Рассказ отмечен первой премией конкурса украинской прозы
Перевод с украинского http://proza.ru/2011/03/10/1439
Лязг железной сцепки состава болезненно отозвался в груди. Крики, причитания и беготня по перрону. Cумки с продуктами влетают в окна вагона. Ты лежишь на верхней полке, уставясь в окно, и ничего не видишь. Сознание упорно гонит мысли назад к тому, что терялось. К любимой девушке Софии и друзьям. Львовским приманкам цивилизации, которые лишь чуть пригубил. А впереди - военная служба.
Через несколько часов стало ясно, что призывников везут куда-то на Север через Прибалтику. Истекал тёплый майский день. Внимание привлёк молодой человек за столиком внизу. Тот не реагировал на разговоры и бестолковое передвижение будущих солдат. Не примкнул ни к одной компании. Кто такой? Чёрный суперский костюм, галстук, модная причёска. Выделялся на сером фоне стриженого "под ноль" общества, одетого в поношенное платье. Левая рука, украшенная золотой печаткой, держала 330-граммовую бутылку львовского "Золотого Колоска", а правая нервно теребила тонкие пальчики охотничьей колбаски. Молодой, сильный, с толстой шеей и брюшком. Напоминал чем-то графа Безухова-Бондарчука, но без пенсне. Граф сосредоточенно и как-то обиженно рвал колбаску и запивал пивом. Потом жадно затягивался львовской "Примой"...
Вечером на запасном пути какого-то вокзала в Ленинграде нас, как скот, без всяких объяснений перегнали в другой поезд. Единственное, что удалось выяснить: везут на Кольский полуостров. Граф где-то затерялся среди новобранцев. Двинулись дальше.
Полярная звезда с Малой Медведицей как-то зловеще нависали над головой, когда приближались к Мурманску. Вдоль железнодорожного пути можно было разглядеть столбики зайцев-беляков с медитативно сложенными на груди лапками. А ещё глухаря с хвастливо распущенным хвостом. Животные лениво и бесстрашно провожали взглядом грохочущий состав. Среди невысоких деревьев и кустов лежал потемневший снег.
"Кольский так Кольский. Согреет теплое течение Гольфстрима",- утешали виртуальные мысли, зацепившиеся со страниц учебника географии.
Карантин в Мурманске. Очередные медицинские комиссии и прививки от экзотических болезней. Здесь опять всплыл из толпы Граф... в кирзачах. Униформа солдату едва сходилась на шее. Хороший синяк под глазом и надорванное ухо. Так местные "деды" отбирали чёрный костюм, чтобы лазить к мурманским девам, а Граф отчаянно защищался. Ему казалось, что костюм - это последняя надежда вернуться домой. А это недоразумение скоро закончится. Теперь же только печатка оставалась неизменным предметом на теле плешивого мужчины с мрачным взглядом.
Он подолгу задерживался в каждом медкабинете. Однако убедить военных врачей в недугах не удалось. Да и какие болезни, когда у тебя 90 кг веса, крепкие зубы, здоровый желудок, 45-й размер сапог и загривок, как у бугая! Капитан медслужбы не на шутку перепугал Графа, когда заявил, что лично поспособствует, чтобы того отправили на ЗФИ.
- До Земли Франца-Иосифа инфекционные болезни не долетают. Абсолютно стерильная территория. Как раз для таких, как ты,- издевался капитан.
Ближе познакомились с Графом-Зиновием в сержантской школе. Здесь сформировали целый взвод курсантов с высшим образованием. Кого только не было! Спортсмены, ветврачи, товароведы, егеря, специалисты СМИ и молочно-товарной отрасли, бухгалтеры, агрономы и один 26-летний директор школы из Удмуртии. Пять месяцев из этой разномастной публики пытались вылепить два "органа" Вооруженных сил. "Глаза и Уши" войск противовоздушной обороны. То есть специалистов радиолокационных станций, которые засели не только на высоких сопках полуострова, но и вылезли на острова Ледовитого океана.
Началась бессмысленная муштра на плацу. Глуповатая громкая песня перед сном. Граф натирал до крови ноги в сапогах. Слушал на лекциях непонятные технические термины. Чистил картошку и оружие. Стрелял-дырявил пулями из карабина фанерные манекены людей. Постепенно смирился с тем, что полтора года жизни придётся бросить под хвост оленю или белому медведю. Дома остались красивая жена и весьма прибыльный подпольный валютно-джинсовый бизнес. Частые поездки с оказией в Польшу...
Уже хозяйничал вовсю полярный день. Вся живность, деревья, кусты и трава подталкивали колесо жизни, лихорадочно спешили без сна и покоя. Да и светило лишь немного наклонялось к горизонту, краснея, а затем стремительно поднималось и слепило глаза. В казарме многие солдаты спали, укрывшись с головой.
Через месяц муштры у Графа пропали и брюшко и все жировые отложения, как у медведя после зимней спячки. Зиновий всё больше ненавидел широкозадого сержанта - заместителя командира взвода, который был на пять лет моложе нас. Не потому, что приходилось выполнять его команды, а потому, что Пупсик (так мы его назвали) имел пухленькие, какие-то девчачьи щёки и губы.
В солдатской столовой Граф тщательно принюхивался к блюдам. Избегал есть приготовленное на комбижире. Держа в левой руке внушительную кость от старой коровы, громко заявлял Пупсику:
- А я бы сейчас не отказался от карпаччо с трюфелями. В нём несоленые телятина и грибы на оливковом масле сказочно сочетаются с сыром пармезан.
А сам продолжал худеть, пока жена не начала присылать деньги. На них в буфете для офицеров можно было восполнить недостаток протеинов. После четырех месяцев службы Граф выяснил, что от ежедневной лошадиной дозы брома в котле с компотом Любимая перестала являться в эротических снах. Некоторые немедленно отказались от этого пойла. А Зиновия как главного мятежника, по совокупности вины и не без помощи Пупсика, посадили на пять суток под арест.
Вернулся он оттуда только через десять дней. Злой и молчаливый. Скупо рассказывал про "губу" с её изысканным арсеналом унижений. Мы сидели на краю сопки в зарослях дурманящего багульника и черники. Полярное лето исчезло, великодушно позволив окрасить осенней палитрой все подряд: мох, листья, траву. Даже южная сторона каменных оконечностей "зацвела" багрянцем лишайников. Чтобы утешить печального Зиновия, я показал ему двух почти домашних росомах, которые рылись в помойке. Звери не обращали внимания ни на нас, ни на крикливых чаек, пикировавших сверху. Забавно, вполоборота передвигались они вперевалку. Граф, небрежно взглянув на них через сигаретный дым и колючую проволоку забора, процедил:
- Радует одно: всегда так не будет. Через год и месяц будем дома.
Однажды среди ночи в казарму влетел пьяный капитан, дежурный по части, и, не глядя на дневального, заревел:
- Рота, подъем! Спите, а в кустах насилуют девушку!
Мы выскочили на улицу. С высокого крыльца было видно, что и из других казарм высыпали курсанты с солдатскими ремнями в руках. Несколько сотен с первобытными кликами и гиканьем стали прочёсывать близлежащие кусты. Граф не побежал, и вместе с ним осталась б`ольшая половина наших.
- Дуболомы-солдафоны! Затопчут, замочат. Трупами запахло, - заметил он.
Через час возбужденных солдат с трудом вернули в казармы. Они никого не нашли. Потом выяснилось, что бесноватый капитан таким способом хотел отвадить-напугать ухажёра своей дочери...
Когда щедрая зима навалила снегу, выбелила все окружающие сопки, нас, "юных сержантов", развеяли по всему Кольскому. Графа отправили к Финской границе, а тебя - к Норвежской.
Теплое течение Гольфстрим сюда не доходило. Начались сумерки полярной ночи. Долговременные метели, а после них - тихое морозное просветление. И тогда на сбрызнутом звёздами небе начиналось огромное мистическое зрелище северного сияния. Цветные многослойные пульсации, мерцания, завесы. Причудливые, безумные формы. Сияние магически менялось, стихия завораживала, влекла к себе невообразимым космическим шорохом и шёпотом...
На наружной стене казармы батальона висел закопченный длинный термометр. Воины-узбеки методично грели его спичками, подгоняли столбик красной жидкости до плюс 40 и грустно смотрели, как струйка опускается, а с нею угасают мечты о солнечном Ташкенте. Сердитый комбат, сын шахтёра, потом грубо укладывал тех узбеков перед строем лицом в снег. Наверное, чтобы почувствовали горячее дыхание Земли... Как в отцовских шахтах. До Ташкента далеко. Мантия ближе. Нюхайте. Воины лежали, заложив за голову руки, пока длилось разведение на боевое дежурство...
Через год судьба свела нас с Графом снова. За месяц до дембеля встретились мы в городке Полярном. Здесь из боевых сержантов и старшин с высшим образованием захотели спешно наклепать офицеров запаса. Мы слушали лекции, стреляли из пистолета Макарова. Но каждый мыслями был уже дома.
Очень невесёлые были твои мысли. От Софии четыре месяца и пять суток не приходили письма. Что-то жуткое, тревожное уселось на плечи. Постепенно размывался, рассеивался путь домой во Львов...
А Зиновий снова раздобрел и почти вернул утраченные килограммы.
- Как тебе это удалось? Как после курорта, - спросил его.
- Замполит дивизиона "подсел" на коньяк "Закарпатский" и львовский кофе с конфетами. Я уже полгода не нюхал казармы. Библиотекой заведовал. Там и спал. А еще вёл политзанятия с воинами, пока замполит "склещивался" с чужими жёнами!
Граф долго рассказывал об этом экзотическом комиссаре. Упившись коньяком, он философствовал. Мог даже цитировать молодого Шиллера. Что-то вроде: "Только тот чувствует себя величественным и счастливым, кому не надо ни повелевать, ни подчиняться, для того чтобы быть чем-нибудь". А вообще, замполит чувствовал себя плохо. Внутри разжигал тестостерон, а проклятый гнус залезал на живот и выедал на теле под ремнем портупеи извилистые канавки. Во сне и наяву ему хотелось перебраться с Кольского на Крымский. А там на теплом песочке, под шорох морских волн... разложить боевую подругу – прапорщицу из авиационного гарнизона. Разложить, ни от кого не таясь. А тут - холодные камни и серая, дрянная, вечная мерзлота под ногами. Плацдарм не для любовных утех.
- Летом за один коитусс бешеные комарихи выпивают из голой жопы ложку крови, - жаловался комиссар Графу, произнося "коитус" с двумя "с" и зубоскаля куда-то в небо.
...За неделю до желанного возвращения домой нам на ужин дали гнилую вонючую рыбу. Она отдаленно напоминала камбалу или палтус. Поездка во Львов и в Европу реально заслонялась палатой госпиталя. Граф не выдержал и первым бросил алюминиевую миску в окно-амбразуру кухни. Другие двинулись следом. И только забитые солдаты местной части, где мы "квартировали", испуганно наблюдали.
Наказание не задержалось. Взвод выстроили на заснеженном плацу и приказали заниматься строевой подготовкой. Восемь часов кряду! Командир визжал фальцетом:
- Будете втаптывать высшее образование в асфальт! Вы деморализовали мне боевую часть!
Шёл второй день топанья на плацу под руководством бывшего директора школы из Удмуртии. Зиновий тихонько позвонил в свой дивизион Буяну Коитусному. Тот связался с политотделом бригады. Маршировка внезапно оборвалась, и мы разъехались за документами и по домам. Напоследок Граф назначил встречу львовянам в ресторане.
А дальше - быстрые, волнующие перемены. За пять часов удалось добраться с пересадкой из аэродрома Мурмаши до затуманенного (как всегда) Львовского аэропорта. В уши и ноздри ударил щемящий набор запахов, звуков и голосов. Приятное зрелище трамвайного и человеческого потоков.
...Вечер. За окном ещё просматривался памятник Мицкевичу. Вас было всего четверо. Граф с женой, Ярослав – мастер печатного дела, и ты.
- Ребятки, угощаю. Потчуйтесь. Побалуйте скукожившиеся желудочки. Карпаччо с трюфелями не будет, зато наш родной "Трюфель" с коньяком гарантирую на десерт. Одно прошу: ни слова об армии, - сказал Зиновий.
Его левая рука держала рюмку, а правая украдкой гладила выпуклости жены. Стол полнился-горбатился яствами. Усердно крутился официант.
Растерянность и смятение в твоей душе. Наверно, так чувствовал бы себя косматый неандерталец из каменного грота Прийма-1, что на Львовщине, если бы его перенесли на "Клумбы Стометровки" и посадили за шахматную доску к степенному седобородому панычу в шляпе. Не знал я, что делать и куда девать руки. Подзабытая вилка плохо держалась в обмороженных ещё зимой пальцах.
Рядом сновали-вышагивали лёгкие белотелые крали... Все такие привлекательные до головокружения... Одичал. За полтора года куда-то исчезло умение непринужденно общаться с ними. Грубый мужлан в колючей шинели, пропахшей авиационным керосином...
За столом звучал, не смолкая, приятный баритон Зиновия. Уверенный в себе человек с изящными манерами уже мало чем напоминал бывшего воина.
«А ведь действительно Граф! Граф в своей стихии», - подумалось.
Зато мне не елось и не пилось, потому как холодили изнутри, выстуживали мысли о Софии. Три тысячи километров преодолел легко. А одолеешь ли последние три к НЕЙ? И что там ждёт? Ещё не готов к встрече... Надо собраться, "обтесаться", мобилизовать себя... Но это будет завтра. А сегодня в тёплом гаме ресторана, среди навязчивых музыкантов ты стоял совсем один, как на той промёрзшей до мантии сопке под зависшим полярным сиянием.