Однажды (это было в давние уже перестроечные годы) мне позвонил тогдашний мой друг Сережа Островский и сказал, что в Петербург приезжает известный литературовед и культуролог из Тарту. Будет интересная лекция, послушать ее надо обязательно, независимо от темы. Все-таки - живой классик, и неизвестно, когда он приедет еще.
На лекцию я пришел заранее. Это был зал Дома писателей, того старого еще Дома, что на Шпалерной, Дома сгоревшего несколько лет спустя, в девяносто третьем.
Народу было много - практически полный аншлаг, но место мне найти удалось. Публика была не только рядовая – мелькали знакомые лица из петербургского интеллектуального бомонда. В первом ряду, напротив столика, где должен был расположиться лектор, сидел академик Лихачев.
Пробегая мимо, Сережа кивнул мне - он кого-то еще хотел разыскать до начала лекции (как обычно он наприглашал кучу самого разного народа).
На сцену вышло двое. Ведущий сказал вступительное слово, и лекция началась. Гость из Тарту (я его видел впервые) оказался пожилым мужчиной лет семидесяти с пышными седыми усами, и голосом, неожиданно робким и тихим для живого классика. Одет он был в простенький костюм, такой можно было увидеть в советские годы практически на любом рядовом интеллигенте.
Лекция, честно говоря, в памяти у меня почти не осталась. Касалась она периодических вспышек гениальности, которые встречаются в истории разных культур.
Докладчик пытался связать эти вспышки с генетикой и влиянием на генетику каких-то внешних факторов. Мне, как биологу, эти построения показались неубедительными, и слушал я, наверное, без особого внимания.
Когда лекция закончилась, все потянулись в гардероб. И я тоже. Потом, решив по какой-то надобности вернуться в зал, в дверях я повстречался с человеком. Это был академик Лихачев, сзади и чуть сбоку от него, шел его спутник-сопровождающий. Дверь была широкая, двустворчатая, и мы без труда могли бы разминуться. Но почему-то я отступил слегка в сторону - меня отодвинула какая-то сила, против моей воли.
Проходя мимо, Лихачев взглянул на меня и чуть улыбнулся. Меня поразили глаза Дмитрия Сергеевича. Это были прозрачно-голубые стариковские глаза и в тоже время – абсолютно живые глаза молодого человека, юноши. И это не был дежурный взгляд -благодарность, это не было «сделанное» выражение. Чувствовалось, что это пусть секундная, но цельная личностная реакция. На лице Дмитрия Сергеевича виден был живой интерес, и к миру и ко мне, как частичке этого мира. Была, какая-то, как мне показалось открытость новому, готовность воспринимать и чувствовать. И еще чувствовалась в этом взгляде какая-то опережающая доброжелательность, открытость к общению.
Из той лекции продолжавшейся полтора часа у меня практически не осталось в памяти ничего, по крайней мере, в памяти эмоциональной. Как не осталось ничего и из дней окружавших ту лекцию. А вот эту встречу, которая продолжалась максимум три секунды, этот взгляд и эту улыбку я помню и сейчас.