Я сидел на кухне и допивал зеленый чай. В голове поселился сверчок, который своим непрерывным цоканьем о расставании вызывал ужасную боль в голове. Меня никогда не бросали женщины, обычно они надоедали мне первыми. Но она… все было именно так, как я хотел. Она как будто читала мои мысли и угадывала желания, я делал все, что она говорила, а самое главное, что я хотел это делать. Я знал, что она со мной не на всю жизнь. Я был готов, что когда-то она уйдет. Так почему же теперь в моей голове так пусто от новости, молнией ударившей в самую середину черепной коробки или, быть может, сердца?
Когда я познакомился с ней впервые на презентации новой книги Л. Дереша, я сразу заметил ее. В ней была искра. Она играла с моим взглядом так, что я понял, что пора идти на абордаж. Ее звали Аня. Я пригласил ее в арткафе выпить горячего шоколада. Она улыбнулась и согласилась. Эта улыбка, необычная, еле заметная, как улыбка хищника, преследовала меня все время. В кафе я понял, что она умна, и это заинтересовало меня еще больше. Охота началась. Я предложил продолжить знакомство, прогулкой по парку, но она возмутилась: «неужели вы думаете, у меня так много свободного времени? Или вам, мужчинам, кажется, что девушка целый день занимается тем, что хлопочет о своей внешности и ждет вас?». Попахивало феминизмом. Но я все же осмелился взять у нее телефон. И даже не знаю, стоило ли это тогда делать. Она дала мне визитку. Эта скромная девушка в милой белой рубашке была профессиональной фетиш моделью.
Я позвонил ей в тот же вечер и попросил о встрече, но, вероятно, мои флюиды на нее не подействовали, и она вежливо отказалось, аргументировав это отсутствием времени. Я сдаваться не собирался. Не одна девушка еще не говорила мне нет. Я позвонил ей через три дня. При этом все эти три дня каждый день, как по расписанию, утром и вечером, я смотрел на ее фото на визитке и мечтал о встрече. Я уже думал, что она вновь мне откажет, но Аня согласилась встретиться со мной на литературном вечере в ту пятницу. Оставалось 2 дня.
Литературный вечер прошел отлично, хотя я толком не помню, кто выступал, потому что не мог оторвать взгляда от Ани. Она сидела, положив ногу на ногу, тонкая ткань ее фиолетового легкого платья волнами сползала по ножке и по плечу, обнажая его ровно на столько, чтобы это не выглядело вульгарно. Она предложила мне выпить странного зеленого отвара: «попробуй, настойка на кедровых шишечках, очень вкусно, но будь осторожен, даже от небольшого количества мозг выносит быстро». Мне было давно не 14лет, когда пьянеешь от рюмки водки, поэтому я не придал ее словам значения. Настойка была великолепна, сладковатая на вкус и совсем некрепкая. И от пары глотков меня потянуло к ней еще больше, я подсел ближе и понял, что боюсь ее даже обнять. Я обнимал такое количество девушек, а ее боялся. Почему-то это чувство мне совершенно не понравилось и я, преодолев его, обнял Аню. Казалось, у меня обострились все органы чувств, я вдыхал запах ее волос, слушал, как течет кровь в сонной артерии, запах горьковато-сладких духов, которыми была пропитана ее кожа. Она пила розовое вино и так красиво постукивала длинными фиолетовыми ногтями по тонкому стеклу бокала. Еще глоток злополучной настойки и… я проснулся дома от звука будильника. Голова гудела. Кто придумал этих звенящих по утрам монстров. Завязший в своих мыслях, я пошел на работу.
Так все и началось. В этот же день я позвонил ей снова, мы встретились, гуляли по парку, разговаривали о жизни и корице, о смерти и кофе, шоколаде и звездах, химии и сигаретах, животных и свободе, музыке и черничных кексах. В тот вечер мы сидели на крыше заброшенного дома, куда она меня привела, и я поцеловал ее сладкие от клубничного сока губы. После чего она снова одарила меня той хищной улыбкой, от которой у меня стадо муравьев по телу начинали танцевать рок-н-ролл, и сказала, что ей пора домой. Я провел ее и стоял под ее подъездом, глядя ей в глаза и все еще надеясь, что она предложит подняться к ней, но чуда не случилось. Поэтому я поцеловал ее на прощанье и побрел домой. Меня пугал факт того, что прошла уже неделя, и она до сих пор была не в моей постели. Но мне это даже чем-то нравилось. И нравились бабочки в животе.
Это были полгода сказки. Я жил только ей. Я дарил ей цветы, мы пили кофе в ее любимой шоколаднице, ходили на литературные вечера и рок концерты. Каждый раз она была разной: то милая девушка с зелеными глазами и золотистыми прядями волос, спадающими на плечи, сидящая у окна за книгой и пьющая не по-женски крепкий кофе, то яркая стерва с темным макияжем, кожаным корсетом, обтягивающей короткой юбке и лаковых сапогах на шпильке, то строгий короткий деловой костюм с красивым изящным декольте и чулками. Она почти всегда носила чулки, и каждый раз яркий ободок выглядывал из-под юбки и сводил меня с ума. Лишь через месяц она согласилась зайти ко мне. Я был уверен, что она была пьяна, после бутылки красного вина, выпитого на двоих на крыше того же дома, где я когда-то впервые ее поцеловал. Она отказалась от кофе, расстегнула мне рубашку и провела ногтем по шее. Это было больно, но чертовски приятно. Я был уверен, что она была пьяна, но, когда мы уже оказались у меня на кровати, она посмотрела мне в глаза, снова хищная улыбка. И я понял, она все прекрасно понимала, и алкоголь даже не прикоснулся к ее разуму. А вот мой разум явно решил оставить меня, потому что адекватно соображать, видя ее тело, я больше не мог. Я проснулся, но ее не было рядом. Минутный страх, что меня использовали. Я побрел на кухню и снова заварил себе зеленый чай. Я не мог ничего понять. Было 5 утра, а она уже ушла…зачем? Неужели это конец.
Я позвонил ей после обеда, она сказала, что ей срочно нужно было на работу и, поэтому ушла. До этого я ничего не слышал о ее работе, она не хотела об этом говорить, а я не сильно и допрашивал. После каждой ночи, проведенной вместе, она уходила рано. Но мы были вместе, и я был счастлив. Через два месяца я предложил ей переехать ко мне. Она жила в общежитии с другом-хиппи, который любезно кормил ее ужином, потому что у нее не было времени заниматься хозяйством, и курил вместе с ней траву, чтобы расслабиться после тяжелого рабочего дня. Мне не очень нравился этот хиппи, но ей было так удобно. Она согласилась лишь на третий раз и то после того, что я пообещал, что буду кормить ее ужином и ничего не буду запрещать. Лишь тогда, я начал потихоньку узнавать о ее жизни. Каждый день сутра она бегала, потом пила крепкий кофе и шла на работу. Как оказалось фетиш- модель это было не основное ее занятие. Она работала секретарем в какой-то компании, приходила с работы в 4 часа вечера злая и раздраженная. Поначалу я пытался ее успокаивать, но потом понял, что лучше в течении часа ее просто не трогать. Иногда ей звонил неопределенный номер, она собирала рюкзак и, ничего не сказав, уезжала куда-то и возвращалась поздно ночью, выпившая и довольная. Я пытался узнать, что это все значит, но в ответ получал лишь хищную улыбку. Она просила меня не спрашивать ничего и уверяла, что я у нее один и ничего неприличного там не происходит. Меня порядком раздражали эти ее «заказы», но я привык и ничего не спрашивал, потому что обещал. Тем более заниматься с ней любовью после этих ее поездок было вдвойне приятно, потому что она как будто становилась другой, яркой и дерзкой. Да и, впрочем, я был рад, что она приезжала домой и спала со мной, а не с кем-то другим. Вечером по пятницам она курила траву на кухне, смотрела в окно, пила вино и слушала блэк металл, который с трудом выдерживали мои барабанные перепонки. В эти минуты она была далеко от мира сего. По субботам мы гуляли с ней по парку и пили горячий шоколад во французской булочной. Утром я уже мог застать ее возле себя рядом и насладиться запахом ее волос и кожи, мне этого так не хватало ранее. В моем холодильнике начали появляться суши, сок и много мяса. Она очень любила суши. В квартиру медленно вползала женская одежда, разбросанная везде и всюду, ноутбук, и везде лежали стопки листов, исписанных ее мелким почерком, кисти и холсты. Она любила рисовать. Иногда ее целый выходной нельзя было отвлечь от холста и осмелюсь сказать, получалось у нее довольно недурно. А главное мистично и эмоционально. В ее картинах был какой-то скрытый шарм. А по вечерам за чашкой кофе или сигарой она исписывала несколько листов своим мелким почерком, но никогда не давала мне читать. Говорила, что стесняется и даст прочесть чуть позже, когда допишет. Я не лез в ее личное пространство. Когда захочет, она покажет сама. Теперь у меня в углу спальни поселилась гитара, на которой она тихо играла по ночам или вечерам, полуобнаженная, лишь немного прикрытая легким халатиком или краем простыни, такая красивая, и я скажу, что мне это безумно нравилось. Ее любили мои друзья, она всегда была веселой и легкой в компании, как будто ее жизнь все еще так же беззаботна, как у 5 летнего ребенка. Всем это нравилось. Иногда она выкуривала крепкую сигару, снимая стресс после «заказов». Я старался максимально облегчить ей жизнь: готовил ей ужин, поил кофе сутра, в то время как мог бы вставать на работу на 3 часа позже, чем она. Я не задавал лишних вопросов, за что она была мне благодарна, дарил ей белые орхидеи, терпел ее музыку. Я любил ее. Я поменял работу и повысился в должности, потому что она так захотела, мы ездили в Австрию кататься на лыжах, пили горячий глинтвейн и бродили по заснеженным тропинкам, наслаждаясь друг другом и природой. Она рассказывала мне о мире, о кусочках своей жизни, об искусстве и литературе, о красивых местах и заброшенных зданиях. Мне иногда, казалось, что она в 10 раз старше меня и успела уже многое повидать. Но ей было всего 21, по крайней мере, она так говорила, я никогда не видел ее паспорт. Мне было 26.
Однажды она пропала на неделю. Я не находил себе места. Телефон был в зоне недосягаемости и сумка с вещами для «заказов» испарилась вместе с ней. Я заходил в ее старую квартиру, но хиппи сказал мне, что вернется, и такое бывало и раньше. Я немного успокоился, но все равно ничего не понимал и мысли гризли мою голову как голодные собаки. Она вернулась через 7 дней в 5 часов утра, когда я спал, и разбудила меня своим поцелуем. Я не мог поверить своим глазам. Приехала, как ни в чем не бывало. Я помню, тогда у меня первый раз сдали нервы. Я кричал. При чем я кричал не на нее, а вообще. Она сидела на кровати и молча смотрела на мою истерику, без единого движения, а я ходил из стороны в сторону, кричал и швырял вещи. Я тогда сказал все, что накипело за долгое время. Когда я успокоился и сел на пол в упадке сил и осознания невозможности что-либо сделать, она пошевелилась, наконец. Аня встала, переступила через разбитую вазу, подошла ко мне ближе и обняла. Я почему-то этого не ожидал совершенно, столько нежности было в ней тогда. Она сидела на полу и гладила мои волосы, спадающие с лежащей на ее коленях головы. Тогда она впервые шепотом, дрожащим голосом, произнесла фразу « я тебя люблю». Я был опустошен, но внутри теплился огонек. Мы лежали все ночь, снова разговаривали о звездах, пили горячий кофе и целовались. Через несколько часов она рассказала мне, что ей предложили фотосессию во Франции у известного альтернативного фотографа, о которой она мечтала очень давно. И поэтому ей нужно было уехать. Я не понимал, почему она не сказала мне, а она ответила, что боялась, что я не отпущу ее, и ей придется выбирать между мной и мечтой. Она показала мне портфолио. Два толстых альбома в красивых кожаных переплетах. Один был полон фотографий с разных фотосетов в фетиш стиле: латексная одежда, идеально обтягивающая ее тело, невероятной высоты шпильки и платформы, сумасшедшие прически и макияжи, цепи, наручники, ножи, море эротики. Я понял, почему она не хотела рассказывать о своей второй работе. Так она снимала стресс и судя по всему за это очень хорошо платили. Ощущение, что она выплескивала что-то, что было внутри нее. Каждый раз новое чувство: ненависть, агрессию, грусть, смущение, злость, садизм, страсть, романтичность,- все накопленные чувства, не имеющие полного выхода в жизни. Второй альбом был заполнен лишь одним фотосетом, сделанным тем известным французским фотографом и был действительно великолепен. А сзади лежал номер журнала, на котором на обложке была… она. Аня была профессионалом. И после всего этого она вернулась ко мне, я не мог в это поверить. Я посмотрел все фотографии и, закрыв последнюю страницу альбома, повернулся к ней. Она улыбалась и курила.
И что же теперь? Теперь я сидел и допивал этот безвкусный зеленый чай, а она собирала вещи у меня в комнате. Я крутил в руках кольцо, которое сегодня должно было стать предложением руки и сердца. Я пришел домой с работы и первый раз увидел ее истерику. Она кричала, летели вещи, стекло, одежда, наши фотографии, я ничего не понимал. Я слышал лишь фразу «мне все надоело», «я больше так не могу». Она смотрела на меня глазами полными злости и слез, такая маленькая и уставшая, и я хотел подойти к ней, обнять ее, поговорить, но она вырывалась, царапала и кусала меня. Я вышел из комнаты не в силах что-либо сделать и теперь сидел и пил этот холодный чай и курил. Я никогда не курил раньше. Я вышел из кухни, когда она проходила по коридору, неся с собой гитару и сумку с вещами. Как всегда великолепная, в красных лаковых. сапогах, черных чулках и юбке чуть выше колена. Я молча смотрел на нее, а она ушла, толком ничего не объяснив. Я не удержал ее.
Трое суток я жил в тумане, я не мог спать, постоянно искал ее на подушке, на работе все летело с рук, чай потерял вкус, пил кофе и курил, постоянно курил. Я не выдержал, я поехал на ее старую квартиру со странным ощущениям, что там я смогу ее найти. Из ее друзей я не знал никого кроме этого хиппи, может быть, их и вовсе не было. Хиппи посмотрел на меня с улыбкой счастливого слона и пригласил войти. Она сидела, запрокинув ноги на стол, в одной лишь моей рубашке, пила дешевый портвейн «777» и курила Беломорканал. Хиппи позвал меня в другую комнату и сказал, докуриваю самокрутку: «она устала. От всего. Кризис жанра. Пауза в романе. Понимаешь? Ей хочется чего-то нового, легкого и теплого, чего она была с детства лишена. Я думаю, ты знаешь, что она сирота и у нее было очень тяжелое детство». Я кивнул. Я все понимал, но о том, что она сирота слышал впервые. Я подошел сзади и обнял ее крепко. Она не вырывалась. Аня знала, что это я, это чувствовалось. Через пару минут она плакала у меня на руках, а я гладил ее волосы и не мог ничего сделать, кроме как вот так держать и не отпускать. Хотя, впрочем, ничего другого и не нужно было.
В тот вечер я увез ее домой. И она спала, уткнувшись носом мне в плечо. С тех пор я начал заниматься фотографией, а она стала только моей моделью. Аня же выдала книгу с названием «записки сумасшедшего» и открыла галерею свих картин на заработанные от съемок деньги.