Организованный хаос 10
На начало литературного вечера они опоздали. Проходил он в тесной квартирке, забитой людьми, многих из которых Иван узнавал, ибо в дни его молодости они не сходили с экранов телевизора.
Алису он увидел почти сразу. Она сидела на полу, скрестив ноги в голубеньких брючках. У Ивана забилось сердце, но он решил не спешить к своей подруге.
— Братья и сестры, — поднялся с бокалом в руках известный в конце двадцатого века актер с характерной лошадиной физиономией, — я предлагаю выпить за товарища Сталина, ибо он подобных безобразий не допус¬тил бы. Одно из двух: мы либо пилили бы лес, либо, что более всего вероятно, продолжали бы оставаться кумирами народа.
— И Сталин дерьмо, и народ дерьмо, — прорычал с засученными по локоть волосатыми руками Некто.
Все зашумели.
«Ах, вашу мать, — негодовал про себя Иван. — Сколько лет прошло, а они все про Сталина».
— А Бродский — гений, и выше Пушкина, — произнесла весьма поддатая девица и, видя, что с ней никто не спорит, уже выкрикнула: — Выше, выше, выше!
Народ переполошился. Кто выше? Кого выше?
Два непонятливых литератора подняли на руки саму девицу.
— Еще выше? — кряхтя, вопрошали они.
Иван внезапно ощутил, как сжали его локоть. Рядом с ним стояла Алиса.
— Негодяй, — сквозь зубы процедила она, — нашел-таки.
— Не тебя искал, — бросил Иван.
Алиса хмыкнула и скомандовала:
— Шагай за мной.
— А руки поднять вверх?
— Я сказала — за мной, а не впереди меня.
Они вышли на улицу. Вася куда-то исчез, и Эдварда не было видно, но наученный опытом Иван знал, что это не означает, что их вовсе нет рядом.
Они оказались в небольшом домике, со всех сторон окруженном пушистыми голубыми елочками, и Алиса, включив свет, произнесла:
— Ну?
— Я видел твой портрет, — сказал Иван.
— У кого? — отозвалась тихо Алиса. — Моих портретов тут...
Иван объяснил.
— На этом портрете я не очень похожа на себя, правда?
— Правда.
— Но когда-то я была именно такой. Ты мне веришь?
— Я тебе всегда верю.
— А если я скажу, что больше не хочу тебя видеть, поверишь? Мужчины почему-то плохо в это верят.
— Я поверю.
— Ты обиделся, что я называла тебя стариком? Хорошо, я буду называть тебя мальчиком. Ты ведешь охоту за моей душой. Ты опасен, мой мальчик. Вдруг поймаешь?
— Но ты же сама сказала, что в тебе подавлен страх перед одиночест¬вом и пространством.
— Черта с два! Вернее, он подавлен, но не уничтожен. Со мною иногда происходят странные вещи... Но я честно говорю: у тебя нет шансов.
— А у Каштанова они были?
— Были. Потому что он борется, а ты нет. И в этом затхлом округе есть те, кто борется.
— С кем или с чем?
— Чаще всего с самим собой или друг с другом. Я понимаю, что почти все они трусы, но они не хотят примириться со своей судьбой. Не хотят быть теми, в кого их превратили. Все их бесконечные споры... Кажется, что они крутятся вокруг одного и того же. Но это не совсем так. Они думают, понимаешь. И некоторые из них творят.
Иван молчал. Он в общем-то понимал, о чем говорит ему женщина, но он бороться ни с кем не собирался. Ему были все равны — Каштанов, Эдвард, поэты, композиторы... Пожалуй, зря он променял Веру на эту злую кошку. Он не хотел познавать вселенную, не хотел писать музыку и стихи, не хотел стрелять в других.
— Ты мне отвратительна сейчас, — сквозь зубы произнес он. — Ты столько времени использовала меня, презирая.
— Извини, — неуверенно произнесла Алиса, — но в алкогольном округе выбор был невелик, сам знаешь...
— Ты цинична и отвратительна, и я никогда больше не буду бегать за тобой, — пообещал Иван.
— Я всегда старалась быть мягкой, — уже оправдывалась Алиса. — Я старалась, чтобы тебе было не очень больно.
— Мне не было больно, — с возрастающей злостью заговорил Иван. — Я просто хотел защитить тебя. Ты казалась беззащитной. А я какое-то время чувствовал себя одиноким... без тебя. Но сейчас — пошла вон!
— Что?
Алиса выпрямилась во весь свой небольшой рост, хотела что-то добавить, но Иван схватил ее за волосы, другой рукой подхватил под коленки и вышвырнул в низкое открытое окно, прямо в елки.
«Посадка» Алисы была тем более мягкой, что она свалилась прямо на Эдварда и что-то ему повредила. Тот с воплями, держась за шею, кинулся в темноту.