Организованный хаос 11
Город встретил Ивана веселой музыкой, которая слышалась из чайной напротив. Подоспевший Вася задвигал носом и совершенно определенно заявил, что жарится свежайшая баранина.
Расторопный официант в расписной рубашке подскочил к клиентам. Был он могуч телом, с толстой бычьей шеей и замер как вкопанный:
— Чего изволите?
Вася заказал шашлык и манты, а Иван попросил принести чего-нибудь на усмотрение официанта.
Минут через десять подали нечто из мяса. Пахло блюдо привлекательно.
— Рубец с красным перцем, — пояснил официант.
Иван с большим сомнением ковырнул вилкой блюдо, узнавая капустный лист, пожаренную мелкими кусочками говядину...
— Эх, довели людей, — крякнул официант, — никогда рубца не кушали.
Совершенно расстроенный, он побежал на кухню, а Иван мужественно положил кусок в рот и тут же открыл его и выпучил глаза. Кое-как проглотив жгучее кушанье, Иван машинально плеснул себе в рот водки... и ничего! Даже очень ничего пошла!
«А как же адаптогены?» — удивленно подумал Иван.
— Действие препаратов уменьшилось, — проинформировал меланхоличный Вася, — и чем дальше, тем слабее оно будет.
В это время оркестр из трех балалаек и гармони грянул «Светит месяц, светит ясный...». И понеслось как с горки!
Чайная наполнялась народом. Народишко был всякий: и крупный, и мелкий, и угрюмый, и жизнерадостный — но он был свой! Иван уже не помнил, когда чувствовал себя так хорошо.
Носились официанты, развевались рубахи, подпоясанные красными кушаками. На столы выставлялись севрюга, белуга и икра в небольших стеклянных бочоночках.
Хором все запели «Эх, дубинушка, ухнем!».
И Иван, не будучи пьяным, подпевал во все горло. Совершенно не хотелось думать, что это за дубинушка такая и куда она пойдет. Важно было прореветь во все горло: «Эх, сама пойдет! Подернем! Подернем!»
— Мне нравятся эти люди, — тихо поведал Вася, вытирая аккуратно губы платочком.
— Братцы, — прыгнул на один из столов мужичок в поддевке, — эти либералы листовки расклеивают, и в листовках говорится, будто они коренные на просторах нашей матушки России.
— Ух, нахалы! О, обнаглели!
— Бей гадов!
— Ага, как же бей, — раздался чей-то голос. — Они уже крупнокалиберные пулеметы на все перекрестки выкатили, а мы вот так, с ложками и вилками, — бей!
— Да ведь мы завсегда так, — робко возразил кто-то.
— А можно и по-другому.
— Ка-ак? — взревели сотни глоток сразу.
— Подготовиться.
— Ну, паря, сказанул! Отродясь не готовились, а тут приготовились.
К Ивану подсел белесый мужичок с очень неприятным взглядом и спросил вежливо:
— Извините, а вы откуда?
Иван, как умел, начал объяснять, но объяснить действительно было трудно, и он замолчал.
— Ясно, что не свой, — констатировал мужичок. — Ясно, что провокатор, и обличьем весь на либерала похож.
Иван от удивления раскрыл рот, но, когда закрыл, мужичок уже обходил столы и шептал народу в уши, тыкая пальцем в сторону Ивана.
— Не обращайте внимания, — шепнул официант. — У них если больше двух патриотов вместе соберутся, то даже тут провокаторов искать начинают.
Но чайная, а вместе с ней и Иван отвлеклись на другое. В зальчик зашел сильно выпивший мужчина — толстый, заросший черной щетиной, в длинном плаще и ермолке. Как бы ни был он пьян, но ермолку тут же стащил и огляделся по сторонам.
— Бард — любимец либералов, — захихикал на ухо Ивану сосед, представившийся Сергеем Абрамовичем. — Перепутал, видно. Во скандал.
Бард, однако, не смутился и хриплым, чрезвычайно приятным голосом запел: «Вечерний звон, вечерний звон». Тут же заиграл оркестрик, тихонько, а бард все возвышал и возвышал: «Как много дум наводит он».
И уже все посетители и даже тот белесый мужчина, что искал провокаторов, единой грудью выдохнули: «Вечерний звон». Но заканчивал исполнение бард один, и после его прощального «бом» зал взорвался аплодисментами. К нему с разных сторон кинулись люди и тащили за свои столики.
Ласково улыбаясь, бард влил в себя фужер водки размером с небольшое ведро.
Люди же хотели песен, и он грянул: «Ехал на ярмарку ухарь-купец». Тут же его голоса слышно не стало. Про купца захотелось спеть всем. Особенно гордо выкрикивали: «Нет и не надо — другую найдем».
— На редкость остолопская страна, — сказал, смахивая невольную слезу, Сергей Абрамович. — Но ведь простояла от Рюрика... И сейчас вроде стоит, — добавил он неуверенно.
«А у них на перекрестках крупнокалиберные пулеметы стоят», — звучало в голове у Ивана.
В самый разгар веселья в чайную ворвались ребята в черном и в черных беретах, с арматурой в руках. Избиение хоть и началось неожиданно, но никакой паники не вызвало. Дюжие официанты выстроились стеной, держа в руках стулья. Один, могучего сложения мужик, метал в боевиков столы. И-э-эх! Сошлись стенка на стенку.
Между тем за спинами официантов без суеты выстраивались рядом только что певшие мужики. Ивану неудобно было сидеть, и он встал во весь свой немалый рост как раз рядом с белобрысым мужиком, который поглядывал на него злобными глазками хорька.
Прорвав ряды официантов, боевики столкнулись со стоявшими насмерть мужиками. И, несмотря на организованность «черных», их выбили из чайной. Иван даже не успел как следует размяться, но и на улице уже кипела свалка.
— Куда, куда! — отталкивали самых прытких ребята в песочного цвета форме. — Вам же на площади бойню приготовили. Назад! Осади! Стройся колоннами!
«Черные» постепенно отступили, их ряды смутно виднелись через дорогу.
— Моня! — кричал один в песочной форме в громкоговоритель. — Передайте своим: будете стрелять из пулеметов — начнем глушить гаубицами. Если считаете, что договорились, — можно начинать!
А из домов выносили хоругви, иконы, золотые знамена. Многие надевали на руки кастеты. Во всей этой подготовке чувствовалась жуткая веселость.
И вдруг — Алиса на красном автомобиле. Ее ругали на чем свет стоит, но толпа раздвигалась, и она медленно ехала, кого-то выглядывая в толпе.
— Она вас ищет, — подсказал Вася.
Иван заскочил обратно в чайную. Постоял минут десять. Расшиб стул, оторвав от него ножку, и вышел прочь.
Полил дождь. Иван промок до нитки, но не мог даже поднять руки — так плотно сжали его со всех сторон. Чувства толпы, переполненной ненавистью, передались и ему. Он вспомнил драки в алкогольной округе. Нет, там было совершенно другое. Дрались жестоко, но в общем-то без ненависти, от избытка адреналина в крови, от желания хоть как-то реализовать себя. Здесь же иное.
Взаимная неприязнь достигла такого предела, что без борьбы собственное существование казалось просто невозможным... И неважно, что в основном русские шли бить русских. Важно было другое: бить надо.
Рядом с Иваном выстраивалась колонна черносотенцев. Они несли портрет государя императора Николая II и дружно пели «Боже, царя храни». Их отличали от других бороды и поддевки самых различных цветов — от черного до василькового.
Но взглядом опытного бойца Иван определил, что все это — просто массовка. Серьезные люди в комбинезонах песочного цвета, переговариваясь по рациям, постепенно стягивали свои немногочисленные отряды в группы прорыва.
Сергей Абрамович куда-то исчез. А Вася, растирая кулаки, мрачно поглядывая на окружающих, обронил:
— Вы от меня не отходите.
Иван кивнул в знак согласия.
— У-у-у-а-а-а, — разнеслось над толпами, и враги бросились в неистовст¬ве друг на друга.
Черносотенцы сейчас же были смяты организованными ударами «черных». Лишь один детина в красной косоворотке отмахивался сделанным из стали древком от знамени. Как древний викинг, он вошел в такой раж, что и десяток врагов не могли его одолеть.
Зато боевики в песочного цвета комбинезонах прорвали оборону «черных» и очень грамотно рассекали их толпу на квадраты. Это внесло панику в ряды «черных», и тут уж черносотенцы подвалили на выручку «песочным».
Только находясь в гуще драки, Иван понял, насколько несерьезно его оружие. Жалкая ножка от стула могла хорошо послужить в «Лежачего не бьют», но против кастетов, железных прутьев, саперных лопаток устоять не могла, и первый же здоровенный юнец с оскаленным, полным пены ртом вышиб ее ловким ударом стальной цепи. Правда, и сам был тут же поднят Васей в воздух и брошен, как бревно, в группу своих товарищей.
Иван дрожащими руками стал шарить по карманам в надежде найти хоть какое-нибудь оружие, но движения его были чисто инстинктивными, ибо никакого оружия в них не было.
Но и Вася не терял времени. Он перехватил руку, занесенную над головой Ивана, и легко вывернул ее. Лоб взвыл, уронив на асфальт железный прут. Вася кинул его Ивану, и тот воспрял духом. Между тем «песочные» загоняли «черных» в дома, и те баррикадировались.
Размахивая прутом, Иван вломился вслед за «песочными» в один из домов, они брали с боем квартиру за квартирой. Мощным ударом Иван вышиб очередную дверь, но врагов не увидел. В кухне, сжавшись в комок, на табурете сидела знакомая ему критикесса. В глазах женщины был ужас. Иван вспомнил, что давным-давно работал с ней в одной газете.
Он устало сел за стол, бросив орудие на пол, и спросил:
— Нинка, Нинка, как же тебя сюда занесло?
— Я тебя вчера узнала, Иван, — сказала женщина, робко поглядывая на дверь.
Но в дверях стоял Вася, и разговору никто помешать не мог.
— Почему же не подошла?
— Я всего боюсь, — заплакала женщина. — У меня такое ощущение, что я рабыня и меня хлыстами гонят на высокую гору. Если я перестану стараться, то все...
Женщина достала из пачки сигарету и прикурила. Получив хорошую дозу никотина, ее тщедушное тельце ожило.
— Кто с нами все это сделал, Иван? Кто и зачем?
— А кто тебя заставляет жить здесь? И вообще, как ты сюда попала?
— Я шла за людьми, которым верила. Они говорили, что нужна борьба, и я верила им. Иначе господство неандертальцев, победа человеконенавистнической идеологии.
— Ты считаешь, что победила идеология любви к человеку?
Иван перевел разговор на другое. Он стал вспоминать, в какой газете они работали вместе с Ниной. Но ту данная проблема не интересовала. Она смяла недокуренную сигарету о стол и, нервно ломая руки, стала говорить о том, что чувствует себя запертой в четырех стенах, что никогда не была так запугана и все ее существо, до последней жилки, трепещет от возможного исхода.
— Какого исхода?
— Господи! — взвизгнула женщина. — Если бы я знала, какого! Потому и ужас, что не знаешь.
Иван сказал, что в их округе есть много людей, которые вполне довольны, по его наблюдениям, своей жизнью.
— О да! — подтвердила женщина с кривой усмешкой. — Они и тысячу лет так прожить готовы. Ты думаешь, их в самом деле волнуют какие-то идеи? Они не дурнее нас с тобой. Им просто нравится весь антураж этой жизни.
— Я ненавижу исповеди... с некоторых пор, — признался Иван.
— А я ненавижу алкоголь, а здесь только и делают, что напиваются с утра до вечера. Я ненавижу болтовню, а здесь болтают с утра до вечера. Я хочу любви, а здесь возможно только дружеское участие. Я все это ненавижу и терплю, прикидываясь активисткой.
— У меня есть знакомый. — Иван вспомнил про Жукова. — Хочешь, я поговорю с ним, и тебя переведут в другой округ.
— Я смотрю, ты сам ни черта не знаешь, — усмехнулась женщина. — По железным правилам этой страны выше — нельзя, а можно только ниже. Отсюда меня могут перевести к красно-коричневым, и не более.
В это время у дверей началась какая-то возня.
— Сюда нельзя, сюда нельзя, — терпеливо повторял кому-то Вася.
— Знаешь, ты кто? — раздался голос Алисы. — Ты верная, но гнусная псина. Пропусти.
Ивану стало интересно, в появлении Алисы здесь он не находил ничего необычного. Он к этому привык.
— Пропусти ее, — попросил Васю, и тот отодвинул свое железное плечо.
Растрепанная Алиса каким-то змеино-быстрым движением укусила Васю за ухо. Иван рассмеялся.
— Смеешься, а зря! И почему ты заперся здесь с этой старой, продажной шкурой? Воспоминания молодости?
Нина смотрела на Ивана, и взгляд ее просил помощи. Иван взял под руку Алису и хотел увести, но она и его укусила. Иван, в отличие от Васи, не обладал стоицизмом йога. Он взревел, схватил рыжую девчонку в охапку, но она, помня об их последнем расставании, успела крикнуть:
— Болван, здесь одиннадцатый этаж!
Иван швырнул ее, как мячик, в сторону Васи, и тот безо всякого усилия поймал девушку и посадил себе на плечо.
— Пошли, — крикнул он Ивану, — наших выбивают отсюда.
И действительно, противник перешел в наступление. Иван и Вася с Алисой на руках успели прыгнуть в лифт, который со свистом и скрежетом понесся вниз.
На улице же побоище приобретало фантастические масштабы. Иван увидел, как от толпы «черных» отделился грузовик. На нем был укреплен крупнокалиберный пулемет, и некий субъект, высокий, болезненно худой, с маленькой головкой, поразительно похожий на одного пародиста, открыл ураганный огонь по черносотенцам.
В грузовик полетели гранаты, и пулемет умолк. Но вслед за грузовиком в дело вступил бронетранспортер. Крутанувшись на одном месте, он весело попер на толпу. «Господи, спаси и помилуй», — взмолился Иван.
Один из «песочных», профессионально прицелившись, саданул из гранатомета, и бронетранспортер встал.
После этого тяжелую технику уже больше не использовали. Дрались, как и прежде, с применением подручных средств.
— Хватит с нас, — заявил Иван. — Уйдем.
— А мне не хватит, — кривляясь, закапризничала Алиса.
— Ну и выбрось ее здесь, — приказал Иван.
Вася осторожно поставил девушку на ноги. Вместо благодарности она его лягнула, но тут же взвыла, отбив ногу о железные мускулы парня.
Они шли по направлению к чайной, возвращались после боя домой. Гнетущее впечатление производили покореженные автомобили, их сгоревшие остовы, выбитые стекла окон, машины «скорой помощи», от которых рябило в глазах.
— Алиса хорошо относится к вам, — заговорил Вася.
— Зачем ты мне это сказал?
— Мой долг говорить правду. Вдруг вы ошибаетесь.
— Она женщина, — философски заметил Иван. — Сегодня она относится хорошо, а завтра будет меня ненавидеть. К чему мне это в сто лет? Такое и в семнадцать не всякий выдержит.