Из гл.18 http://www.proza.ru/2011/05/27/457
В моих поисках личного Учителя того периода представителем православного пути стал для меня Юрий Кириллович Линник. Это был интеллигентный, пожилой и тяжело больной человек, известный лениградский скульптор, имевший собственную мастерскую на первом этаже дома по Большой Морской улице, где он не только работал, но и жил. Ныне его уже нет на этом свете, а тогда в его мастерской часто собирались самые разные люди, для каждого из которых находилась и чашка чая, и доброе слово. Юрий Кириллович всуе о Боге не говорил, православный путь не пропагандировал, но жил по-христиански: скромно и с любовью к окружающим. В отгороженной части его огромной мастерской находился настоящий алтарь - семь или восемь рукописных, огромных икон с мощной энергетикой: стоять возле них было и удивительно хорошо и немного страшно - иконы были живые. Глаза Христа и святых, казалось, пронизывали тебя насквозь! Куда ушли эти иконы после его смерти, и догадался ли Линник завещать их какой-нибудь церкви, я так и не знаю. Умер Юрий Кириллович в июне 1992 года от рака, но, несмотря на тяжелое заболевание, ушел из жизни достойно и красиво. Даже в больнице, в свои последние дни, он поддерживал других больных и словом, и делом.
В этот же период я договорилась о новой встрече с Яном, желая обсудить с ним некоторые тонкости гурджиевского учения. Как выяснилось, Ян с этой, сильно интересовавшей меня тогда эзотерической школой был совсем не знаком и не захотел в ней разбираться. Как и все мы, он был готов учить других тому, с чем свыкся сам, и не испытывал потребности разбираться в новых для него системах мышления. Наша беседа быстро сменила направление. Она была мне интересна, хотя по существу. Ян не разрешил ни одного из моих насущных вопросов, но и не изменил моих взглядов. Школа Яна была столь же хороша, как и многие другие, ей подобные. В то же время, она оставалась ОДНОЙ ИЗ многочисленных игр ума, зацикленного на важности своего функционирования.
В разговоре Ян случайно упомянул древний оккультный символ, имеющи1 вид креста, помещенного в центр круга. Именно такой крест - красный в синем круге - сначала привиделся мне на Памире во сне, а потом многократно появлялся перед моими глазами во время наших «медитаций» в излучине реки Каратаг. Оказывается, центр круга в оккультизме символизирует Бога Творца, не имеющего формы, но ограниченного своей собственной идеей сотворения проявленного мира, символически обозначаемого кругом. Творец сообщает созданному им пространству частицу своей энергии - дает ему жизнь (в символическом изображении - крест), чтобы сделать ее способной сохранять форму и сопротивляться окружающим силам. У креста и у круга общий центр - Творец, имеющий двоякую цель: творить миры, распространяя их в пространстве, и в процессе их развития возвращать свои создания к самому себе. Горизонтальная ветвь креста означала жизнь человека, в бесконечности проявлений которой он должен все крайние точки вернуть к центру. Вертикальная черта креста напоминала о необходимости принятия противоположности начальных принципов существования для такого возвращения. Даже цвета, увиденные мной в этом памирском знаке, оказались не случайными. По объяснению Яна, синий и красный цвета символизировали астрал: красный (цвет креста) - солнечный, янский астрал, энергия которого нацелена на активное преобразование, а синий (цвет круга) - лунный, иньский астрал, присущ бессознательному и пассивному началу мира. Вот и не верь после всего этого в чудеса! Может быть и правда, тот странный символ, несколько раз приснившийся мне в горах во время нашего пребывания «в Зоне», был не моим воображением, а серьезным знаком, пропуском, предъявленным мне неведомыми и невидимыми Учителями?
Третьим наставником, которому я нанесла визит в эти дни, стал Володя Герасимов, проводивший занятия в группе здоровья на основе китайской гимнастики ТАЙ-ЧИ. Володя несколько раз приходил на мои занятия, а я - на его. Он нравился мне, как человек, хотя становиться преданным поледователем его школы я не планировала. Подарком нашего долгого и интересного общения стала мысль, нашедшая в моей душе полное согласие. Всевозможные настройки на возвышенных идеях, на культивировании в себе излучения света и добра, так широко распространенные в эзотерических школах, часто вредны: они способствуют работе воображения. Человека, несвободного от пороков, они уводят от работы над собой. Более действенно самонаблюдение с разотождествлением со своими Я. Прежде всего увидеть нужно свои недостатки, освободиться от них, и тогда нужные положительные качества расцветут в нас изнутри. Наша задача не привносить что-либо в себя, а очищать себя путем осознания того, что есть. Индусы исповедуют ахимсу - неприношение зла, а отнюдь не любовь к ближнему, как христиане. Может быть, именно поэтому христиане чаще, чем индусы, следуя воображаемым идеям о благе и любви для всех, на деле играют на руку насилию и злу?
С другим ленинградским Гуру - Владимиром Антоновым, впоследствии ставшим известным автором книг магазинов эзотерической литературы, а тогда - только еще популярным учителем в группах здоровья, я договорилась о встрече в Московском Парке Победы. Антонов работал с энергетическими чакрами. С помощью асан, мантр и коллективных медитаций он внедрял в своих последователей принципы любви и самосовершенствования. Антонов мне не понравился. Была в нем какая-то слащавость, неискренность, его христианские троекратные поцелуи при встрече и прощании и его ласковые прикосновения рук очень сильно отдавали типичной сексуальной озабоченностью стареющего, но все еще бодрого мужчины. Он не произвел на меня впечатления ни своим внешним видом, ни блеском ума, а наша прогулка по аллеям парка не подарила мне ничего того, что запомнилось бы надолго.
Более интересной и полезной оказалась встреча с Моной – той самой, с которой мы когда-то ездили на Памир в поисках Снежного Человека. Встреться мы с ней немного раньше и при других обстоятельствах, я бы почла за удачу считать себя ее близкой подругой. Мне нравился ее четкий, логический ум, чисто женское умение все приводить в систему и отрабатывать детали, но, при этом, мужское умение делать выводы и отыскивать главное, не закапываясь в мелочах. Очень многое в стиле ее работы напоминало мне мой собственный: я охотно прислушивалась к ее мнениям. Мона была и оставалась для меня проводником «Четвертого Пути», ее знания о котором тогда во много раз превосходили мои. Мона щедро поделилась со мной и книгами Мориса Николла, не все из которых еще прошли через мои руки, и, главное, живо проиллюстрировала некоторые важнейшие понятия учения чисто житейскими, конкретными примерами. Мона еще больше убедила меня в полезности и приемлемости для меня Гурджиевского пути и навела на сумасшедшую мысль посвятить очередной учебный год в моей - седьмой по счету группе изучению идей Гурджиева и Успенского. За подобное в то время в Ленинграде не брался еще никто: книги Успенского написаны сложно: для понимания его идей требовалась постоянная практика учения в непосредственной жизни, причем прочувствованная на собственном опыте. Давать эту школу в группе было рискованно: идеи учения могли оказаться понятыми слушателями в совершенно неправильном понимании. Тем не менее, решись я на это неподъемное дело - в течение одного или нескольких лет своим языком пересказывать моим «йогам» все эти изумительные восемь книг, я стала бы знатоком данной школы - получила бы знания, которые ни один Учитель и ни за какие деньги никогда не смог бы мне дать.
Как обычно, обретение конкретной цели стало наилучшим моим лекарем. С этого дня я больше не нуждалась в наставниках. Мне вновь захотелось быть самой собой, не оставаясь той же самой.
Период 1988-89 годов вошел в историю, как вершина Парада Планет - интересного астрономического явления, при котором все видимые с Земли небесные тела последовательно, на протяжении 12 лет (с 1982 по 1994 годы) выстраиваются вместе в одном секторе неба. При этом, на 1989 год пришелся еще и пик солнечной активности. Не случайно астрологи и прорицатели сразу же начали предсказывать различные катаклизмы и перемены в социальной жизни, а газетчики радостно подхватили эти идеи. Заговорили об обнаруженных озоновых дырах в земной атмосфере, угрожавших жизни землян, усилился всеобщий интерес ко всяческим чудесам и загадкам. Все чаще из официальных источников можно было услышать об астрологах, экстрасенсах и телепатах, кажется, в это же время появилась серия телепередач о «барабашках» - полтергейсте, передвигающем мебель и бьющем посуду в некоторых квартирах. Раньше подобного «вольнодумия» в Ленинграде и представить себе было невозможно.
Для меня зима того года запомнилась еще и редким для нашего города, затянувшимся бесснежьем: оттепель следовала за оттепелью, в короткие зимние дни в нашем городе было постоянно темно, грязно и неуютно. Казалось, сама природа за что-то обиделась на человека. Самой популярной информационной телепередачей тех лет стала «600 секунд» журналиста Александра Невзорова. Невзоров выносил на суд зрителей все криминальное, что жило и процветало в нашей стране. Каждый его выход в прямой эфир всех будоражил и повергал в ужас: то он вел передачу из крематория, то из морга, то вскрывал неприглядные факты на ленинградском мясокомбинате, то вел репортаж прямо из жутких ленинградских коммунальных квартир, а то и прямо с места только что совершенного убийства. Невзоров всюду проникал и никого не боялся, его передачи были жестоки, но очень смелы, и для изголодавшихся по правде советских граждан казались «лучом света в темном царстве». Зарождалась новая правящая элита - демократическая, первыми представителями которой была интеллектуальная интеллигенция, мечтавшая об изгнании всей партийной номенклатуры со всех руководящих постов.
Горбачев уже давно не управлял этим процессом, поскольку сам стал его заложником. Количество продуктов - самых обычных: масла, молока, мяса, колбасы - все время уменьшалось, перечень верхней одежды, которую можно было свободно приобрести в ленинградских магазинах, становился до безобразия скуден: ленинградцы ездили отовариваться в Москву, где товаров было значительно больше, -в командировки или посылала «гонца» со списком товаров, проезд которого в оба конца коллективно оплачивали. Пассажиры поезда Москва-Ленинград, прибывавшие на Московский вокзал, поражали изобилием сумок и рюкзаков, набитых разным товаром. Уезжая в трехдневную командировку в Москву с пустой сумкой, я возвращалась оттуда загруженной под завязку: посещение Московских универмагов стало для меня не менее важной целью поездки, чем посещение московских театров и музеев.
В декабре 1988 года, в самый пик предрождественских морозов, мы вчетвером с девочками из моей группы, собрались в Пюхтицу, где находился действующий женский монастырь. Добирались рейсовым автобусом, курсирующим до Таллина, и, не доезжая до места назначения, в эстонском городке Йыхве пересели на другой автобус до Куремяа. При входе на территорию монастыря располагалась гостиница для паломников, за проживание в которой платы не брали и даже трижды в день кормили, но паломники добровольно подключались к монастырским работам - послушанию, поручаемому им настоятельницей. Территория монастыря и удивительная чистота комнат гостиницы поражала: все там было вылизано, отстругано, покрашено и перемыто, постельное белье сверкало белизной. В нашей комнате, помимо четырех кроватей, стоял деревянный струганный стол, а в углу висела икона. Кормили всех на первом этаже - за длинным столом, с обязательной молитвой перед вкушением пищи, все женщины - с покрытыми платком головами. Пища была очень простой, но чисто приготовленной - рыбный суп, винегрет, каша. Возле храма и в домах монахинь все также сверкало чистотой, дорожки между домами были тщательно прочищены от снега. В храме, за исключением двух или трех священников, службу вели только женщины - монахини: все в черном, лица бледные, отрешенные. Против нашего ожидания, их лица вызывали не восхищение, а сострадания к ним: не женская видно эта доля - обрекать себя на добровольное одиночество! Мы честно отстояли все положенные в храме службы - от начала и до конца, но, выйдя на улицу, сознались друг другу, что здесь, среди сосен и снега, нам всем гораздо лучше. Храм давил на нас, ожидаемое ощущение благоговения и радости на нас не низошло.
Самым приятным моментом поездки оказалось купание в святом источнике - речке с ключевой водой, бьющей из-под земли, над которой монашенки выстроили часовню. По преданию этот ключ возник после явления в этих местах Пюхтинской Божьей Матери, голубая икона которой украшала стену часовни. Перед погружением в святую воду требовалось испросить благословения батюшки в храме. Вся прелесть погружения состояла в том, что происходило оно в двадцатиградусный мороз, практически на улице. Мне, как моржу с трехлетним стажем регулярного купания, это было делом привычным, но девочки, хотя уже и пробовавшие ходить со мной на Неву, не были подготовлены к этому испытанию.
К источнику мы пошли рано утром, когда во дворе еще было темно- прямо с утренней службы. Вместе с нами в часовенку над ключом пришла немолодая монахиня, захватившая с собой свечу. В мерцающем свете свечи, в обледеневшей купальне мы разделись догола. Монахиня запела молитву, все перекрестились и по очереди по ступенькам спустились вниз, в воду, доходящую нам примерно до пояса. Каждая совершила по три полных погружения в холодную воду речки с головой, как это подсказала нам монахиня. Как мы поняли, такое омовение время от времени совершали все обитатели этого монастыря.
Одевшись и выйдя из часовни, я увидела встающее из-за леса солнце. Все вокруг в предрассветных сумерках казалось голубым - и снег, и небо, и сосны, и даже икона Божьей Матери на часовне светилась голубым светом. В сердце возникла необъяснимая радость - состояние, ни в какое сравнение не идущее с тем, что я чувствовала во время долгой, мучительной для меня службы в храме монастыря, после исповеди у местного священника. В тот день, стоя возле чудодейственного источника, я подумала, что мне не нужен посредник в лице церкви между мною и Богом, что Бог живет во мне самой, и что Он - в воде, в лесе, в природе, - в самой жизни, а вовсе не в храме!
Продолжение следует