Почему так назвал этот рассказ, как-то непривычно своей архаичностью, что-ли? Да нет, не выпендриваюсь. Просто из желания как-то отличить своих героев – спутников случайных, кратковременных и короткопутных, от спутников постоянных, вечных, надёжных, верных. С последними всё ясно, настолько понятно всё, что иногда и скучно. Будто на заклании ты у потребности совместимости. Каждый день с утра – Кто забыл спустить воду в унитазе? Куда эта стерва утащила опять мой тапок ( имеется в виду кошка – шкодница Мотька)? – А к работе встал? – Какая сволочь успела уволочь штангель? – не успел ещё и шкаф открыть – И так до вечернего – Кто запсил опять пульт телевизорный? – Ну не тоска?
Другое дело – встреченные в пути, неожиданные, а потому и удивительные, хоть и кратковременные. То, глядишь, пара семейная. Ведут себя пристойно, соответственно обстоятельствам – Тебе, милая, удобно там на нижней полке? Может чайку похлопотать? Не дует из окна? – Чирик-чирик-чирик, один елей. А чуть повернулся спиной – вот тебе на. Тут уж и не елей – Милая шипением змеиным исходит, типа «заткнись, дома надоел».
На железной дороге – там привычная курица, яйца её же производства, ещё и вагоны буферами лязгнуть не успели, а уж весь столик завален. И если мужик в доме хозяин – тут же «за знакомство». И по второй – путь-то не ближний, долгий колёсный перестук. Тук-тук, тук-тук……..тук-тук, тук-тук…….И вот уж в конце пути ты всё знаешь – и от кого Зинка нагуляла, дура, и кто на бабы Настину Зорьку порчу навёл, коли доиться не стала. Это когда попутчики длительные, да ещё и читать не очень чтоб – говорливые семейно. Только я о другом виде транспорта – о морском.
Понятное дело – речь пойдёт не о Магеллановых кругосветках. Так, от пункта А до пункта Б. Отдать швартовы – принять швартовы. Всего-то два, три дня. А где он тот пункт Б? Где-то там, за бескрайней голубой синью, загадочной, манящей и настораживающей. Вроде и палуба под ногами спокойная, и капитан на мостике весь в белом и в позументах, и матросы приветливы, а всё одно – не привычно, сторожко как-то – нет привычных и надёжных рельсов. Это я о тех, кто первый раз в свою «кругосветку». Ведь провожают пароходы совсем не так, как поезда.
Бывалый – тот взбежавши по трапику, поставив у ног поклажу, бросает прощальный взгляд на берег и «шерстит» беглым взглядом всходящих на борт пассажиров. Ага, вот дама с лёгкой дорожной сумкой. Вполне, вполне. Есть на что взглядом упасть. Вальяжна, и на причал не оглядывается. Интересно для короткой «кругосветки». А это что за явление огромными сумками загромоздило трап? Будто всем обликом своим из «12 монахинь», которые эскадроном скрываются. Владимир Маяковский велик был намётанностью глаза. Уж больно суха, а уж росточком – только саженью мерять. Жалко тётку. Хорошо, матросики услужливы – выволокли на палубу вместе с кладью.
А эта пара задержала взгляд – два мужика, один в один, только размером разные. Билеты предъявили и, степенно так, без сутолоки, поднимаются – большой чемодан фибровый с уголками, да ещё и ремнём стянутый для верности, у большого , бородатого, в руке. Другой рукой малого за руку держит. Тот, только что без бороды, сосредоточен и тоже строг. Оба в пиджаках, оба в восмиклиночках с пуговкой на маковке – серьёзные, по всему, мужички. Приметные в паре-то.
А вот уж и бас прощального гудка и полоска воды между бортом и причалом, и грусть прощанья для одних и ожиданье встречи для кого-то. А нам с тобой, читатель, пусть не скучен будет путь.
Мужички-боровички
Где-то через час, после прощанья с берегом, разместившись в каютах, пассажиры заполняют прогулочную палубу. Уже скрылся за горизонтом кудрявый тайгой Приморский берег. Ласкает теплом лёгкий морской бриз, а море, отражает солнечные зайчики спокойной лёгкой волной. Такое приятное начало путешествия, ну и что же, что не совсем кругосветного. Всего-то из Владивостока в южный Сахалинский порт Корсаков, пусть и всего-то на третьи сутки.
Час ещё, и вот уж мы в нейтральных водах, не прикрытых теперь надёжностью родного берега. Откуда-то со стороны Японии начинает тревожить быстро нарастающий гул. И вот над нашим лайнером, подарившим людям радость их короткой «кругосветки», с рёвом проносится двойка американцев в своих Ф-16тых. Грохот буквально валит на палубу. Очумелые мамаши с наседочьим криком прикрывают головы детей, а разъярённый капитан на мостике отпускает «Фантомам» междометия, пытаясь достать их большим морским биноклем. Потом из динамиков звучит уверенное и успокаивающее капитаново – Пассажирам сохранять спокойствие, покинуть палубу. Это – учения американских ВВС. Мы в нейтральных водах. – А веселые америкосы, сотворив у нас по курсу две великолепные свечки с бочками, сверкнув на солнце, намыливались на второй заход. На втором заходе ребята совсем «оборзели» – зашли с двух бортов, каждый развернулся к нам брюхом, и, чуть не касаясь крыльями воды, обдали рёвом двигателей. Тут уж и капитан присел, размахивая кулаками. По курсу они сбросили ему буй с пожеланием семи футов под килем, назвав по имени и отчеству. Навели шухеру и удалились, будто растворились в небе.
На каком Кю-Сю или Хон-Сю базировались эти весельчаки? Где подобострастные японки отбивали им поклоны, не успев ещё отряхнуть яркие кимоно от погребальной пыли Хиросимы, не знаю – такая вот тогда была «холодная» война с лёгкими шутками. Нас тоже учили кланяться.
А поразил меня пацанёнок, меньший из мужиков в кепках с пипочками. Во время авианалёта старший прижал его к себе, уйдя под навес. На втором заходе малой вдруг рванулся от деда, руки протянул к самолёту, будто оружие у него в руках, и дернулся, вроде гашетку нажал. Мне даже померещилось, что и «Фантом» дёрнулся. А может, просто, очень хотелось. Смотрел на пацана и подумалось – С таким друзья когда-то захотят пойти в разведку.
И так получилось, что короткое знакомство моё с мужичками в кепках на этом не закончилось.
Пошёл я пообедать в столовую. Днём – столовая, вечером – ресторан, оживлявший окрестную водную гладь музыкой и весельем. С Vip-персонами тогда было проще, свободнее от них. Видно не дозрели ещё вальяжно-надменные Vip-физиономии. Захожу, глянул по залу. Ага, сидят за столом два примеченных мной мужичка, а напротив – свободно. Обрадовался – интересно мне продолжить знакомство, вот и подсел с их позволения. Благо – и заказ у них ещё не взяли.
Сидим, заказали, ждём. Мужички мои тихонько разговорами перекидываются, наклонясь один к другому. Пацан воспитанный. Официантка ему на кресло подкладочку принесла – Так мальчику будет удобней. – Усекаешь, читатель? Это же в прошлом веке ещё! Ну и подаёт – Первое съедите, я второе принесу, чтобы не остыло.
Вот тут-то и случилась кульминация. Достаёт дедок из пиджака плоский стальной флакон на пол-литра не меньше, отвинчивает крышку-стаканчик и наливает в него. Выпил, крякнул и наливает по новой. Ну, думаю, дедок. Не компанейский – я-то тоже не без греха, и мне принесла девчушка в графинчике. А дедок вторую налил и пацану протягивает. Глаза интеллигентно отвожу – не показать, как глаз выпадает. Пацан употребил в несколько глотков, передёрнулся сморщившись и давай борщом заедать. А дед делово так крышечку завинтил, и флакон назад в пиджак упаковал. Дообедали молча.
На палубу вышли, зудит мне – чем мужики грусть разгоняли. Пацанёнок отошёл слегка, я к деду и пристал. Тот улыбнулся в бороду и поведал спокойно, располагая размеренным сибирским говором.
– Привозят нам с бабкой сын с невесткой внучка. Им, сахалинцам, в аккурат отпуск вышел. Глянули мы с бабкой, а внука и не узнать. Крепыш был пацан – наших сибирских корней. А тут – скелет кожей обтянутый, ветром качает. В глазах грусть одна. Бабка моя вывела его на улку – получше разглядеть, сидит на лавочке, слезой исходит. А внук-то её тихонько успокаивает – не плачь, дескать, это я просто заболел, а дед меня вылечит. Он сможет – папа говорит. Потом сын с невесткой рассказали, как второй год по больницам. Искололи парня. А что за хвороба – в толк не возьмут. И язва тут тебе, и лёгкими да бронхами слаб. Букет, короче, расцвёл. Вот и перекидывают врачи с рук на руки. А парень хиреет и хиреет на глазах. Беритесь, говорит сын-то, на вас с маманей надежда одна. С месяц дети у нас погостили. За это время мы со старухой не один консилиум провели по деревне. В нашем деле главное дров не наломать. А в деревне-то, знаешь, болячки больше своими силами одолевали. До врачей не враз добежишь нашими вёрстами да дорогами. Ну и начали потихоньку. Травками, припарочками, барсучьим жиром скелет его потихоньку грею. Аккуратно, не насилуем, вроде как на пробу.
И что ты думаешь? За месяц всего, а у парня веселинка в глазах сверкнула, заулыбался по утрам солнышку в окне. Бабка шепчет – Пойдёт, старый, дело – видит Бог. – А я и сам не слепой. Вот и отправили детей, внука оставили. Поехали успокоенные. И я перед сыном горд доверием его. И мать на дорогу обнимает уж без слёз – Не боись, сынок, привезёт отец вам здорового. Так и остались.
За год с лишним, видишь вот, парня на ноги поставили. Оздоровел, налился. Наши бабы в травах толк знают. Чем ноги на ночь попарить, чем подЫхать над горшком, а что вовнутрь. Тут уж профессора готовые. С дыхалкой, с кашлем-то вроде сразу пошло. Утрами по траве росной погулял с ним, по лугу. Сосед бычка на верёвке тянет, а я внучка со сна за руку. Упираются оба – и смех и грех. Да козьим молоком, да барсучьим жиром – отошло. А вот с язвой долго морочились. Чуть поел чего, вот уж и болит. Вот и рискнул я – прополюсом со спиртом попробовать. Да от бабки втихаря по чайной ложке и начали. Понятное дело – страшновато поначалу было. Следкую, чтоб не поплохело. Вроде ничего. Есть начал в охотку. По столовой ложке – уж вроде и болеть не стало. Бабка наша удивляется – вроде в вес пошёл. Вот такая вот у нас получилась профилактика. А всё кум. Он сына своего так выходил.
Ну а послезавтра мне его отцу на руки сдавать. Заканчиваем процедуру. Видал, как обед навернул – душа радуется. – Мальчишка, головой чуть выше борта, о чём-то секретничал с морем, а дедовы глаза не отрывались от него, светясь добром, любовью и чувством исполненного долга.
Цимлянское Кислое
Вино такое. Никогда не довелось? Вот и мне раз в жизни, а до сих пор помню этот «вырвиглаз», да и обстоятельства. Доведётся – пригубите, да перед зеркалом, посмотреть как скосоротит.
А случилось всё далеко от Цимлянского водохранилища. И связано с морем, с волной морской и с интересным спутником.
Словно лебедь, белоснежный и изящный, отвалил от причальной стенки Владивостока теплоход «Феликс Дзержинский». Вытянутый в струну, с крутым развалом бортов, он с шипение резал волну форштевнем, устремившись навстречу родной стихии. А она, родная стихия, не заставила себя долго ждать.
Каюта у меня была шестиместная. Четверо дам – трое с малыми детьми, одна постарше, видно отвыкшая от этой обузы, и, явно, недовольная таким соседством. Компания большая, «да два человека всего мужиков-то» – флотский капитан-лейтенант да я. Отошли от берега, разместились в каюте, да и вышли с попутчиком, Костей звали, подымить на палубу. Около часа у нас ушло на знакомство. Из рассказа Кости о службе, о дальних походах, я понял, что он знал и любил море.
А тем временем ветерок крепчал, и бортовая волна хорошо валяла теплоход с борта на борт. Костя спросил, как я переношу качку. Я сознался, что не очень чтоб. – Тогда пойдём готовиться, чую – потреплет прилично. Нужно хорошо подкрепиться. Пойдём в ресторан. – Меня начинало слегка мутить. Говорю Косте, мол, потом хуже будет. А он мне – Приказ старшего по званию.
После штормового предупреждения ресторан был пустоват. Редкие гости, явно, имели прямое отношение к морю. Им-то баллы не по пальцам считать, всякого повидали. А Костя, заметив, вероятно, мой взгляд, уже с лёгкой поволокой, приступил к профилактике ожидаемой болезни. – Главное хорошо заправиться и выпить нормально. Держи краба. – Что мы и сделали. Желудок угомонился, голова стала лёгкая и весёлая, и я уже чихать хотел на эти десять баллов. Уже поднялись уходить, как Костя поднял палец и остановил меня тревожной задумчивостью. – А в кубрике нашем сейчас барда-а-а-к. – Его даже передёрнуло от предчувствия. Он нетвёрдой походкой матросской подошел к стойке бара и о чём-то повёл разговор с барменшей, а через минуту вернулся, затаренный четырьмя «гусями» тёмно-зелёного стекла. Каждый по 0.75 литра, значит вместе целых три. Половину я принял от Кости для транспортировки, успев прочитать на тёмно-синей этикетке загадочное «Цимлянское Кислое». Качало на все десять баллов – идти об руку было надёжнее.
Спустившись вниз, порхая от стенки к стенке коридора, мы вычисляли по номерам свою каюту, крайне заботясь о сохранности наших «гусей». Открыв дверь каюты, оба застыли на пороге, сраженные увиденным и унюханным. Это после свежего штормового ветра, после тихого ресторанного уюта. Вот это был барда-а-а-ак.
Духота пахла напрочь прокисшим морем, ковровая дорожка мокро чвакала под ногами. Искаженные не то страхом, не то известными позывами, взгляды матерей сопровождались из-под саванов-простыней откровенным «мы-ы-ы-ы». Вещи кувыркались по полу, а посреди этого гармыдера ляпали ладонями по мокрой дорожке дети, поднимая с радостным визгом фонтаны брызг. Им, деткам, был пофиг шторм – им было в кайф. На то они и дети.
Бездетная дама, свесив со своей верхней полки массивные ноги, совершенно забыв о «решпекте», просунув лицо сквозь нечёсаные волосы, встретила нас нездоровым взглядом, интеллигентно прикрывая рот ладонью. Костя, минуту помедлив, рявкнул – Полундра. – Мне – Заверни барашки на иллюминаторе – дамы решили кубрик проветрить. – Детей распихали по мамам, согласно малейшей фейс-идентичности. Вроде всё в цель. Барахло распихали по возможности. Бездетная уже икать начала. С неё Костя и начал.
Налил половину кружки кисляка нашего – даме подносит. Тринк, мол, примите вовнутрь, полегчает. У той глаза страхом заполнились. Пьяный моряк, алкоголь, дама беззащитная – всё слилось в безумном взгляде. Наблюдаю. Костя допёр о подозрениях её, заржал молодым конём, а потом и рявкнул по-боцмански – Пей, дура, и чтоб до дна. – Та с перепугу всё всосала и откинулась на спину. Костя, будто поп с причастием, двинул в обход страждущих. От духоты китель снял, галстук, и стал добрым домашним дядькой, папкой – ну никак не грубый насильник. Да и мамкам детворой прикрытым, вроде как спокойнее. Подходит по очереди, ласково так – Примите на грудь снадобья, очень помогает в вашем положении. – Те с доверием, причащаются. Примет, передёрнется от скуловорота Цимлянского, а через минуту, глядим, глазки уж повеселели, и отвалилась на подушку.
Так вот в два захода Костя и ублажил компанию. Мамки деток поприжали ближе, да и засопели потихоньку. Костя дверь в коридор открыл – слегка просифонило, задышалось в каюте. А мы с ним наверх, покурить, послушать ветра в снастях – сошлись мы в этой прихоти.
Утром море унялось. Слегка виноватые, поднимались наши сопутницы, нас с Костей взглядами благодарили, добром светились. А по курсу полосой белел Холмск, и мы с Костей были уже у трапа. Ему не терпелось на свой «сторожевик».
На причале мы попрощались. Пожимая мне руку, улыбнувшись, Костя подмигнул – Запомнил? Цимлянское Кислое. – Потом ловко кинул руку к козырьку – Честь имею. – Глядя в его статную спину я был уверен – этого ему не занимать.