глава 21. КАФЕ МОРОЖЕНОЕ
Наконец мне представилась возможность заработать мой первый шекель. Это Леха, мой знакомый по отелю, тот, что устроился работать на склад в промзоне, подогнал мне работенку. Лехин баальабайт (хозяин, владелец, работодатель) затеял реконструкцию склада, и для этого было необходимо выставить часть товара наружу. Целых три недели я сторожил этот товар по ночам. Сторожил я разную сантехнику, шикарные джакузи, унитазы, беде, керамическую плитку. Это была самая продолжительная работа среди других разнообразных поденных работ, которыми я пробавлялся до начала августа, пока не устроился на курсы плиточников на строящуюся новую центральную автобусную станцию в Тель-Авиве, но об этом позже.
Перед тем как отправиться на встречу с хозяином, я поинтересовался у Лехи, аккуратно ли тот платит зарплату. Я, шутя, предупредил Леху, что если хозяин мне не заплатит, то Леха может лишиться работы. Леха удивился, мол, каким образом. Я сказал, что сожгу склад, к ***м, или взорву! Леха меня заверил, что хозяин мужик неплохой, ашкенази (название выходцев из европейских стран и их потомков. Хозяин же бара был «марокканцем», то есть выходцем из Марокко, или потомком выходцев из Марокко, в более широком смысле — сефард — так в Израиле называют выходцев из стран Ближнего Востока и Магриба. В Израиле, как не крути, это может охарактеризовать человека. Здесь имеется в виду пресловутое цивилизационное отличие — Запад-Восток. Хотя такая характеристика вещь довольно условная, но все же), что к работникам он относится нормально. Еще Леха добавил, что на днях он получил первую зарплату, без задержек.
За день до начала работы, под конец рабочего дня, Леха представил меня хозяину. Хозяин оказался приятной наружности, лет сорока, и манерами отличался от хозяина бара. Он объяснил мне мои обязанности, и предложил зарплату в восемь шекелей в час, что было чуть меньше, чем он платил Лехе, но если учесть, что работа была «черная» и я не должен был платить налоги, то получалось в самый раз, из такого расчета обычно платили, нанимая работника «по-черному».
Во время беседы с хозяином я уже понимал большую часть того, что он мне говорил, и даже сам спрашивал и отвечал, не совсем грамотно, конечно. Уже как месяц я учился в ульпане. Я был очень старательным учеником, и все свое свободное время отдавал самообразованию, я повсюду таскал с собой таблицу спряжения глаголов и словарь.
После заключения трудового соглашения, Леха отвел меня в кафе. Кафе находилось тут же в промзоне. Там Леха познакомил меня с продавцом, Гришей, своим земляком из Ташкента. Гриша, по-землячески, угостил нас вкуснейшим мороженым, бесплатно.
Кафе славилось своим мороженым. Такого мороженого я больше нигде не ел. Нигде кроме Израиля. Но даже среди израильского мороженого подобного типа это казалось мне самым вкусным, может быть оттого, что именно в гришкином кафе я его впервые попробовал. Изюминка состояла в следующем. В витрине-морозильнике стояли мармитки со свежеморожеными фруктами и ягодами, а также имелось несколько сортов орехов. Из фруктов, ягод и орехов можно было заказать любую комбинацию — пять сортов на одну порцию. Выбранные сорта засыпались в специальный аппарат, затем в аппарат вставлялся брикетик пломбира, аппарат все это перемалывал, перемешивал, и выдавливал готовую смесь в вафельный стаканчик или вазочку. Вот такой, довольно таки простой, рецепт. По сравнению с фабричным мороженым, в которое добавляют разные, «синтетические», фруктовые наполнители и ароматизаторы, это имело непревзойденные вкус и аромат, и приготовлялось на ваших глазах.
Гриша всегда работал во вторую смену, он заступал ближе к вечеру и трудился до закрытия, до часа ночи. Он предложил мне наведываться к нему часиков после одиннадцати вечера, когда посетителей поменьше, и пообещал угощать мороженым, чтобы мне не было скучно на посту.
Я заступал на вахту в семь часов вечера. Я приносил с собой надувной матрас, взятый на прокат у Раи с Володей, бутерброд, бутылку воды, книгу, ивритский словарь и задания из ульпана. Я учился в ульпане на вечернем отделении, так что до начала ночной вахты мне удавалось посидеть на занятиях всего лишь часа полтора, и поэтому приходилось компенсировать потерянное учебное время во время работы.
Забавно вышло! Если выдернуть из контекста последнее предложение, и заменить «ульпан», например, на «техникум», то можно подумать, что дело происходило в СССР!
До захода солнца я сидел на стуле возле штабелей плитки и унитазов, «светился» у всех на виду, и отчаянно зубрил ивритские слова и спряжения глаголов. Когда наступали сумерки, я надувал матрас, забирался на штабеля плитки, ложился на матрас, и читал книгу при свете уличного фонаря.
А здесь еще хлеще! Если заменить «уличный фонарь» на «медный таз», отражавший лунный свет, при котором мечтательный юноша читал свои книжки, то можно перенестись в 19-й век. Я о таком юноше читал, фамилию, правда, не помню, он в последствии стал выдающимся ученым, не Циолковский? ему папаша-ретроград запрещал попусту жечь дорогие свечи и керосин.
Хорош стебаться!
В одиннадцать часов я шел в кафе. Я подходил к прилавку, за которым стоял Гриша, мы здоровались, справлялись друг у друга о делах, и я делал заказ. Чтобы все выглядело правдоподобно, это Гриша мне посоветовал, я клал на прилавок купюру в десять шекелей. А Гриша сдавал мне «сдачу» — ту же сумму, только монетами. Я брал мороженое и устраивался на открытой террасе, откуда мне был виден вверенный мне объект. И просиживал там до закрытия, объедаясь вкуснейшим мороженым. В моменты, когда посетителей было мало, или не было вовсе, Гриша подсаживался ко мне, перекурить, по****ить. Гришка постоянно предлагал мне добавку. Таким образом, я съедал по две-три порции. Перед самым закрытием кафе Гриша, добрая душа, наваливал мне огромную, прощальную, порцию мороженого, которую я доедал уже лежа на матрасе.
В половине шестого утра меня будил другой мой новый знакомый — Давид. Давид трудился дворником при ирие (муниципалитете), промзона была его участком. Давид приехал откуда-то из Средней Азии. До отъезда в Израиль Давид трудился, как он мне рассказывал, старшим научным сотрудником в каком-то НИИ (а может, простым лаборантом, так как за это время я уже привык, что все эмигранты ****ят, набивая себе цену). Своей внешностью и манерой говорить Давид образу сотрудника НИИ соответствовал: невысокого роста, сутулый, узкоплечий, начинающие седеть волнистая шевелюра, бородка и усы. Он носил большие роговые очки с толстыми линзами.
Иногда, разговаривая со мной, Давид вдруг замолкал на полуслове, и с силой зажмуривал глаза и сжимал челюсти. В первый раз я испугался, я подумал, что ему стало плохо, припадок, что ли. Затем он резко открывал глаза, да так широко, что глазные яблоки чуть не выскакивали из орбит, как из игрушечных очков, где глаза на пружинках, доставал из нагрудного кармана рабочего комбинезона записную книжку и авторучку, отходил в сторону, поворачивался ко мне спиной, и делал какие-то записи. Что это были за записи, мне не удалось выяснить. Один раз я поинтересовался у Давида на счет записей, но он не ответил. Может, он формулу какую выводил?
Сделав свои записи, Давид возвращался, и, как ни в чем не бывало, продолжал прерванный разговор.
Я над ним подтрунивал, говорил, что, мол, в СССР самый большой в мире процент людей имеющих высшее образование. Давид на это не обижался, и парировал, что, мол, в Израиле в сороковых-пятидесятых годах профессора университетов, тогдашние репатрианты, дороги строили, и что в Израиле он готов работать даже землекопом (чем эта рабочая профессия отличается от дворника?).
Давиду особенно нравился один его рабочий инструмент — манипулятор, которым можно не нагибаясь подбирать с земли мелкий мусор — такая тонкая алюминиевая трубка длиной с трость, на верхнем конце которой имеется рукоятка и курок, а снизу — захват, в виде прищепки. Когда давишь на курок, то захват сжимается (передает кинетическую энергию!) и цепляет мусор — очень удобно, я сам пробовал. Я не знаю, чье это изобретение, но такой аппарат я впервые увидел в Израиле, и это уже походило на «лопату с моторчиком» Я спросил Давида: «Чем вы, еб вашу мать, занимались в вашем НИИ, если не смогли придумать даже такую простую ***вину?!» Давид смеялся!
Мы с Давидом перекуривали, делились новостями, болтали о том, о сем. Затем Давид со своей тачкой, метлами, лопатами и «чудесным кинетическим прибором» плелся в другой конец промзоны, а я начинал делать утреннюю зарядку.
После зарядки я садился на стул, или прохаживался вдоль вверенного мне имущества, снова светился, и так до прихода складских работников, они приходили к семи часам.
В пятницу я заступал на пост в три часа дня, так как пятница в Израиле — короткий день, и торчал у склада почти полтора суток, до утра воскресенья, пардон — йом ришон («день первый» — первый день израильской рабочей недели). Вот такой был у меня распорядок.
В первую же ночь ко мне подкатила полицейская патрульная машина. Из нее вышли два блюстителя порядка, и стали спрашивать, какого хрена я околачиваюсь возле сантехники. Я как раз только что вернулся из кафе с прощальной порцией мороженого. Пока я пытался, коряво, объяснять полицейским, что я здесь делаю, появился Гриша, он только что закрыл кафе и проезжал мимо нас на велосипеде. Гриша подъехал к нам, и помог мне объяснится с полицейскими. Гриша был знаком с полицейскими, промзона находилось в их секторе патрулирования, они здесь появлялись каждую ночь, и тоже иногда покупали у Гришки мороженое. Начиная со второй ночи, полицейские уже со мной здоровались, и интересовались все ли у меня в порядке.
Почти каждую ночь, в районе полуночи, в кафе наведывались необычные посетители — трансвеститы. Они «трудились» у незабвенного парка Независимости, и приходили сюда побаловать себя сладким. Трансвеститы приходили по трое- четверо.
Я впервые видел трансвеститов. Некоторые из них имели очень женственный вид, и с первого взгляда вполне можно было ошибиться и принять их за женщин. Девицы были одеты в яркие маячки, юбочки, чулочки, туфельки, имели яркий макияж. Гриша был с ними знаком, они числились постоянными посетителями и оставляли Грише щедрые чаевые.
На второй день, вернее, ночь, когда в кафе кроме меня была еще только одна, гетеросексуальная, парочка, трансвеститы пришли вчетвером.
В первую ночь я пробыл в кафе не долго, и видел трансвеститов издали, лежа на матрасе, я тогда принял их за девушек.
Девицы уселись за соседний со мной столик. Шумные, они щебетали как птички. Трансвеститы стали мне улыбаться, строить глазки и что-то, смеясь, говорить. Я, разумеется, ничего не понял. К ним подошел Гриша, чтобы принять заказ. Кроме заказа, как я догадался, они спрашивали Гришу обо мне. Гриша, с приколом, передал мне, что трансвеститы хотят со мной познакомиться! Гриша принес им мороженое, сел за мой столик и стал ****ить со мной и заодно с трансвеститами.
Мне было любопытно. Каких-то полтора месяца назад я и представить не мог, что буду кушать мороженое в компании трансвеститов!
Трансвеститы, узнав, через Гришу, что я недавно репатриировался, одобрительно загалдели и поздравили меня. Они поинтересовались, имел ли я секс с трансвеститами. Я ответил, что не доводилось. Они, по всей видимости, не врубались, что я приехал — из СССР!
Я в свою очередь полюбопытствовал, как они добиваются таких женственных форм тела, и на счет того, имеются ли у них члены. Я где-то читал, что некоторые трансвеститы переделывают под средством хирургической операции свои пенисы во влагалища, выворачивая их вовнутрь тела. Если с сиськами, силикон, мне все было понятно, а у двух из них были приличные сиськи, то остальное вызывало неподдельный интерес. Гриша переводил им мои вопросы. Оказывается, трансвеститы принимают препараты, содержащие женский гормон, от этого у них становятся округлыми формы, исчезает растительность на лице и теле, и становятся тонкими голоса.
Одна девица пояснила мне на счет грудей. Выяснилось, что силикон вставляют не всегда, порой сиськи сами отрастают, от того же женского гормона. Девица сказала, что у нее как раз тот случай, и силикон она не вставляла. Грудь у нее была небольшая, но аккуратная, получше, чем у иной плоскодонки.
Эта же девица, вместо ответа на вопрос о члене, осмотрелась по сторонам, раздвинула ноги, задрала трикотажную мини-юбку, оттянула стринги, и оттуда вывалились член с яйцами! После этого девица предложила мне лично убедиться на счет ее сисек — пощупать их. Все, включая веселившегося Гришу, подбадривали меня, мол, давай, не робей! Я никак не решался. Тут девица встала, подошла, и села на стул рядом со мной. Она оттянула свою маячку сверху, взяла мою руку и положила себе на сиську! Я помял сиську. Сиська, на ощупь, казалась натуральной. В последний раз с таким любопытством я трогал чуть оформившиеся сисечки моей одноклассницы Леночки, в подъезде. Девица, играючи, томно вздыхала. Остальные трансвеститы и Гришка, улыбаясь, следили за нами. Пока я занимался изучением ее сисек, девица незаметно протянула руку, и, через тонкие шорты и слипы сгребла в горсть мои член и яйца! Я отпрянул, да так резко, что чуть не грохнулся вместе со стулом! Все ржали надо мной! Девица, игриво, извинилась, мол, прости, бэби! Ситуация была пикантная, хотел бы я посмотреть на себя со стороны! Ощущая себя уже гражданином свободной демократической страны, я ничего не сказал, а только отодвинулся подальше, к Грише, чем снова вызвал смех трансвеститов и самого Гриши!
Другая, пышногрудая, девица, попросила у меня словарь, он лежал передо мной на столе. В этот раз я почему-то взял словарь с собой в кафе. Я дал ей словарь. Она принялась его листать, что-то выискивая. В словарь были вложены пара листов бумаги для заметок и авторучка. Девица спросила, посещаю ли я ульпан (всеобщая забота о репатриантах!). Такие простые вещи я уже понимал, и ответил, что посещаю. «Тов меот! Коль-а-кавод! (Прекрасно! Молодец!) — воскликнула она, и спросила, может ли она написать на листе пару слов, которых нет в словаре. «Бэвакаша (пожалуйста)!» — ответил я, так как изучение иврита стояло у меня на первом месте. Девица что-то нацарапала на листе и пустила его по кругу. Все читали, сдерживая смех. Затем она попросила Гришу написать перевод. Гриша, давясь от смеха, аж похрюкивая, написал, и передал мне лист.
На листе было написано два ивритских слова, гришины перевод и транскрипция (так как в иврите при письме гласные буквы не обозначаются, то лично я незнакомое слово с первого раза мог прочитать с большим трудом, либо неправильно). Это были слова: «мцица» — отсос, и «зиюн» — ебля!
Вот таким образом я пополнил свой словарный запас, изучая один из самых древних языков на Земле.
Девицы доели мороженое, рассчитались с Гришей, попрощались с нами, отошли на несколько метров, помахали нам ручками, послали воздушные поцелуи, и зашагали на высоких каблуках, соблазнительно виляя задами.
Продолжение следует