Старая верба… Она помнит всё…
Помнит себя: тоненькая былиночка, робко вытянувшаяся возле пруда, заросшего ряской и остролистой осокой. Помнит проказницу-стрекозу, севшую на её верхушку, едва прикрытую узкими бархатистыми листиками. Она удивлённо и чуть высокомерно разглядывала новоявленное, неведомо когда и откуда взявшееся здесь чудо. Потом затрепетала прозрачными крылышками и улетела.
Первая весна, потом лето. Солнце с утра до ночи ласково улыбалось, бережно прикасаясь тёплыми лучиками к тонкой гладкой кожице. Лёгкий ветерок шаловливо нашёптывал какие-то нежные слова, которых она ещё не понимала.
Она помнит, как приходила матушка-ночь и осторожно укутывала её чёрным бархатным покрывалом с рассыпанными по нему сверкающими звёздами. И такие сладкие сны она видела! А по утрам маленькие желтоглазые одуванчики, поселившиеся у её ног, доверчиво раскрывались навстречу своему божеству-солнцу. Прихорашивались, легонечко встряхивали златокудрыми головками, и переливались бусинки-росинки разноцветными искорками, словно небрежно брошенные расточительной рукой драгоценные каменья.
Она помнит холодные колючие зимы с их леденящими ветрами, трескучими морозами, снежными круговертями… Она замирала от холода, от одиночества. Солнце выходило нечасто и ненадолго, уже не грело, стрекоза улетела, одуванчики уснули под толстым снежным одеялом. И только метели, морозы и ветры, чужие и злые.
Потом снова приходили вёсны, тепло… Одуванчики просыпались, наряды новые, сороки гнездо построили и стали высиживать птенцов. Она выросла, набралась сил, налилась соками, через несколько лет и вовсе заневестилась…
Помнит тот июньский вечер, когда к ней пришли Он и Она.
До самого утра они говорили, плакали, любили друг друга, снова плакали и говорили…
Потом Она стала приходить одна. Шептала что-то, плакала, прислонившись горячей щекой к гладкой коже высокой стройной красавицы.
Помнит сырую слякоть той осени, когда рядом взорвался снаряд и обрубил ей половину веток. Она согнулась от боли, истекая горькой кровью-соком. С той поры болеть стала, сохнуть. И Она долгое время не приходила. Только после зимы, уже в начале лета, когда одуванчики покрылись белым пухом, а в сорочьем гнезде запищали прожорливые желторотые птенцы, Она, наконец, пришла. И не одна. С маленьким сыном на руках. Снова плакала, быстро шептала что-то, словно в горячечном бреду, и целовала, целовала пухлые розовые щёчки…
Она помнит, как моложавая статная женщина с толстой косой, закрученной в тугой узел, привела к ней высокого русоволосого юношу. Какое-то время постояли молча. Женщина украдкой вытирала слёзы, юноша, нахмурившись, прислонился к шершавому, в шрамах и трещинках-морщинах, стволу. Женщина что-то тихо проговорила, молодой человек согласно кивнул головой. И они ушли…
Старая верба… Она помнит…