Когда-то, много лет назад я был обиталем Васильевского Острова. И вот я снова здесь.
В Ленинграде ничего не изменилось. Только название. Теперь это Санкт- Петербург.
Погода и люди те же. Небо часто плачет над городом, от жалости к людям, наверно. И люди, жители этого города чаще всего чертыхаются, много пьют и опять чертыхаются - то долго трамвая ждать, то улицу всю перекопали опять, лекарства подорожали, "скорая" не едет скоро, а при вызове диспетчер допрашивает, как зовут и сколько лет. Если семьдесят и выше, говорят, чаще всего, вызывайте "неотложку". И короткие жестокие гудки.
Вообще-то, я люблю свой Остров.
Начинал свою медицинскую жизнь на Васильевском. Вначале, будучи студентом, подрабатывал в Психоневрологическом диспансере. В трудовой книжке до сих пор есть запись, переведенная на древний язык: "принят в диспансер на должность мед. сестры." Смешная запись. но это же психдиспансер. При переводе трудовой книжки на иврит, в отделе кадров израильской больницы все ухохатывались. Я плохо понимал тогда иврит, но догадался, что их рассмешила эта запись. И спрашивали ,почему я сменил пол.
Но тогда, В 1964 году, мне было не смешно. Я должен был много работать. И учиться ещё два года. В тот год у мня родились девочки-близнецы.
В этом диспансере работал врач Александр Алескандрович. Он вел прием психических больных. Больные самые разные.
Одного привезла милиция с военкомата, он не хотел идти служить в Советскую армию. Странно. Это был священный долг каждого молодого человека. А этот-не хотел и кричал :"я никому не должен".
Он был "ограничен", то есть связан. Агрессивен, пытался вырваться и убежать от своего "священного" долга.
Я помню его фамилию,Островский.
Помню какой мастер был Алесандр Александрович. Он нашел ключ к молодому Островскому, развязал его и начал с ним говорить и говорить. Парень расслабился, задремал.
Это была не просто беседа, это была лечебная психотерапия.
Помню привели больного, тоже молодого человека, который считал себя космонавтом, засекреченным. Просил, что бы мы никому не рассказывали о его задании от партии и правительства. И говорил потому шёпотом.
Много разной психопатологии я, студент тогда, повидал. Мне это пригодилось на всю жизнь. Многому меня научил врач Алесандр Александрович.
Он много рассказывл о своей, как я потом понял, не простой жизни. Он сын профессра уролога. Вопитывался на идеалах служению человека. И, закончив Первый мед. институт,дав клятву Гиппократа, распредилился в Рязанскую область. Хотел работать хирургом. Хотя отец мог посодействовать и оставить его на кафедре хирургии.
Поздно вечером в сельскую больницу привезли девочку пятнадцати лет. Аппендицит. Александр Александрович осмотрел ребёнка и, подтвердив преположение фельдшера, сказал родителям, что надо оперировать.
Операцию в те годы делали под местной анестезией-новокаином. Анестезия была достаточной, и девочка не чувствовала боли, что получалось далеко не у всех хирургов. Врач разговаривал с ней, даже шутил, но смеяться девочке не разрешал. Живот, мол, тоже смеётся, мешает оперировать. Аппендикс был флегмонозный, готовый лопнуть. Но успели, сделали все вовремя.
После операции все обычно. Но на третий и пятый день очень высокая температура, живот стал напряжен. Состояние девочки быстро ухудшалось. Врач вызвал к себе в помощь областную бригаду хирургов. Приехали. Срочно, уже под общим наркозом, проперировали. Послеоперационный диагноз- перитонит, в связи с инородным телом брюшной полости. Зашили живот после первой операции и забыли там тампон, марлевый. Всё нагноилось. Девочка погибла, несмотря на интенсивную тарапию и антибитики. Сейчас прежде чем зашивать ,два раза сестры пересчитывают все салфетки и шарики, и тампоны. И если не хватает, снова открывают живот, или если салфетки меченные, делают тут же в операционной рентген живота. Но это теперь.
Вот такую трагическую историю мне поведал Алесандр Александрович.
- А что было потом, -поинтересовался я. И он продолжал.
- Потом был суд. Смерть больной из-за преступной врачебной халатности.
Получил я пять лет , с запретом в дальнейшем заниматься хирургической практикой.
- Однажы, на лесоповале, где мы ,зеки работали на меня сзади напал осужденный, напал с топором. Удалось увернуться в последнюю секунду. Помогло, что когда-то в Лениграде ходил в секция" Самбо". Да, и хилым никогда не был. Рост под сто восемьдесят.
Причину его злобы не понял. Другие зеки помогли его скрутить. Потом его перевели в другой отряд. Вот так, чуть не убили твоего доктора.
Я очень ярко помню все рассказы Александра Алесандровича.
Потому он и стал психиатром. Готовился к зашите кандидатской диссертации.
Но что было потом я узнал позже. Когда я закончил институт, получил тоже распределение по хирургии, в больницу им. В.И. Ленина, на Васильевском. Прошло года два.
На общебольничной конфереции глав врач, обычно зачитывает новые указы- приказы по Горздраву. Но вдруг , остановилась, сделала паузу. Наступила тишина. Она сказала так: "вчера был убит врач Александр Александрович Лажбиц. Его убил психический больной."
Я окаменел. Глав. врач продолжала: "после этого трагического случая , приказом по Министерству, врачам психиатрам в диспансерах прибавят надбавку, как и в псих больницах, то есть тоже двадцать пять процентов, вместо пятнадцати.
Я был никакой. Уже однажды его хотели убить там на лесоповале. Вот, судьба.
Случано, через несколько лет узнал подробности гибели Александра Лажбица.
Случилось это так.
Одна врач психиатр, подошла с просьбой- вместо неё, посетить на дому выписанного больного. Она не может, надо ребенка из садика забрать. Врач Лажбиц согласился, тем более у него была машина. В то время модный" 407 москвич". И адрес был близкий, здесь в старом доме на Большом проспекте, напротив роддома.
Я знаю эти старые петербургские дома, с широкими лестницами, с специфическими запахами, с выскими мрачноватыми двойными дверями, и множеством звоночков на них.
Большинство-коммунальные квартиры.
Звонил, звонил в дверь долги и упорно. Но никто не открыл. И за дверью мервая тишина. Все на работе. Стал спускаться по лестнице, навстречу старушка в сером платочке, с сумкой.
-Ой, Вы, наверно, доктор, к моему сыну, я его закрыла, пойдемте , я открою, а то в булошную ходила, халу купила, он любит.
Она открывает первую дверь , резкий запахло квашенной капустой, открывает вторую дверь.
Её больной сын слыша императивные голоса" убей, убей," внезапно из темноты коммунального коридора, наносит удар ножом в шею доктора. Попадает точно в сонную артерию. Врач моментально погибает от массивной кровопотери. Приехавшая скорая констатирует смерть.
Вот такая грустная судьба у врача Александра Александра Лажбица.
Гуляю по набережной, воспоминания прошлой жизни приходят, и приходят. И невский ветер ласкает мня. Сегодя солнечно. Что очень редко бывает в северной столице. Крузенштерн соредоточенно о чем -то давно думает. Когда- то я здесь назначал свидания девушкам. Как давно все это было.