НЕ ВЕРЮ!!!

Бок Ри Абубакар
Потомок черкесский, адыг  Зул-Карни  Хутов,
друг мой, Остап Бендер конца  семидесятых, где ты?
Неужели ужасная весть,  что ты погиб, является правдой?
Жестокой правдой!
Не верится мне в это!
Это не  могло и не должно было  случиться с тобой!
Неунывающий, легко,  играючи шедший  по  дороге жизни, неподражаемый артист и шутник, с легкостью копировавший любого человека с такой точностью, что  безудержный хохот твоих  зрителей, как громовой  раскат, эхом разносился по всему  плодоовоще-мясомолочному   совхозу «Пригородный»  Грозненско - сельского района, где мы вместе трудились.
А друзей ты копировал настолько точно, что копируемый вместе со всеми смеялся до упаду.
Но   особенно тебе это удавалось в отношении дорогого, всеми любимого тогда «лично Леонида Ильича», когда он еще здравствовал.   
Когда всё  это   могло плохо кончиться для входившего в роль вождя.
И голос с хрипотцой, и покашливание, и характерное причмокивание, после фразы « д-о-рогие, мно-го-ува-жа-е-мые» - и согбенная стойка лидера страны, читающего  исторический  доклад за трибуной или награждающего  очередного героя в помпезном кремлевском зале.
Ты совершенно по оригиналу, точно  передавал  его образ вплоть до самых тонких оттенков голоса, мимики лица, движений.
Даже легкая дрожь рук  преклонного Генсека,  державшего  указ о награждении-и это ты не упустил.
В этой сцене ты становился похож на   вождя всех времен и народов, как две капли воды.
И  все мыслимые и не мыслимые виртуальные ордена и медали от имени ЦККПССС, Политбюро и Президиума Верховного Совета   на природе с шашлыками  и вином  ты великодушно крепил  на лацканы  наших пиджаков под «бурные, продолжительные  аплодисменты», переходящие в дружный хохот.
Меня  и директора совхоза ты удостоил звездами Героя соц. труда.
Других тоже орденами Ленина и Октябрьской революции, в зависимости от вклада каждого в успех хозяйства.
Такое вхождение в образ вождя вряд ли удавалось и удается сегодня даже самым известным  артистам России.
Неподражаемый актер, у тебя несомненно был великий  талант.
Большую часть времени   летом ты проводил на нашем совхозном пруду, на так называемом "острове", в тени роскошных  ив,  ловя рыбу, которую ты потом раздаривал всем друзьям.
Это страстное увлечение  было твоей стихией и  твоей слабостью.
Таким способом  ты уходил    от нашей суеты.
Но  когда на утренней планерке директор, похожий на  товарища Саахова из "Кавказской пленницы", грозно взметнув брови,  строго спрашивал тебя,  как  зама по хозяйственным вопросам:  « А чем Вы, Корней Туркбиевич,  вчера занимались?», ты, не моргнув глазом, с самым серьезным видом отвечал: « По просьбе главного зоотехника проводил плановый мониторинг с целью контроля  роста  рыбы в нагульном пруду». 
И взглядом указывал   на меня, уверенный, что я не отрекусь от твоих  импровизированных на ходу показаний.
Директор,  увидев в моих глазах безусловное подтверждение тому,  принимал твою на ходу сочиненную версию.
На все случаи жизни у тебя были  уйма вариантов и  выходов из самых сложных  ситуаций.
Помню, как ты   путешествовал со своим другом на  теплоходе по Волге.
Вам пришлось пристать на какой-то пристани и у вас  было всего несколько часов свободного времени.
На теплоходе, это было нормой страны  вечных дефицитов, ни нормальной  еды, ни выпивки  нет и взять негде.
И вот вы вышли, взяли какого-то частника - «бомбилу» и поехали в центр поселка, к ресторану.
Подошли. Ресторан  закрыт  изнутри, а снаружи у двери толпится человек десять.
На вопрос, почему закрыт ресторан, один страждущий ответил, что сегодня свадьба и заказан весь ресторан.
Ты поправив шляпу и галстук, настойчиво и требовательно, постучал.
Дверь открылась, появился охранник.
Ты по-хозяйски,  приказным тоном  строгим голосом произнес:
«Ну что, служивый, скоро   будете готовы к мероприятию?
Что-то вы задерживаете нас! 
Молодожены  и народ  уже устали ждать.
Свадьба все  таки. 
Давайте-ка срочно директора сюда!»
Охранник побежал звать директора ресторана.
Явилась   запыхавшись, зардевшись пышненькая, миловидная женщина с томными глазами.
 Ты с ходу взял быка за рога.
 «Здравствуйте!
 Ну что, все идет по плану? 
Ну-ка,  пройдем, посмотрим» - по- хозяйски, деловито  распорядился ты.
- «Как выполняется  заказ, как сервировка  стола  проведена, чем вы нас хорошим собираетесь удивить?» 
Директор, провела вас  на кухню, в зал, показала меню,  как столы выглядят,  на сколько персон.
Рассказала, как они сегодня с утра пораньше всем коллективом вышли, чтобы подготовить это важное мероприятие.
После ознакомления, ты сказал директору:
«Ну ладно, я пока доволен! Молодцы! 
Вы нас не подводите, а то неудобно будет  перед шефом, это  все  таки важная персона.
И гости будут непростые.
Он может очень  расссердиться, если что-то будет не так.
Значит, так…, -с лицом очень озабоченного предстоящим мероприятием человека, ты вконец произнес - сейчас, по шустрому, в темпе,  времени у нас в обрез,  накройте один стол  в счет  общего заказа, мы проведем небольшую дегустацию!
Да  пару сумок  возьмем с собой,
надо будет  перед выездом  с  шефом и его гостями  подкрепиться».
Директриса побежала исполнять указание   «посланников» заказчика.
Мигом  стол украсился самыми изысканными блюдами, от черной  икры, красной рыбы до салатов, тефтелей, блинов  и литровых бутылок  элитной пшеничной водки с винтовой пробкой.
А закуска и выпивка еще на две  сумки, пока вы трапезничали, уже перекочевала  в салон  автомобиля.
Назидательно,  еще раз, предупредив директрису, чтобы все прошло по плану и   без накладок,  ты важно, с чувством исполненного долга,  сел в ожидавшую машину, которая доставила вас к  теплоходу.
Содержимое сумок хватило вам на  три дня сытной  жизни на просторах великой реки матушки Волги.
Далее ваше путешествие продолжилось.
Но надо было пополнить запасы продовольствия, которые имели свойство быстро заканчиваться.
Пристали к другой пристани.
Тоже поселок крупного района.
Ты изменил объект очередного похода.
« Бомбиле»  приказываешь, чтобы вез  вас на центральную торговую  базу.
Подъезжаете.
Выходишь  в шляпе, строгий  галстук и темный пиджак придают солидность.
Важно, с каменным лицом, со степенной походкой  ты направляешься  к заведующему базой.
Представляешься руководителем группы, сопровождающей ветеранов войны.
Но среди которых два участника обороны на Малой Земле, воевавших вместе  с Леонидом Ильичем Брежневым. 
Необходимо помочь выполнению важного государственного мероприятия.
Это экскурсия фронтовиков по местам боевой славы- посвященного дню  Победы над проклятыми фашистами.
Для этого необходимо срочно организовать продукты, если, не дай Бог   наверху узнают, что ветераны не накормлены, никому не сдобровать.
Заведующий  базой - мужик тертый,  потому  понятливый и дальновидный.
Со словами «понял,  айн моумент!» аж подпрыгнув  в  кресле,   дает кладовщику команду.   
И две большие  сумки, в которые  умещаются   две бараньи ножки,  несколько килограмм сливочного масла,  килограмм на пять круг голландского сыра, несколько  палок конской  колбасы, восемь бутылок водки,  вплоть до дефицитного черного импортного кофе, чая   и много всякой снеди перекочевывают из склада в багажник авто.   
И сам заведующий базы  в покорной,  подобострастно - согбенной позе провожает «высоких гостей» до самой машины.
Они   в глубине  души  лелея робкую надежду, что Леонид Ильич,  вдруг узнав о такой трогательной заботе к его сослуживцам, заберет  его из провинции, на повышение, в   кремлевскую  торговую базу, где  ассортимент, объемы и возможности несравнимо выше.
И вы уезжаете.
И снова с удачей.
Как тебе удавалось так сыграть, ума не приложу.
Так естественно импровизировать, что ни у кого не возникало малейшего повода усомниться в серъезности твоих рассказов.
Как-то подъехали с тобой по делу к воротам одного
строго охраняемого объекта, в Грозном. Я за рулем моего авто, ты как всегда в галстуке и шляпе, сидишь рядом. 
Шлагбаум опущен, охранник подходит, ты   важно достаешь из кармана  красную корочку от пачки «Прима» (больше нечего достать).
Свернув его в ладонь так, что видна только ее красная часть  и протягиваешь на секунду, охранник, понятливо  кивнув головой,  стремглав   бежит открывать шлагбаум.
И мы спокойно  заезжаем  туда, где  въезд для постороннего  транспорта строго запрещен.
Тебе позавидовал  бы сам  Остап Бедер, а Ильф и Петров, живи они в наше время,  дополнили бы свое произведение «Двенадцать стульев»  новыми сюжетами.
И еще такой случай.
Мы с тобой  поехали в Ставропольский край.
Нашему хозяйству требовалось завести суточных утят, для  доведения до кондиции и сдачи государству, чтобы закрыть план совхоза по мясу.
Была предварительная договоренность с инкубаторной станцией  на отпуск 20 тысяч суточных утят.
Перед  выездом  дополнительно был телефонный звонок о времени вывоза.
Мы заказали огромный автобус «Икарус». 
Для размещения картонных коробок водители  сняли, кроме нескольких, все  сиденья в салоне и  рано утром вместе с тремя птичницами выехали, чтобы успеть к обозначенному времени.
Добирались  почти 6-7 часов. Наконец,  въезжаем во двор инкубаторной станции.
Перед этим выпили с тобой за удачу по сто грамм грозненского коньяка « Войнах».
Я успел закусить, а ты остался в салоне.
Вижу во дворе грузится,  какая-то машина. Директор станции тут же.
Объясняю:
«Вот я приехал за своим заказом».
Директор, как-то лениво повернувшись в мою сторону, отвечает:
 « Извините, но утят больше нет, эта  загрузка последняя.»
Я удивленно спрашиваю: «Как это так, нет?
Мы же созванивались, договорились и вы обещали отгрузку!»
Директор: « Произошла ошибка и возникли некоторые непредвиденные обстоятельства».
Я говорю: «Мы же договаривались с Вами и  с Вашим руководством!!.
Мы  проехали  несколько сотен километров!!!
Как Вы можете! Это  с Вашей стороны бесчестно.
Вы нас сильно подвели.»
Но он меня уже не слышит и только
пожимает плечами.
Моему удивлению и возмущению нет предела.
Иду к автобусу, опустив голову.
Открываю дверь.
Зулкарни в этот момент сидит  в позиции принятия закуски – вареное яйцо наполовину уже во рту.
И искоса,  одним глазом он смотрит на  мое злое и расстроенное лицо.
Вопрос: «Что?»
Говорю: «Нет утят!»
«Как это нет?»-
 удивленно восклицает  Зулкарни.
Разжевывая, проглатывает яйцо  на ходу  и, поправляя галстук и  шляпу,  выскакивает из автобуса.
-« Где он?»
Я показываю пальцем в сторону директора.
Зулкарни идет на него, как танк.
Подойдя  сзади, твердо берет под руку и ведет в сторону, что -то выговаривая.
На лице директора  удивление,  он  не может сообразить, откуда взялся этот солидного вида человек в галстуке и шляпе, в черном костюме и с таким нахрапистым, требовательным и  безаппеляционным тоном голоса.
Я тоже подхожу.
Зулкарни ему - «Вы понимаете, откуда и от кого мы приехали?!!!...
Вижу,... не понимаете!
Чтобы вы знали, это договоренность руководителей нашего обкома и вашего крайкома партии.
Как Вы смеете отменять то, что решено ими?... Кто Вы такой?
Вам головы не сносить, если об этом узнают в тресте Вашем!
Вы понимаете, если мы вернемся без утят, что это катастрофа, прежде всего для Вас?!!
А для вашего края не будет ни бензина, ни солярки, ни битума.
Станут ваша станция, ваши совхозы, колхозы. 
Вы это хоть понимаете?...»
Директор растерянно молчит.
«В вашем тресте, которому вы подчинены, в вашем районе, к которому вы относитесь, это прекрасно знают и если по вашей вине это произойдет, вы понимаете,  что вас самого ждет?...»
Басистый голос Зулкарни тверд, словно гранит, звучит  весомо  и убедительно.
Директор хлопает глазами, даже не пытаясь возразить хотя бы одним словом.
Он ошарашен таким шквалом ожидаемых последствий.
Он сломлен!
Это видно по его растерянному лицу. 
Глаза бегают, лоб покрылся испариной, чувствуется напряженная работа застигнутого врасплох  мозга.
Зулкарни  это видит и, не выпуская  инициативу из своих   рук, продолжает:
«Так,  сейчас же, немедленно, я вам приказываю!
Отмените отпуск в ту машину, разгрузите  то, что погружено и перегружайте  в наш автобус!
У Вас еще есть шанс исправить свою ошибку.
Пока  не поздно! Не медлите, действуйте!...»
Директор,  как загипнотизированный, начинает медленно, опустив плечи,  двигаться к загружаемой машине. Видно, как удивленно встрепенулись грузчики клиента,  как раздался глухой  недовольный ропот, когда директор сказал им что-то. 
Видно, как он  разводит руками, указывая в нашу сторону, оправдываясь, «вот видите, я здесь бессилен, приказ сверху».
Разгружаются.
Мы подгоняем свой автобус.
Загрузив все двадцать тысяч утят, двинулись под дружный  хоровой  писк  желтеньких комочков и  к полночи были уже дома.
…Как -то недавно по дороге сломалась автомашина, на которой я добирался из Нальчика в Чечню и пока водитель устранял неполадку в карбюраторе, я  под моросящим дождем ходил рядом с остановкой придорожного поселка и спрашивал прохожих, не знают  ли они Зулкарни, Корнея, друга моего.
(Мне о его смерти сказали  позднее).
И  в ответ все качали головами: "Нет, не слышали, не знаем".
Мне говорили  знакомые,  что он перебрался  в Кабарду, когда начались боевые действия в Чечне.
Он должен жить  где-то здесь, в районе Нарт-Калы.
Почему-то я думал, что он должен быть именно в этом поселке, обязательно на этой трассе, чтобы иметь возможность после войны  по прямой дороге вновь вернуться в свою просторную, уютную, хлебосольную квартиру в грузинском доме на пятом этаже у  грозненской   площади «Минутка» .
Почему-то  я думал, что он выберет местом своего вынужденного проживания именно такое место, поближе к основной трассе, для быстрого вовращения обратно.
Но, даже, если бы Зулкарни вернулся, его   вместо  дома ждал огромный пустырь.
Всё взорвали для удобства ведения  боевых действий, чтобы была  видимость и простреливаемость.
Варварство современного века- разрушать,  убивать друг друга.
В прицел  снайперской винтовки должен попадать человек, чтобы он не мог спрятаться в этом самом доме.
Даже если он совершенно мирный человек, даже если он преклонных лет старик,  женщина или ребенок.
Взорвать то, что не тобой построено, не тебе принадлежит, ты не имеешь к этому дому, к этой земле никакого отношения! 
Здесь многие годы трудились сотни тысяч людей, чтобы свить эти гнезда для себя, для детей своих, для мирной жизни.
И все это  в угоду политикам и безмозглому чину  в военной форме, захотевшему, не задумываясь о мирных людях,   снести целый квартал, целые города и села.
И этот варвар,  с таким усердием, словно выполняет важную для мира благородную миссию, загнал сюда минеров.
И они,  заложив тонны взрывчатки под остов зданий,  поочередно уложили десяток домов, оставив на их месте груды  развалин.
Дома, столько лет служившие людям,  жившим   в мире.   
Где учились, любили, справляли именины,   свадьбы,  рождались, радовались светлому дню,  погоде,  солнцу. 
Многоэтажные дома проваливались в никуда, поднимая столбы пыли и  истошно исторгая  в небо почти животный стон.
И потешались, и потирали, наверное, от удовольствия  руки современные вандалы  от  ювелирно и мастерски исполненного акта разрушения.
Старшее поколение помнит, как сложно было получить квартиру, как тяжек был этот процесс унижения.
Надо было долго  трудиться,  чтобы иметь счастье попасть в какие-то списки предприятия, в мифический список важных очередников,  льготников  и так далее.
Но и после этого даже далеко  не всегда и не всем это удавалось.
И среди этих взорванных домов,  дом моего друга Зулкарни, черкеса - кадыка.  Который волею судьбы,  в так называемое «застойное время», был   занесен в Грозный  со  своей Родины. 
Которая тоже, сотни лет назад, не менее  безжалостным образом была взорвана и превращена варварами прошлого в груду камней и  золу.
И вот они его догнали и здесь, на  этой священной земле, на земле все того же многострадального Кавказа...
Друг Зулкарни!
Неужели   ты среди  сотен тысяч несчастных, кто морально и физически не вынес  этого удара?
Удара, который  в одночасье лишил всех  всего, что было нажито  многолетним непосильным трудом!
Потеря  в  один день  друзей, родных, работы, покоя, насиженного места, родных стен, благодати божественной  природы  не заканчивается просто так.
Она не проходит бесследно... 
Знаю на примерах  ушедших в мир иной моих друзей и знакомых,  не выдержавших  безмерную  тяжесть чудовищной  драмы двадцатого века.
Неужели старуха-Смерть смогла обмануть тебя открытого,  веселого, хлебосольного, талантливого на выдумку и так же талантливо, виртуозно  ее исполнявшего,  Остапа Бендера  80-х годов?
Не может этого быть потому, что ты мог,  симпровизировав на ходу  что-нибудь, придумав какую-нибудь байку или   даже изобразив саму старуху-смерть,  сделать так,  что и она,  в безудержном смехе, бросив косу,  отступила бы назад.
Ты не мог так рано уйти из жизни, ты не имел на это никакого права!
Поэтому, я не верю, великий черкес Зулкарни, что тебя нет.
НЕ ВЕРЮ!!!.