– В черном-черном лесу на черной-черной горе в черном-черном доме стоял черный-черный стол.
Жил в этом доме черный-черный человек.
Приходила черная-черная ночь. Из черной-черной комнаты выходил черный-черный человек и садился за черный-черный стол.
Он зажигал черную-черную свечу и черный-черный свет ложился на черный-черный лист.
Черный-черный человек брал своей черной-черной рукой, черную-черную ручку и черными-черными чернилами писал на черном-черном листе черные-черные слова.
Черная-черная радость охватывала его черное-черное сердце, и черный-черный смех раздавался в черном-черном доме.
Черная-черная мечта была у черного-черного человека – чтобы черные-черные чернила были ещё чернее, чтоб черные-черные слова было хорошо видно на черной-черной бумаге, черным-черным людям везде, а не только в черной-черной комнате при черном-черном свете черной-черной свечи.
Но….
В это время всхлипнула самая младшая в отряде – Машка.
– Чего ты? Страшно?
Нинка прервала рассказ, сняла с головы простынь и посмотрела на Машку, прижимающую к себе плюшевого медвежонка.
– Вот ещё!.. Жалко!..
– Кого?
Все девчонки притихли.
– Дя..деньку!
Ведь один-одинёшенек на всем белом свете. Горемычный!
… Бе…е…едненький!