я не из тех, от кого избавляются так банально-просто. Жаль, что за все это время ты этого так и не понял, но ты прав – каникулы кончились, пора браться за дело.
При первых же звуках ее голоса Андрей вздрогнул от неожиданности и сейчас смотрел на нее так, словно увидел впервые.
- Не думал, что ты умеешь говорить по-русски.
- Научилась, пока «общалась» с тобой.
- А ты уверена, что мы «общались» именно на этом языке? – Не смотря на всю бредовость происходящего, в голосе Андрея не было уверенности.
- Не хочу тебя пугать, но я «слышу» не только то, что говорят. Как-то не было времени предупредить, да ты и не спрашивал.
- А должен был?
- Это – не ко мне и не сейчас. С тобой хотят встретиться.
- Хотят?!!!
- Ну хочет. Возможно, я еще не в таком совершенстве владею русским.
- Постой. Значит наша встреча не была случайной и все это время...
- В мире очень мало по-настоящему случайного, малыш, но даже оно – лишь проявление и дополнение необходимости. – В ее голосе звучала странная, так не гармонировавшая с ее молодостью и красотой мудрость. Эти чуть припухшие от природы, а не от силикона, губы, казалось, совершенно не «приспособлены» к произносимым ею сейчас словам, но от этого ее образ только приобретал какую-то странную глубину в еще не ведомом ему измерении. Андрей почувствовал, что он ее хочет. Нелепо и неуместно здесь и сейчас, после всего услышанного, граничащего с предательством, но уже в следующий момент эмоция трансформировалась в несколько иную формулу: «Она мне необходима...»
- Не волнуйся. Это несколько отличается от всего, что тебе предлагали раньше и даже если ты будешь так глуп, что откажешься это не повлечет за собой ни репрессивно-воспитательных, ни даже репрессивно-конспиративных мер. С людьми такого уровня ты еще не общался.
Через два часа они подходили к открытой траттории на небольшой площади, недалеко от собора Сан Лоренцо. Ожидавший их человек, как принято говорить, еще совсем не старый, т.е. уже далеко не молодой, но явно имеющий время, деньги и возможность тратить и то и другое в дорогих фитнес-клубах, привстал им навстречу.
- Искренне рад вас видеть. И поверьте, это не формула вежливости. Это правда.
- Судя по тому, как обставлена наша встреча, вы из тех самых мистических «управляющих миром», о которых так много говорят и так мало знают. – Андрей попытался улыбнуться, но улыбка неожиданно вышла «дерганой».
- Миром управляют законы природы. Просто есть люди, которые это знают, пользуются и в силу этого – хорошо живут. А есть, которые не знают, живут плохо и обвиняют во всем евреев.
- Что ж это за законы такие, чтоб хорошо жить? Не поделитесь мудростью?
- Охотно. Собственно, для этого я и здесь. И мне нравится ход Ваших мыслей – обычно после этой реплики у меня спрашивают не еврей ли я? И так назовем их ТРЕМЯ ЗАКОНАМИ ЛОРДА ГЕНРИ.
- Ого! Для «лорда» вы слишком хорошо говорите по-русски.
- Одно другому не мешает. Я одинаково хорошо говорю на многих языках.
- Другому может и нет, а мне – да. Особенно предложенная схема обстоятельств – мудрый лорд Генри и глупый Дориан Грей.
- Не глупый, а гениальный – красота, в любом ее проявлении, это форма гениальности. И хотя Ваша гениальность лежит в совсем иной плоскости, аналогия далеко не так поверхностна, как может показаться: Дориан Грей обладал невероятным разрушающим потенциалом. Почти таким же, как Вы и чтобы понять, почему меня привело к Вам именно это Ваше качество, Вам придется выслушать мои три закона.
Закон первый. Дуализм живого.
Энергия и масса, мужчина и женщина, труд и капитал, ноль и единица – в общем, «инь» и «янь», есть объективно существующие категории, противоборство которых и составляет суть материальной жизни, как состояния развития. Вне этого противостояния жизни нет. В противовес этому добро и зло – категории субъективные, противоборство которых порождает развитие философии, этики, искусства, т.е. жизни духовной. Смешивать эти понятия, т.е. применять категории «хорошо» и «плохо» к объективно-существующим реалиям материального мира, все равно, что измерять объем в градусах, а температуру в литрах. Однако всегда находятся люди, азартно и самозабвенно ищущие пути применения именно такой «метрической системы». Одного из таких людей звали Карл Маркс. «Это плохо, – сказал Маркс – когда один человек эксплуатирует другого человека. Надо чтоб было наоборот!!!». И предложил совершенно насильственное, сиречь «революционное», перемещение денег из «конфликтной» зоны противостояния труда и капитала в сферу инертной массы. Однако вне этого «конфликта», как я уже сказал в начале, жизнь невозможна по определению. Вне противостояния труда и капитала деньги умирают, а мертвое гниет, разлагается и смердит, заражая своим смрадом все вокруг. Что и произошло при попытке практической реализации его теории.
Закон второй. Ассоциативность денег.
Значит ли это, что между духовным и материальным нет никакой связи? Конечно же есть! Духовное и материальное начала сами образуют дуальную пару, в антагонизме которой развивается новый, более сложный чем человек, вид живой целостности – социум. Более того, существует абсолютно объективная, количественная характеристика, отражающая динамику этого противостояния – деньги. Духовное, как уже было сказано, развивается в противостоянии ДОБРА и ЗЛА. По этой причине добро и зло, или «хорошо» и «плохо», в мире духовного – аксиоматические понятия, определяемые интуитивно, т.е. неделимые атомы, лежащие в основе всех последующих построений. В применении к материальному эти понятия становятся не только относительными, но и абсолютно точно определяемыми: «хорошо» это то, за что человек платит деньги, а «плохо» это то, за что он не платит или платит за то, чтобы этого у него не было (я, конечно, не имею в виду клиническую патологию – наркоманию, алкоголизм, болезненное пристрастие к азартным играм и т.д.). Любой другой способ применения нравственных, или духовных категорий к материальному, как уже было показано на примере Маркса, в лучшем случае – несостоятелен, а в худшем – опасен. Деньги же отражают и динамику изменения этих понятий. Один и тот же предмет для разных людей имеет совершенно разную цену. Один и тот же предмет для одного и того же человека в разные моменты его жизни имеет совершенно разную цену (я намеренно употребляю слово «цена», а не «ценность»: «ценность» это масса денег, которую человек готов заплатить за удовлетворение своей прихоти или страсти, если бы они, деньги, у него были; «цена» это то, что он реально платит, а так как и в том и в другом случае речь идет о массе денег – разница, в данном контексте, несущественная). Но предмет неизменен, что же меняется? Меняется желание или необходимость его иметь, т.е. эмоциональное к нему отношение. Таким образом, деньги это функционал (т.е. функция, любому объекту ставящая в соответствие число), заданный не на множестве материальных объектов, а на множестве страстей человеческих. Анализируя изменения эмоционального состояния социума, можно экстраполировать, т.е. предвидеть изменения направленности денежных потоков, а так как деньги, как и всякий материальный предмет, имеют инерцию, это предвидение может охватывать довольно значительные отрезки времени. В этом и заключается искусство «делать деньги». Просмотр колонки криминальной хроники может дать больше информации по-настоящему деловому человеку, чем изучение сводки биржевых новостей. Надо только заменить слова «хорошо» и «плохо» на «спрос» и «предложение». Я не пытаюсь изменить мир – это не в моей власти. Я помогаю ему быть таким, каким он хочет. Я потакаю его страстям и как показывает практика, такой подход гораздо более конструктивен и уж во всяком случае, гораздо лучше оплачивается. Хотите развлечений – не извольте беспокоиться, хотите высоких технологий – нет ничего проще. Но в последние сто лет деньги имели тенденцию скапливаться в деструктивной, разрушительной сфере. Причиной тому – нефть, но это уже не моя забота: они хотят разрушения – я даю им вас.
Закон третий. Закон больших чисел.
Многообразие живого, как я уже не раз говорил, проявляется во взаимодействии антагонистичных пар или, как сказал бы программист, логических переменных. Законы этого взаимодействия сформулировал сто пятьдесят лет назад (за сто лет до создания первого компьютера) скромный английский еврей со смешной фамилией Буль. Созданная им теория получила название Булева алгебра и легла в основу всех современных компьютерных технологий, а универсальность понятия «логическая переменная» предопределила их всеобъемлющий характер. По своей значимости Булева алгебра превосходит все известные в истории примеры практического применения научных теорий, включая «теорию относительности», однако непрограммисту этот человек известен, в лучшем случае, как папа посредственной писательницы Этель Лилиан Войнич. Еще один пример логической переменной – «толпа» и «гений». Толпа есть целостность, объединенная страстью потреблять. Гений есть чудо, т.е. управляющее воздействие Высших сил, через которое Создатель привносит в мир новые ценности (в том числе и материальные), увеличивая тем самым массу обращаемых в толпе денег. И таков итог жизни любого гения. Творивший недалеко отсюда, в Ассизи, свои чудеса, Святой Франциск проповедовал бедность. Ну казалось бы, как проповедь бедности может увеличить массу денег? Но он был гений и понимая это, желая уберечь его от будущих бед, мама, наверное, говорила ему: «Ты такой же, как все», из чего он сделал вывод, что все такие же, как он, а это было ошибкой. Удачливый коммерсант, он отказался от денег СОЗНАТЕЛЬНО. Толпа же в силу своей массовости (и в этом ее сила) нивелировала этот нюанс его «трудовой биографии», превратив проповедь бедности в оправдание собственной лени и безделья, что сделало идею достаточно ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОЙ для большого количества людей, создав тем самым неплохой способ ЗАРАБАТЫВАТЬ ДЕНЬГИ. Посмотри вон на тех чистых и упитанных монахов в скромных сутанах из дорогого сукна – они не выглядят БЕДНЫМИ. Поэтому гений необходим толпе – без него ей нечего будет ПОТРЕБЛЯТЬ и из потребительской целостности она превратится в первобытное стадо. Но нужна ли толпа гению? Вопрос из серии: «Слышен ли звук падающего дерева в лесу, когда там никого нет?». Без толпы гений невозможен по определению. Без нее его талант становится НЕВОСТРЕБОВАННЫМ, а невостребованный талант – страшная разрушительная сила: аллергия, депрессии, почечные колики – далеко не полный перечень «осложнений» этой болезни. До сих пор Вам удавалось избегать этих неприятностей и даже как-то сводить концы с концами – два миллиона долларов за два года тюрьмы, по миллиону в год – совсем неплохо для сына «сторублевых» советских интеллигентов, но скажите честно, это то чего Вы хотели? Я не предлагаю Вам РАБОТАТЬ на себя, как это делали другие. Я обращаюсь к Вам не потому что Вы МОЖЕТЕ сделать то, что мне нужно, а потому что Вам это ИНТЕРЕСНО, т.е. в Вас есть страсть, порождающая цену, которую я могу и хочу заплатить. Я предлагаю Вам ВОСТРЕБОВАННОСТЬ Вашего таланта, а в придачу – все, что только можно получить за деньги и поверьте мне – это совсем не мало. Во всяком случае – больше того, что Вы имели до сих пор.
Упоминание о двух миллионах заставило сердце Андрея забиться с неприятными перебоями – «популярность» на данном этапе не входила в его планы.
- Слушайте, а вы не еврей? – Озвучил он свое беспокойство.
- Я – персонификация толпы и имя мне легион, ибо нас много. – По лицу собеседника пробежала легкая тень, но на мгновение показалось – тень ЗВЕРЯ.
И опять, как тогда, в кабинете следователя, Андрею стало страшно: «Господи! Да когда же Ты это прекратишь?!!»
- Сеть изменилась – с отсутствующим видом вдруг сказала Ева, глядя поверх их голов на открывающийся с холма пейзаж, залитый буйством яркой весенней зелени – «умник» реализовал себя через них. Они еще сами не понимают, ЧТО они создали...
* * *
- Сеть изменилась. – Кьяра «отсутствующим» взглядом рассматривала пейзаж за окном лаборатории, уже приобретающий урбанистические черты на фоне бурых скал Аравы. – Это она. Я знаю. Я ее чувствую.
- Кто? – Устало отозвался Вадим. Последние дни изрядно вымотали их обоих.
- Рыжая Ева.
- История не оставила документальных свидетельств о цвете ее волос, если, конечно, мы говорим об одной и той же женщине.
- Мы были вместе в интернате, – продолжила Кьяра, проигнорировав его иронию – она не была злой, она была жестокой. Как могут быть жестокими дети – естественно и равнодушно. Поэтому мало кто обращал на это внимание. Кроме меня. СИЛОЙ она была наделена немерянной – щедро и иногда даже казалось, расточительно щедро. Нас странным образом тянуло друг к другу. Наверное, я была единственной ее подругой, а потому испытала всю тяжесть ее жестокости. Почти все наши игры заканчивались слезами. Моими слезами. Я ревела по-детски самозабвенно не помня себя от обиды и какой-то странной горечи, происходящей видимо от интуитивного понимания, что назавтра все повторится снова. Она могла унизить на самом высоком накале откровений, походя, невзначай и от того еще больнее. И все же я не могла без нее. Это была какая-то «безответная» дружба (именно дружба, а не «любовь», любовь не может быть безответной по определению). Она мне многое дала. А точнее, избавила. Она избавила меня от какой-то чрезмерно открытой «восторженности», что ли, которую часто принимают за глупость. Много позже я поняла, что была ей так же необходима, как она мне. Мы были словно два полюса одного целого, «логической переменной». Она исчезла внезапно. Ее словно «вычеркнули» не только из настоящего, но и из прошлого – когда я спросила: «Где Ева?», наставник заговорил со мной о трудностях в учебе, словно не расслышав или даже не поняв вопроса. И вот теперь я снова ощущаю ее присутствие. Это чувство трудно описать словами. «Сладкий восторг от предстоящего ужаса» - что-то так. Она где-то рядом, в сети.
- Вот этого я не понимаю. В сети не миллионы – десятки, может быть сотни миллионов людей, сейчас, в данную минуту. Ее состояние меняется каждую наносекунду, а главное меняется непредсказуемо. А ты говоришь о какой-то рыжей Еве, которую «чувствуешь» в сети!
- Видишь ли, я и такие как я воспринимаем сеть не на уровне импульсов и даже не на уровне информационных блоков. Мы воспринимаем ее на уровне противоположных потенциалов, «логических переменных». Что-то вроде «добра» и «зла», хотя это не так. Наше восприятие сети лишено этических критериев. При этом нам не нужен физический контакт с сетью. Ты наверняка слышал о технологиях, позволяющих считывать информацию с жесткого диска, без какого-либо подключения к компьютеру, кабельного или волнового. Просто необходимо, чтобы диск вращался. Это очень похоже – нужно только, чтобы сеть менялась, была в состоянии динамики, а она, как ты правильно заметил, в этом состоянии всегда. Это позволяет мне абсолютно точно знать где и что искать, но для того чтобы превратить эти ощущения в речевые или символьные образы, мне нужен посредник, в данном случае – ты. Писать программы, общаться с сетью на уровне операторов или скриптов я не в состоянии – я не понимаю их логики. И это что-то системное, видимо одни способности исключают другие. Потенциалы, создаваемые пользователями в сети, так же специфичны, как пресловутые отпечатки пальцев, только имеют гораздо больше параметров идентификации. Если потенциал достаточно сильный, а пользователь мне знаком, я могу его идентифицировать. Потенциал рыжей Евы невероятно и я бы даже сказала, угрожающе, сильный, т.е. имеет ярко выраженную деструктивную составляющую. Но как именно она проявится, т.е. что и как она делает я не знаю. Для этого мне необходимо ее увидеть.
- Зачем? Или ты думаешь, в порыве сентиментальной нежности к собственному розовому отрочеству, она расскажет тебе, что собирается «опрокинуть мир в пучину порока», «пить вино беззакония и есть хлеб блудодейства»? И даже поделится «алгоритмическими» соображениями на эту тему?
- Мне не нужны ни ее эмоции, ни ее откровенность. Мне достаточно ее увидеть – «диск» должен быть в поле моего зрения. Это мое преимущество перед ней, может быть единственное, но преимущество.
- И чтобы реализовать это преимущество, нам нужно ее найти, причем не в сети, а в реальной жизни. Редкий у тебя талант – делать жизнь беззаботно-комфортабельной.
- Ну начать-то придется с сети, а чтобы тебе не было так комфортабельно-скучно, могу добавить, что «вторжение» очень напоминает появление новой поисковой системы. Они что-то ищут, а может просто собирают информацию.
- Они?
- Напоминаю: неспособность к программированию это наш «системный баг». Для полноценного общения с сетью ей, так же, как и мне, нужен посредник.
- Ты права. – Задумчиво произнес Вадим, глубоко затягиваясь длинным «Marlboro» после почти полуторачасового бдения у монитора. – Любопытный поисковик – код web-агента явно избыточен, но это не вирус. Такую программу мог написать хакер, но хакер очень высокого класса. Пару лет назад я принимал участие в работе аналитической группы, созданной для расследования «взлома», ни больше ни меньше, международной финансовой системы, «широко известное в узких кругах» дело Wall Street. На самом деле «взломы» даже таких глобальных систем время от времени происходят: количество людей, посвящающих этому свое время столь велико, а их упорство столь бескорыстно, что все вместе они представляют собой гигантский генератор случайных чисел, работающий с невероятной интенсивностью. При таких условиях вероятность «выпадания» нужной комбинации становится достаточно большой, случайным является то, что эта удача выпадает именно этому, а не тому «элементу» генератора. Такие проникновения моментально обнаруживаются (иногда даже раньше, чем «счастливчик» успевает понять, что же произошло) и в общем довольно безвредны. В том же случае парень сумел не только найти настоящую брешь в системе, но и очень остроумно ею воспользоваться. Он был элегантен даже в мелочах – сложение по «модулю два» вместо многократных пересылок. Обнаружить его программными методами было невозможно. Нашли его полицейские сыскари – программист он, конечно, был гениальный, но «уголовник» никакой. А примерно с месяц назад я случайно натолкнулся на сообщение, что его выпустили «по окончании срока заключения». Я не взялся бы доказывать его причастность к этому поисковику перед судом присяжных, но я абсолютно уверен, что это он.
- Ну так найди его!
- В том-то и проблема: найти человека, находящегося под почти официальным наблюдением, с нашими методами и возможностями доступа не составляет труда. Но он исчез... Растворился, аннигилировался!!! И это не силовики – совершенно иной почерк информационной стерилизации.
- Может он сам?
- Исключено. Это все равно как самому собрать на кухне ядерный реактор.
- И так, что мы имеем? Абсолютно открытое появление в сети, при абсолютно герметичной «физической» конспирации?
- Ну появление в сети далеко не открытое, но защита, конечно, «от ленивого». Так ведет себя человек уверенный, что в любом случае его обнаружение займет гораздо больше времени, чем ему надо для достижения цели.
- А что «поисковик»?
- Ты взрослеешь прямо на глазах и что особенно приятно – на моих. Но и тут «дубль-пусто». Все абсолютно легально, а финансирует это предприятие некий анонимный фонд. Ни учредителей, ни каких-либо других следов его деятельности найти не удалось, что в общем тоже криминалом не является. Вообще-то очень похоже на твой «Индиго». А это не «ваши», случайно, балуются?
- Не наши. А теперь пробей связь этого фонда с городами Тарквиния, Флоренция, Ассизи.
- Последовательность важна?
- Важна.
- Ну связи, в общем-то, нет. – Задумчиво произнес Вадим еще через час, поднимая голову от монитора. – Просто некая Эвелина Кацнельбоген, примерно месяц назад прилетевшая в Милан из Нью-Йорка, взяла напрокат BMW-Седан цвета бордо-металлик, который (BMW) и «засветился» в указанных городах, в указанной последовательности. Кроме Ассизи... А связь в том, что оплачен этот круиз с дочернего счета упомянутого ранее фонда.
- Кацнельбоген – девичья фамилия моей мамы. Она с нами играет, но это наш шанс. Какой ближайший к Ассизи международный аэропорт?
- Флоренция, если не ошибаюсь.
- Ну что ж, летим во Флоренцию.
- Когда?
- Сейчас. Т.е. совсем «сейчас». Зубную щетку и смену белья купишь там...
Под крылом арендуемого институтом для подобных случаев Боинга, в «каракулевом» кипении пены на гребнях волн, простиралось Средиземное море.
- Это очень древняя история. – Начала Кьяра, отвечая на не заданный, но все это время подразумеваемый Вадимом вопрос. – За тысячу триста лет до рождения Христа, Средиземноморье представляло собой гигантский «плавильный котел», в котором расцветали и гибли целые цивилизации. Падение микенского царства и царства Хеттов, этническое становление древних греков, возникновение Первого еврейского государства между долиной Иордана и Западным (Средиземным) морем (кстати, первого в истории государства с республиканской системой правления), падение Трои – по интенсивности этно-генных процессов этот период не имеет себе равных в мировой истории. По одной из версий, Герой Трои Эней, возглавив остатки войска и народы, населяющие средиземноморское побережье Малой Азии отправился в великое морское странствие, которое привело его к западным берегам Аппенинского полуострова, на территорию современной Тосканы, а позднее и Умбрии. Эти люди были одинаково искусны в войне и мореплавании, а потому получили название «народы моря». Добровольно выбранная общая судьба – изгнание, которое они предпочли греческому рабству, сплотила их в великий народ, который позднее стали называть Этрусками. Энергии этого пассионарного взрыва хватило на тысячу лет. На пике славы и могущества тысячелетнего Этрусского царства, в VII веке до нашей эры в знатной семье города-государства Тарквинии родилась златокудрая красавица Танаквиль. В историю Танаквиль вошла как властная честолюбивая женщина, искусный и расчетливый политик, сумевшая возвести на престол пятого и шестого римских царей: своего мужа Луция Тарквиния Приска и их приемного сына Сервия Тулия. Однако реальные факты ее биографии выпадают из образа прагматичной стервы. Ну какой, в самом деле мог быть расчет в том, чтобы выйти замуж за сына греческого политэмигранта, человека далеко не бедного, весьма одаренного, но в силу своего происхождения (т.е. препятствия непреодолимого) абсолютно бесперспективного. Это была любовь, страсть, а эта женщина слишком любила себя, чтобы свои страсти приносить в жертву политической конъюнктуре. Она считала это не силой, а слабостью, а потому приспосабливала конъюнктуру под свои страсти, а страстью ее была человеческая одаренность, которую она умела распознавать и ценить. Поэтому, когда муж был убит сыновьями предыдущего царя, Анка Марция, она возводит на престол не собственных сыновей, но сына убитого мужем врага и женщины, ставшей его (мужа) любовницей. Интересно, что от Сервия Тулия, выросшего в царском дворце, никто не скрывал его происхождения, но никому и в голову не приходило бояться его мести. Танаквиль традиционно считается человеком, весьма искушенным в дивинации, толковании природных явлений, как ЗНАМЕНИЙ СУДЬБЫ, но дело в том, что два странных знамения, свидетелем которых она была (орел, возложивший на голову мужа невесть откуда взявшийся венец по пути из Тарквинии в Рим и огненный венец вокруг головы спящего Сервия), никак нельзя отнести к «природными явлениями». Оба раза это было чудо, произошедшее в «нужном месте» и в «нужное время», а это наводит на мысль о том, что она была не их толкователем, а их творцом. Колдовство было достаточно распространенным занятием среди этрусских женщин, но в то время колдуньи вызывали не страх и ненависть, а благоговейный трепет и уважение (примерно, как в наше время – программисты), а Танаквиль была самой искусной из них. С тех пор рыжие ведьмы стали «товарным знаком» этой земли. Но странное дело, разразившаяся через две тысячи лет охота на ведьм, оскопившая генофонд таких стран, как Франция, Германия, Англия и даже итальянская Ломбардия, почти не коснулась центральной Италии, словно дух ВЕЛИКОЙ КОЛДУНЬИ хранил их от этой напасти. Таким образом определился первый город в «пробитой» тобой цепочке – Тарквиния.
Год 1216 (по другим источникам – 15-й) нашей эры. В замке Кампи Бизенцио, что под Флоренцией, его владелец Мацинго Тергими устраивает торжества по поводу посвящения его в рыцарское достоинство. На праздник были приглашены не только знатнейшие, но и богатейшие флорентийцы, среди которых – купец Ламбертуччо Амидеи (потомки которого сегодня производят шоколад, признанный лучшим в мире) со своей дочерью, рыжеволосой красавицей Франческой. Присутствовавший там же юный аристократ Буондельмонте деи Буондельмонти был буквально околдован ее чарами, а выпитое вино и вовсе лишило его рассудка, потребовав немедленного удовлетворения вспыхнувшей страсти. Молодые люди попытались уединиться в одной из комнат дворца, но тут дорогу им преградил двоюродный дядя юной распутницы Оддо Арриги, сам питавший к ней тайную и порочную страсть. Под предлогом защиты чести семьи, он обнажил меч. В коротком поединке, искусный в фехтовании юноша убил Оддо Арриги, но по мере того, как пятно крови растекалось по камзолу старого развратника, хмель покидал голову Буондельмонти, а вместе с ним и чары рыжеволосой красавицы: «Что он наделал?!!!». Месть Арриги мало его беспокоила – Буондельмонти всегда могли постоять за себя. Но убийство есть убийство – будет публичный суд, вероятнее всего – изгнание, а это значит толпа, презираемая и ненавидимая, объект насмешливого остроумия, но именно она, создающая королей и героев, она не будет его ни любить, ни ненавидеть, ни бояться. Она его просто забудет и – конец честолюбивым мечтам, без которых так удачно начавшаяся жизнь просто не имеет смысла. Выход подсказала сама Франческа – она расскажет правду, что ее дядя был убит в честном поединке, который сам же и затеял... Но при одном условии – Буондельмонти должен на ней жениться. Времени на раздумья не было и юный аристократ подтвердил свое обещание в присутствии сбежавшихся на шум гостей. Но на следующий день все предстало в несколько ином свете. Показания простолюдинки избавляли его от суда, что же до ее сумашедших фантазий и данного обещания – от всего этого можно будет просто откупиться, тем более что предмет его воздыханий, тайных и явных, младшая дочь мессира Донати с нетерпением ждала, когда же он сделает ей предложение. Ранним пасхальным утром, на белом коне, в белоснежных атласных одеждах Буондельмонте направился к дому невесты, чтобы дать брачную клятву. Разъяренная же таким вероломством Франческа, потребовала от семьи постоять за ее честь. На мосту Понте Веккьо, что у Пьяца Синьория, на окрыленного предстоящим событием жениха напали Арриги. На этот раз удача ему изменила, тем более что нападавших было значительно больше – когда они расступились весенняя слякоть и темная кровь растекались по белоснежному атласу одежд бездыханного юноши. Эти цвета, цвета грязи и крови, окрасили начавшееся с той «кровавой свадьбы» противостояние богатейших и родовитейших семей Европы, на протяжении ста лет истреблявших друг друга в войне «гвельфов и гибеллинов». И мало кто из них вспоминал рыжеволосую ведьму, чьи похоть и необузданное честолюбие положили начало конфликту, определившему политическое лицо континента вплоть до наших дней. Так в нашей цепочке появилась Флоренция.
Крепость Рокка Маджоре стоит на вершине холма, над которым низко-низко нависли небеса, а вокруг которого, как поля шляпы вокруг тульи, раскинулась РОДИНА. Его родина называлась город Ассизи. На родину приезжало много паломников, потому что она была родиной еще трех человек, «творивших добро» - так говорила мама. Наверное, они творили много добра, потому что на их родину приезжало много паломников. Некоторые из них рассказывали о другом городе – Иерусалиме, к которому тоже вплотную подошли НЕБЕСА. Небеса в Иерусалиме (так они рассказывали) были наполнены Светом. Небеса над его родиной были наполнены сумраком, поэтому к Ассизи вплотную подошел СУМРАК. Сумрак был такого же цвета, как стены крепости, а стены крепости были такого же цвета, как и большинство тюрем на земле – серого, потому что крепость была тюрьмой. Он попал в тюрьму, как и большинство людей, попадающих в тюрьму – по глупости, много лет назад придя работать сюда охранником. Да так и остался. Может потому что не поумнел? Время шло, количество узников крепости становилось все меньше. Может быть потому, что на свете стало много людей, творящих добро? Может быть, хотя ему так не казалось, наверное, потому что он стал умнее? Так продолжалось, пока он не остался в крепости один. Где-то далеко от его родины, в каких-то документах, крепость все еще продолжала считаться тюрьмой, поэтому он продолжал получать свое жалование, будучи в одном лице начальником, надсмотрщиком, а может быть и заключенным? Всю его жизнь ему платили, чтобы он не выходил из тюрьмы и он честно выполнял свои обязанности, а сейчас может быть еще тщательнее чем обычно, потому что он стал мудрым! Он был мудрым, поэтому жил в небольшой каморке у самых ворот, на случай если в них постучат... Поздней дождливой октябрьской ночью 187… года в ворота крепости постучали. Стук был нетерпеливым и требовательным. Завернутые в плащи, через дверь в крепостных воротах вошли три человека. Через полчаса, двое из них вернулись на свободу. Оставшийся в его каморке узник, продолжал сидеть неподвижно, как бывает сидят неподвижно люди, в силу обстоятельств оказавшиеся в мокрой и грязной одежде и каждое движение напоминает им о силе этих обстоятельств, к которым им трудно привыкнуть, так же, как трудно привыкнуть к мокрой и грязной одежде. Он осторожно откинул капюшон, скрывавший лицо узника и свершилось чудо: то, что еще мгновенье назад было безликим и бесформенный объемом, завернутым в промокший насквозь плащ, превратилось в женщину, по плечам которой рассыпались длинные густые серые от дорожной грязи волосы, подсвеченные изнутри огненно-рыжими искорками, выдающими их естественный цвет.
- Я хочу быть чистой. – Сказала она не поднимая головы.
Он отвел ее в помещение, именовавшееся ранее «апартаментами начальника тюрьмы». Там были камин и ванная. Разведя огонь в камине и наполнив ванну дымящимся теплом разогретой на кухне воды, он пробурчал неуклюже-двусмысленное в таких обстоятельствах: «располагайтесь» и поспешил к выходу – ему всегда было неуютно в этих «апартаментах». Дни потекли, наполненные немногословно-приветливым ощущением ее присутствия. По утрам он шел на городской рынок, чтобы купить заказанные ею продукты, а когда возвращался в крепость они долго возились с ними на кухне (оказалось, она великолепно готовит), при этом он пересказывал ей городские сплетни. Потом они вместе обедали, как правило молча и даже несколько чопорно. А потом она подолгу стояла на крепостной стене, словно пытаясь заглянуть за линию горизонта. Он сопровождал ее не как охранник, а скорее, как компаньон – характерный кашель и лихорадочный румянец на щеках выдавали чахотку. Время от времени она подносила ко рту платок, оставляя в нем крошечные кусочки своих легких, после чего губы приобретали пугающе яркий оттенок. Так продолжалось изо дня в день, неделя за неделей. В этой почти ритуальной повторяемости было что-то завораживающее, гипнотизирующее. Однажды, стоя рядом с ней на крепостной стене и проследив направление ее взгляда он не то констатировал, не то спросил
- Там свобода...
Она неопределенно пожала плечами.
- Может быть тот, кто повесил замок на эти ворота, запер не нас здесь, а себя там?
Ее слова его удивили – он и сам часто об этом думал, но не решался, а может быть и не умел, сказать это так. В этом был один из ее многочисленных талантов – ОБЪЯСНЯТЬ людям ЧТО они думают. Как она объяснила «герою двух континентов», «пламенному революционеру и защитнику демократических ценностей» Гарибальди, еще до того, как он встретился с генералом Кавуром, что его истинное предназначение – привести к власти монархию. Их пути часто пересекались (нет, она не стала одной из его многочисленных «пассий», хотя он не раз ей это предлагал – он делал это просто, как предлагают партию в бридж или стакан чая), ибо вторым из ее многочисленных талантов, ставшим истинной страстью, было умение распознавать и ценить человеческую одаренность. Именно поэтому, в далеком Уругвае, она привела его в масонскую ложу, хотя сама к подобным строго-иерархическим организациям относилась с некоторой иронией, ибо третьим из ее многочисленных талантов была любовь к СВОБОДЕ. История не сохранила для нас ее имени. Само ВРЕМЯ ВЕЛИКИХ РЕВОЛЮЦИЙ персонифицировалось в этой женщине, сражавшейся с мужчинами против мужчин так, что женщину в ней не узнавали даже близкие люди. Но время менялось, приближался век, который наполнит слово «свобода» совсем иным содержанием, превратив его скорее в название политической партии. Что-то вроде «партии умеренного прогресса в рамках законности» . Так она оказалась в этой тюрьме…
Однажды утром, постучав в дверь ее комнаты и не получив ответа, он понял, что никто уже больше не сможет «нарушить ее одиночества». Первым что он увидел, перешагнув порог, была застывшая на ее губах абсолютно спокойная, приветливая улыбка наконец-то СВОБОДНОГО человека...
Ева уверена, что все эти женщины, включая Танаквиль – ее предыдущие инкарнации. Некоторым из нас дано это знать. Поэтому места, связанные с их жизнью или смертью, стали ее «энтропийными воронками», которые она должна пройти перед ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕМ.
- И в чем же состоит «предназначение»?
- Думаю, она и сама этого пока не знает. Оно откроется ей в Ассизи.
- Что значит «откроется»? Как откроется? Запахнет серой и некто в черном вложит в руки брошюру, что-то вроде «Правила личной гигиены при беременности» или «Лопата – друг солдата»? Между словами «она уверена» и «дано знать» - разница в визит к психиатру! Извини, но вся эта оккультная многозначительность стала походить на шарлатанство. При этом я чувствую себя идиотом и мне это чувство не нравится!
- Кто-то из великих сказал: «Понять – значит привыкнуть и научиться пользоваться.» – Ответила Кьяра равнодушно глядя в иллюминатор, не только не повысив голоса, но даже не изменив его тембра. – Я привыкла к тому, что ЭТО есть и научилась им пользоваться. Я не могу объяснить тебе «физику» процесса. Кстати, о физике. Тебе никогда не приходило в голову, что физическое понятие «силы» чем-то эквивалентно понятию Б-г. Ты говоришь: «Действует сила» и считаешь, что этим все объяснил? А что это значит? Как именно она «действует», что при этом происходит? Действует ли она «сама», сознательно? И если нет, кто это действие инициировал и кто его направляет? Во всяком случае «И повелел Господь...» представляется мне куда более осмысленным, чем «возникающие силы приводят в действие...». А Ассизи это и моя «энтропийная воронка» ...
Лабиринт кривых узких улочек так и оставшегося средневековым Ассизи, казалось был бесконечен. Словно прорезанные людскими ручейками в «монолитах» домов, они сжимали «домиком» пространство, создавая совсем иное ощущение времени. Узнать в спутнице Вадима прежнюю Кьяру было трудно: черты ее лица как-то «по-птичьи» обострились, само лицо вытянулось, а тело превратилось в натянутый звенящий вектор, устремленный к ей одной ведомой цели, когда очередной переулок будто «взорвался» простором площади. И ГРЯНУЛА ТИШИНА. Она зазвенела в ушах странным звуком, какой слышишь вблизи трансформаторной будки, только на этот раз «будку» будто втиснули в его затылок. Люди двигались как в замедленном кино и это движение было «из», «во вне», создавая линзу пустоты на оживленной площади вокруг невидимой оси на одном конце которой была Кьяра, а на другом – пылающий факел развевающихся на ветру ярко-рыжих волос. Казалось, ВЕТЕР ПРЕИСПОДНЕЙ овевал их лица. Рыжая Ведьма и Темный Ангел... Сколько это длилось? Мгновение? Вечность? На лице Евы возникла странная улыбка, похожая на ответ без вопроса, которую она понесла в сюрреалистичную, как на картинах Дали, перспективу полуарок, поддерживающих внешнюю стену левого нефа собора Святой Кьяры.
- Будущее еще не определено, – словно продолжая начатый спор, почти одними губами, проговорила ей в след Кьяра и повернув к Вадиму как-то вдруг осунувшееся лицо, добавила – и это зависит от нас.
Косые лучи заходящего солнца наполняли комнату оранжевым теплом.
- Я приму душ. – Не поднимаясь с кресла, Кьяра «выкарабкалась» из блузки. – Помоги – позвала она, подставляя ему словно перетянутую подарочной тесьмой спину.
Вадим освободил половинки упругого пластика от «взаимных обязательств», провел ладонью по обнаженной спине, завел руки вперед, коснувшись ставших твердыми под его пальцами сосков... Она не сопротивлялась, была почти обреченно послушной и в этой обреченности была своя новизна и щемящая, как звучание скрипки прелесть... «Нега чистой печали» ... А потом они долго лежали прижавшись друг к другу, будто пытаясь сплетением тел сохранить тепло этой минуты. На «когда-нибудь», в котором гениальные хакеры и рыжие ведьмы, институт, сеть, «умник» - когда-нибудь, не сейчас, ну еще немного...
- Так что же там сегодня произошло? – Первым не выдержал Вадим.
Сгустившиеся сумерки быстро превращались в темноту, в которой слова обретали некую «анонимную» убедительность.
- Произошло не там и не сегодня. «Умник» это не совсем то, что мы думаем. Это не экспертная система, это инструмент воздействия, или как сказали бы в каком-нибудь развед-управлении, это не «информатор», это «агент влияния». Именно этим объясняется избыточность кода web-робота, на которую ты сразу обратил внимание.
- Что ты такое говоришь?
- Если ты когда-нибудь интересовался подобной литературой, то наверняка читал об «эффекте зеркала»: если у тебя хорошее настроение и ты улыбаешься, зеркало констатирует этот факт, но если настроение не очень, а ты стоя перед зеркалом, тем не менее улыбаешься, зеркало возвращает тебе улыбку, ощутимо улучшая настроение. Другими словами, изменив отражение, можно повлиять на оригинал. Сеть это отражение цивилизации, а значит к этой паре применим тот же закон. «Умник» позволяет сформировать ответ до того, как был задан вопрос, создавая в сети «потенциал», заставляющий людей думать в определенном направлении, пока вопрос не будет задан. Этот механизм работает даже не на подсознательном уровне, а на уровне коллективного сознания отдельных социальных групп, т.е. совершенно не осознается объектами воздействия, при этом воздействие может быть не только очень сильным, но и целенаправленным, а всеобъемлющий характер сети делает уязвимым практически любого. И заметь, речь идет не об искажении информации или сознательном информационном саботаже путем «внушения», как это было с нашумевшим «25-м кадром». Меняется направление обмена: активным инициирующим началом становится сеть, а человек лишь пассивным ее «отражением». «Пассивным» – значит «управляемым».
Вдруг лицо Кьяры вновь, как тогда, в городских переулках перед соборной площадью, как-то «по-птичьи» заострилось. Молниеносно-властным жестом она приложила пальцы к губам Вадима, а в следующий миг, каким-то неуловимым движением, оказалась в центре комнаты. Дверь бесшумно отворилась и в комнате появились люди. Люди без лиц – только «смотровые щели» в камуфляжных масках. Они не вошли, а именно появились, словно одновременно ото всюду. Их движения были точны и профессионально красивы. И тогда ГРЯНУЛ СВЕТ! В его эпицентре, окруженная СВЕТОМ, как изометрическим ореолом, парила Кьяра, нагая и гневная! Она излучала СИЛУ, становящуюся СВЕТОМ, сначала холодным, почти серым голубым, постепенно переходящим в глубокий ультрамарин «индиго» и заливающим комнату кроваво-красным обжигающим сиянием. И это сияние что-то изменило в «людях без лиц». Их движения перестали быть отточено-красивыми, из них ушла завораживающе-смертоносная динамика, оставив безобразно скорчившиеся на полу трупы. Сколько это продолжалось? Мгновение? Вечность?.. В наступившей темноте прозвучал спокойный голос Кьяры.
- ЭТО началось. Нам пора возвращаться.