Этого ребенка Сима любила первой любовью. Еще до рождения. Всю жизнь она относилась к детям с требовательностью и опаской старой девы. И они сторонились ее. Даже самые маленькие, стоило только взять на руки, начинали кряхтеть и пищать. Но этого она сама разрешила, сама хотела… Хотела, чтобы он связал их неразрывно. Видела, как Бориса временами что-то туманит.
- Понимаешь, она заботится, старается, но никогда не скажет «люблю», не протянет руку. Как мишка какой-нибудь плюшевый…
Сима ехала к Соне, осторожно заводила разговор.
- Сима, если я не говорю, значит, не люблю? Я проснусь иногда, укрою его получше, смотрю и думаю – счастливая я женщина… А Боря сразу стаскивает одеяло и говорит я хочу смотреть на тебя… А еще – я завидую твоей чашке и полотенцу и белью… Я не умею об этом говорить, понимаешь?
Сима кивала. И думала – такие разные. Положи на весы ее бессловесное почитание и его обидчивую влюбленность, что перевесит?.. Нет, не поможет тут посторонний. Либо срастется, либо нет. Однажды сказала Борису:
– Ну, вы молодые. Не получится, разбежитесь.
Он покачал головой.
– Нет, Сима. У нас в семье не разводятся.
«Отец!..» - вздохнула, соглашаясь. Самого Бориса в детстве она приняла ревниво, смотрела и думала в сердцах – вылитая мать. Толстяк, болтун и зазнайка. Но когда он вернулся в Москву и пришел проситься на работу, потянулась всем своим простаивающим сердечным механизмом. Наблюдала, как вылупляется из него врач, и узнавала Илью. Когда Борис пришел с разговором о ребенке, (не к маме, не к теще - к ней!) вдруг поняла, что ее слово все решит. И понимание это сообщило ее жизни какой-то свежий будоражащий смысл. Как будто не только появление этого ребенка, но и судьба их зависела от нее.
Всю беременность Сима пасла Соню. Гуляла с ней, ходила за покупками, приносила запретные «Белочки» - строго по одной в день. Неожиданно для себя вытащила где-то слышанное суеверное – смотри на фотографию мужа, чтоб ребенок был похож.
- Твоя свекровь все время в зеркало смотрелась, вот и родила свою копию, а хорошая жена подарила бы первенца мужу!
Соня послушно доставала студенческий альбом Бориса, их свадебный, тоненький конверт с другими фотографиями. Они садились на диван и вместе смотрели. Симе особенно нравилась одна – пляжная, одесская. Борис и Соня лежат на покрывале и смеются в объектив. И так много вокруг солнечного света и какой-то расслабленной первобытной земной благодати. И хоть нет между ними притяжения, которое, как правило, проступает на снимках, ощущение первозданности земли, воды, неба словно продолжается в них. Как будто нет других на земле. Только первые Он и Она.
- А кто вас снял? Гала? Или Женя?
Соня рассказала, что снял старенький фотограф дядя Миша. Он дружил с Бориным дедом и после его смерти по привычке частенько появлялся у них во дворе. Щелкал подраставшего Борю, стригся у его бабушки. Сам овдовевший не отказывался от тарелки борща. Стал каким-то полуродственником - необязательным, то появляющимся, то исчезающим, но все равно своим. Он присел с ними рядом на раскладной стульчик, снял кепку, вытер здоровенным клетчатым платком лысину. Покачал укоризненно головой:
- Боба, ты никак женился? И Гала не устроила тарарам на весь город?
Борис ответил, что это Соня тети Жени. Старик оживился, Соню он не видел давно. Стал прицеливаться в них, наконец, выбрал ракурс и щелкнул дважды – для верности. Соня попросила снять ее у моря. Одну. И не слышала, как дядя Миша говорил Борису.
- А шо нам мешает устроить тарарам? Смотри, какая девочка выросла. Складненькая. Декольте… И пониже спины что-то намечается. Не проморгай, Боба. Зачем тебе холера с улицы, когда своя есть, домашняя…
Борис смеялся - мол, Соня ему по пояс. В переносном смысле. К тому же, она, удаленькая, уже и жениха нашла. Так что тарарам откладывается как минимум до следующего лета.
Дядя Миша несогласно качал головой, бормотал что-то про химеры, живущие в девичьих головах. И из стариковского упрямства, а может, из любви к этим детям доверил фотографии потаенные свои мысли. И Сима считывала их. Наверное, потому, что сама любила.
Сонечка с младенчества привыкла к Симе. Улыбалась, обнимала. Радовалась очередной резиновой пищалке. Сима ругала себя за эти убожества, но приличные игрушки провалились сквозь землю вместе с остальным небогатым детским ассортиментом. "Сима, резиновые даже лучше, - говорила Соня, - они моются и потом у нас уже целый театр, скоро будем "Теремок" ставить". Каждый раз Сонечка с невинным, но горячим любопытством присматривалась к косящему Симиному глазу. Борис помнил свой жгучий детский интерес и, чтоб не брякнула чего-нибудь неловкого, заметил:
– Видишь, Сима в детстве папины очки надевала, и что вышло?
Папины очки были самой желанной и самой запретной игрушкой.
- Борисовна, нельзя! Если сломаешь, папа не сможет писать. Придется идти руками работать – сторожить стоянку по ночам или снег чистить. А мама боится ночью одна. Вдруг придут воры и унесут наши сокровища?
Когда начались серьезные проблемы с продуктами, Сима запаниковала. Тормошила приятельниц, не стеснялась озадачивать малознакомых. По ее представлениям, для ребенка полезнее куриного супа не было на свете ничего. Правдами и неправдами добывала вначале венгерскую курочку, а потом уже какая находилась, иногда с головой и лапами. Но раз в неделю вручала Борису. Борис отнекивался: «Ешь сама, нам теща прислала тушенку домашнюю, продержимся…» Тогда Сима стала приходить с курицей к Соне – «Ты приготовь, я не умею, в воскресенье вместе пообедаем». Соня варила суп из потрошков, а курицу совала в духовку. Когда она поспевала, резала ножницами на кусочки и Сима сама откладывала белое мясо в маленькую кастрюльку – для ребенка. За обедом они с Борисом ели ножки, а Соня с Сонечкой – крылышки. И Сима каждый раз закипала, глядя, как Соня подкладывает свое мясо Борису.
После обеда наступал тихий час. "Кто пойдет царевну усыплять?" - спрашивал Борис. Сонечка выбирала Симу, с дальним прицелом. Сима начинала читать сказку, но Сонечка сразу же говорила: «Дай ачьки!» Сима давала и пыталась дочитывать вслепую, как могла. Сонечка слушала вполуха, играла очками. Но иногда перебивала.
- Нет! Нет, Симочка. Не так сказала мачеха. И повторяла фразу сама.
«А ты - платок на голову, корзину в руки и ступай. Да смотри у меня: если узнаю, что ты у соседей где-нибудь просидела, в дом не пущу, - замерзай на дворе! Иди и без подснежников не возвращайся!» Представляешь, какая злая женщина? Совсем ей не жалко падчерицу.
Сима повторяла, и Сонечка одобрительно кивала головой.
- Сима, а ты видела подснежники? Или это сказочные цветы? Мы с Котей копали-копали в парке, но так и не нашли…
В такие минуты Симу, словно обдавало кипятком. Она сидела и думала - что же это за странный мир - мир ребенка… Соединяющий сказку и реальность, но разделяющий добро и зло. Вот она уже два раза летала самолетом, видела море, а подснежники - сказочные цветы…
Когда укладывание затягивалось, заходил Борис.
- Ну понятно… «Мартышка к старости…» Очки – не игрушка, Борисовна! Давай, закрывай глаза. Сама засыпай.
И уводил Симу на кухню пить чай. Однажды дверь осталась неплотно прикрытой и Сонечка услышала, как Сима говорит:
- Боря, ты знаешь, что у тебя жена – дурочка?
- Хорошее начало! Что же дальше?
- А дальше вопрос по зоологии – сколько у курицы крыльев?
- Сима, у меня встречный вопрос - могу я спокойно выпить стакан чаю в собственном доме?
- Ты пей, Боря, пей, но знай, что если ты съел и ножку и крыло, то это значит, что она не съела ничего.
- Сима, не надо! Я ела картошку и суп. Я не люблю мясо. С детства.
- Что там было в детстве – не мое дело. А сейчас ешь. Потому что копыта отбросишь, и он месяц-два помается и женится. Не потому что тебя забудет, а потому что не потащит один. И ребенку твоему приведет мачеху.
- А-а-а! – громко заплакала Сонечка. – Мамочка моя, родная, любимая!
Все побежали в детскую. Сонечка стояла в кровати, красная, залитая слезами. Борис потянулся взять на руки, но она затопала ногами и закричала:
- Зачем ты съел крыло? Зачееееем?
- Будь оно неладно, я не заметил даже…
Соня завернула ее в одеяло, покачала, потом принесла на кухню. Она сидела у Сони на руках, пила чай. То улыбалась, то опять всхлипывала…
Борис повез Симу. По дороге бросал руль и воздевал руки.
- Ну, что ты устроила! Выставила меня… Вот с чего ты взяла, что я б женился через месяц??? Ребенка на отца натравила. Хоть домой теперь не ходи…
Сима укоризненно качала строгим своим профилем.
- Да, не тебе я говорила, Соне! Подписалась в мамы, пусть соображает! Есть или не есть… Ты не замечаешь, а она свалится. И что? Поздно будет припарки ставить.
Вдруг схватила за руку – Ладно, я тебя погубила, я тебя и спасу. Вон смотри, подснежники продают. Притормози, купи. Получишь реабилитацию.
Дневник. Вырванные страницы.
Картина Геннадия Шлыкова
http://photo.i.ua/user/2336110/206087/5359231/