Пражскому еврею, писавшему по-немецки -
Францу Кафке с любовью
1.
В одном Филиппу повезло – с работой. Первая жизненная удача, какую он вовсе не воспринимал за удачу, но за прихоть судьбы, что сначала до нитки обобрала, а потом, будто устыдившись содеянного, бросила под ноги кошелек с неприглянувшейся мелочью.
Вакансия на весь университетский выпуск была одна. И все стремились её занять, подавали заявления и строчили резюме, где в первом разделе требовалось откровенно изложить биографию, ударяя на неприглядные факты. Задание воистину иезуитское: доказать свою честность, признавшись в бесчестности.
Только как тут понять, насколько искренен лжец, заявляющий о своей лживости не из угрызений совести, а в расчете на награду? За честность или бесчестность – не разберешь.
Впрочем, члены отборочной комиссии, люди опытные, видавшие виды, учитывали нюанс и не принимали откровения претендентов всерьез. Конкурсантам не сообщалось, незачем было им знать, но на первом этапе оценивалась гибкость – качество немаловажное для того, кто впоследствии должен будет принимать решения самостоятельно, исходя из сложившейся обстановки.
Для оценки деловых качеств предназначался второй раздел резюме. В нем предлагалось сообщить компрометирующие сведения о родственниках, друзьях и знакомых. А вот эти свидетельства тщательно проверялись, и если информация подтверждалась, а ещё лучше – позволяла возбудить уголовное дело, только тогда претендент допускался к тестированию. Из сотен кандидатов к тестированию допускались единицы.
Верность долгу – завидное свойство; к сожалению, встречается редко.
Тестирование также проходило в два этапа. Вначале определялся уровень интеллекта, и горе умникам, что понимали задачу буквально, не усомнившись, набирали очки. Умникам не мешало бы знать, что система с заданными параметрами и регламентом, а именно такой является государственная машина, сообразительных любит. Зато соображающих на дух не переносит. Потому, что у соображающих зуд, что ни попадя, улучшать.
В штатном режиме Система работает, как часы. Ход часов улучшить нельзя. Любое вмешательство разбалансирует, портит.
Помимо стремления к обновлению, действует и другой закон - самосохранения сущего.
Мир стоит на слонах, что непрерывно воюют между собой. Один трубит за стабильность, второй - за новые веяния. Пока борьба между ними на равных – мир в порядке.
Откровенная глупость также отсеивалась комиссией, приветствовалась золотая середина. Мало было показать, что мыслишь приземленно, банально, требовалось публично признать: да, я - посредственность; собственноручно расписавшись под тестом. Нелегкий выбор для амбициозных юношей, мечтающих о подвигах и о славе, лишь пробующих лицемерие жизни на зубок.
Кому удавалось проскочить горнило первых двух туров, на последнее испытание смотрели как на формальность. Подумаешь, пяток вопросов на знание государственных кодексов и вердиктов. Напрасно. В третьем туре оценивалась уверенность в себе. И расценивалась она как излишество.
Удовлетворить столь противоречивым требованиям и выиграть конкурс представлялось невероятным. Но слишком был притягателен приз, и пытались все. Разом обрести благосостояние и власть, махом войти в элиту, вершить - соблазн велик, риск оправдан.
Пожалуй, с курса один Филипп посчитал для себя бессмысленным и заявление на конкурс не подавал.
Два года назад он уже пробовал поступить на государственную службу, дальше медицинской комиссии не прошел. Стоило ему раздеться:
-- Вы нам не подходите, молодой человек.
-- Почему?
-- Здесь вопросов не задают. Одевайтесь.
Спрашивается, зачем приходил? Знал ведь, что по другому быть не могло. А приходил потому, что незнаемо – веришь, а узнавши – надеешься. Надежда умирает последней. И вот она умерла.
Поэтому в конкурсе Филипп не участвовал, доносы на однокурсников не строчил, обошлось, хитроумными выкладками серость свою не доказывал. Тем не менее, его единственного и выбрали.
Почему? Закономерно? Случайно? Солнцу безразлично, кому оно светит? Дождь не знает, куда упадет? Падает на того, кто не спрятался?
2.
Перед самой защитой диплома ему позвонили из Организации, и на завтра предложили зайти по известному адресу. Пропуск заказан. Обязательно быть. Не опаздывать.
Филипп набрался храбрости. Можно поинтересоваться, зачем? Нет, нельзя. Абонент отключился.
Проплутав этажами и коридорами, наконец, отыскал кабинет. Его там ждали, с места в карьер огорошили:
-- Филипп, за что ты ненавидишь людей?
Словно терзаемый сомнениями преступник (а не оставил ли на месте преступления улику?), он ночь не спал, ломал голову, когда и чем мог заинтересовать Организацию. Упорно отказываясь принимать лежащее на поверхности. Кто-то из сокурсников, участников конкурса оклеветал его своем в резюме. Но -кто? Когда и в чём Филипп прокололся? Не может быть! Что-то другое. А - что?
Вставал сутулый равнодушный рассвет. Знобило руки. Теснило грудь. Горели щеки. В висках ломило.
Смятение. Мельтешение. Страх.
По дороге, в метро, блуждая по коридорам Организации, и даже входя в кабинет, Филипп предполагал, что угодно, кроме этого издевательского вопроса, провокационность которого была очевидна, да и подтекст не прятался, как не прячется в ножнах нож: мы знаем о тебе всё!
Предположим, не всё. Люди – айсберги. Но главное о нем они знали.
Следовало подумать, прежде чем отвечать. Но и тянуть с ответом было чревато: чем больше думаешь, тем меньше к сказанному доверие. Искренность и задумчивость – антиподы.
Выпалил первое, что пришлось:
-- За то же, за что я ненавижу себя!
Собеседование проводили двое. По тому, как они переглянулись, Филипп понял: с ответом он угадал.
-- И мать, Филипп?
-- Мать первую ненавижу.
-- Отца, Филипп?
-- Рос без отца. Его я ненавижу вторым.
Он отвечал напористо, загнанный в угол крыс, дерзко пялился, скалил зубы.
Между тем его загонщики улыбались. Им ли, профессионалам не знать: страх, пока не утратил надежды выкарабкаться, пригибает голову и ловчит. Гордо голову поднимает паника. Филипп явно паниковал, такого - голыми руками бери.
Однако на этот раз загонщики преследовали не дичь, а цель. Какую – скоро предстояло услышать:
-- Мы хотим предоставить тебе возможность мстить. Посчитаться с тебе и нам ненавистными тварями. Ты согласен?
Филипп обмяк. Мучившая его неопределенность отпала. Ему, оказывается, предлагали работу.
-- Кроме оклада тебе будет начисляться процент с каждой успешно проведенной операции. На тебя распространяются государственные гарантии по защите свидетеля...
-- Деньги меня интересуют в последнюю очередь.
-- А мы и выбрали тебя за страх. Не за совесть.
Тысячам, что в конкурсе участвовали, как оказалось, зря, пришлось успокаивать себя тем, что служить провокатором подло. Что порядочность ни за какие деньги не купишь.
Обычные доводы неудачников, их лукавые аргументы. Неудачникам ли не знать, что предательство – исключительно человеческая черта?
Очеловечиться – был пунктик Филиппа.
3.
Первым его объектом стал рядовой чиновник префектуры, канцелярская мышь на побегушках. Сведущие люди знают, как много зависит от подобных мышей. Обед заказываешь в представительном зале, обговариваешь детали с человеком в смокинге и перчатках. Но готовится блюдо в недрах. Вкус всецело в руках у повара.
Чиновник был обременен женой, мечтающей о скромном загородном домике, непременно с бассейном, беседкой для барбекю, и любовницей, падкой, как все любовницы, на доказательства к ней любви.
Если для мужчин любовь дар, то для женщин она - кредит. Возвратность выданных авансов обязательна, причем с процентами.
А случись партнер ненадежен, не желает связывать себя узами брака, не глупо поступить, как в ломбарде. Хочешь любви? – оставь залог. Автомашину, квартиру, банковский счет. Докажи, что любовь для тебя действительно чего-нибудь стоит.
Филипп дочитал досье и чиновник был обречен. Даже раньше, когда он начал лгать им обеим – жене и любовнице, а завравшись, откупаться от обоих подарками: чем на большей лжи пойман – тем подарок дороже. Скользкий путь, многие на нем поскользнулись. И поскользнутся ещё, поскольку выхода из ситуации нет.
Если тебя терзают страсти, будь готов быть растерзан ими.
Два следующих объекта, переданных Филиппу в разработку, состояли уже в ранге руководителей регионального уровня.
Со стороны работа Филиппа представлялась простой. Предлагать государственным служащим взятки.
Однако над штатным агентом висел дамоклов меч - план: выявлять не менее одного коррупционера в месяц. Причем, действовать было необходимо наверняка. Случалось, театрально отказавшись взять куш, чиновник подавал на Организацию иск с требованием возмещения морального ущерба. Подозрения в бесчестности, видите ли, причинили ему невыносимые нравственные страдания. Потерпевший неудачу, засветившийся агент подлежал увольнению со службы.
И хотя Аналитический отдел Организации скрупулезно подбирал подходящего кандидата посредством новейших психологических тестов и глубокой, вплоть до мельчайших деталей, проработки его проблем: как тех, что клиента гложут, так и тех, что могут возникнуть в будущем (над созданием у него таких проблем трудился не покладая рук смежный отдел - Инициаций), практика, бывало, опрокидывала и стопроцентный прогноз.
К примеру, аналитики ручаются: вот он, наш клиент - беспринципный и продажный. Живет не по средствам, строит загородный дворец.
А он, беспринципный и продажный, уже сроднился с Системой посредством мелких тех привилегий, какие от неё получил и имеет, вроде служебного авто и возможности помыкать секретаршей, с мечтой приблизиться к кругу высшему, перед которым пресмыкается сам.
Но и не это главное. Отрада канцелярского червя - это данное ему право подписывать бумаги; давать делу ход или попридержать; а то и вовсе отказать просителю, повод у бюрократической казуистики всегда найдется.
Золотое правило чиновника: чем одарил - то потерял; в чём отказал - тем владеешь.
Бог на чудеса скуп, иначе бы не был богом.
За годы службы чиновник роднится с Системой настолько, что начинает ощущать себя её частью; её, Системы, внутриутробным плодом. Страх овладевает при мысли: а вдруг да перережется пуповина!
Такому сколько ни предложи, нужен иной подход.
Убедить, что родовые схватки уже начались. На место страха посеять ужас: Система сама готова отторгнуть его от себя. Кошмарные своей простотою мысли: как дальше жить? на какие средства существовать, когда Система его отринет?
Уместно подключить СМИ. Организовать кампании в прессе, на телевидении, в интернете. Жалобы граждан, возмущение общественных организаций, прокурорскую проверку, депутатский запрос. Создать впечатление лавины, грозящей смести. Землетрясения, способного опрокинуть.
А потом уже предложить, как единственный выход, средства.
Чтобы сначала объект проникся обидой на неблагодарность Системы. Что посмела равнодушно взирать, когда поносили его, мешали с грязью его, самый нужный, самый преданный её винтик! Чтобы вдруг догадался и ужаснулся открытию: самые близкие предают! (Как будто могут предавать посторонние). И начал в отместку всё, что под руку подвернется, хватать и закидывать на спасательный плотик. Корабль вот-вот пойдет ко дну, успеть бы хапнуть!
А тут - Филипп, как кошка мышь стерегущий. Ах, мышка, мышка! Я твоя мышеловка.
Ещё до вынесения приговора этим двум региональным взяточникам, он получил повышение по службе. Стал старшим оперативным сотрудником с правом самому выбирать себе жертву.
Был Филипп волком на поводке. И вот теперь поводок отцепили.
4.
Четвертой жертвой Филипп выбрал Босса. Высокий уровень, достойный противник. Обратился за санкцией к руководству.
Куратор, не последняя спица в колеснице, расположенный к молодому сотруднику в силу того, что при приеме на службу за него поручился, а свои благодеяния мы любим самой горячей и самой верной любовью; незамедлительно вызвал Филиппа для разговора.
-- Ты зарвался, – заявил он Филиппу, не скрывая своего раздражения, как выговаривают не оправдавшему надежды сыну, с готовностью любые его оправдания принять, разумеется, при искренности раскаяния.
-- Этот орешек тебе не по зубам, Филипп. Для людей уровня Босса существует одна ценность – власть. Ничем не соблазнить того, кто за власть над людьми уже продал душу. Предложи такому взамен все сокровища мира, он только посмеется над тобой - он, громовержец, вершитель судеб. Марионетке (а ты, давай начистоту - марионетка, Филипп) нечего предложить кукловоду. Оставь пустую затею, парень.
Филипп улыбался, пропуская мимо ушей. Забыл, наглец, кому и чем он обязан?
Хотя, с другой стороны. Кто из нас воспринимает благодеяние себе не как должное? Мимолетен сон. Короче сна - миг. Благодарность - ещё короче.
--Помнится, был один прецедент, - хитро прищурил глаза Филипп. - Марионетке Буратино удалось-таки облапошить опытного кукловода Барабаса.
-- Наживка - Золотой ключик? - догадался Куратор.
-- Не золотой. Из мишуры. Потому, что мой ключик для ларца с мишурой.
-- Вижу, пришел не с пустыми руками, - заинтересовался Куратор. - Докладывай, что придумал.
Филипп свой план изложил, и Куратор смягчился:
-- Может сработать. В конце концов, Система выигрывает при обоих раскладах. Или в твоем лице Она продемонстрирует силу бороться с коррупцией по-настоящему. Или провал твоего плана позволит поверить избирателям в то, что и на самом верху попадаются честные люди. Электорат воспримет это как чудо. Неплохо, чудо - основа веры.
5.
Перешерстив анкеты, справки, сплетни, слухи аналитики выявили у Босса только одно слабое звено, за которое можно было бы зацепиться. Босс увлекался рыбалкой. Его фото с малюткой акулой на вытянутых руках висело в рамке у него в кабинете.
На основании заключения аналитиков Отдел Инициаций зарегистрировал Общество по защите белых китов. Председателем Общества утвердили сотрудницу Маркетингового отдела, оформив её председательство, как командировку в горячую точку. Не замужнюю, не красавицу; красота зачастую отпугивает объект, требуя от него решительности и жертв, в первую очередь материальных. Миловидную. С изюминкой и в соку.
Филипп построил свой план на том, что заслуги чиновников высшего уровня недооценены страной. Их работа сложна и ответственна, но народ её не видит, не знает. Министры проводят эпохальные решения в жизнь, а лавры пожинают глава правительства с президентом. О министрах вспоминают лишь при экономическом спаде, дабы попенять им: всё, они делали - делали неправильно, дураку понятно, надо было иначе.
Чиновники - лицедеи, что творят свой спектакль за ширмой. Ширмой наподобие сита наоборот. Грязь, свист, улюлюканье сквозь себя пропускает, а аплодисментов не слышно за ней.
Лицедею без аплодисментов - не жизнь.
Лицедейство без признания - фарс.
Женщина-Председатель обратилась к Боссу с просьбой подписать воззвание в защиту белых китов. Ваши заслуги перед народом. Ваш авторитет среди граждан. Только вы способны помочь. Только вы с вашим государственным видением можете постичь глубину и суть. Ваше имя привлечет внимание к проблеме. Без вас белые киты погибнут.
Босс подписал. Кисло-сладкое "авторитет" слизало ржавчину с сердца, на уточнении "без вас" Босс растаял.
Ах, если бы все были так отзывчивы и внимательны к нуждам! Разрешите, при случае, снова обратиться к вам за поддержкой.
Конечно, в любое время. Я предупрежу секретаря, чтобы без очереди и предварительной записи.
День ото дня предложения по спасению китов ширились, на разработку плана мероприятий было брошено два отдела Организации. По поводу каждого пункта мероприятий мнимая председательша спешила к Боссу за советом. Есть предложение. Но как считаете вы? Ваше мнение исключительно важно!
В просьбе дать совет всегда присутствует лесть, но присутствует она инкогнито, рядится под уважительность и воспринимается таковой.
Любовь рождается из твоего признания чьей-то особости, исключительности, поддерживаясь встречным признанием исключительности твоей.
Не форсировать! Должно само прозвучать.
Погодя прозвучало.
-- Извините, вы замужем?
-- К сожалению, да. Муж – бизнесмен. Биржи, акции, дивиденды. Ограниченность интересов. Нет, он человек неплохой. Но, вы же понимаете - ограниченность интересов.
Босс сигнал уловил и упал в распахнутые объятия.
Некоторое время спустя.
--Ты самый лучший. Рядом с тобой я впервые почувствовала себя женщиной. Я очень благодарна тебе, но пусть останется нашей тайной. Дети. Они так привязаны к отцу, так его любят.
Босс не стал возражать. Я и сам хотел предложить. Пусть останется нашей тайной.
Чтоб надежней запечатать уста, любовники скрепили соглашение поцелуем.
Заключительный аккорд.
Якобы муж, якобы рогоносец (на деле - сотрудник Корпоративного отдела Организации) совершенно случайно обращается к Боссу с просьбой помочь устроить контракт, в чем почти отсутствует криминал, но все-таки в обход установленного порядка.
Трудно отказать. Невозможно.
Кому доводилось смотреть обманутому мужу в глаза, поймут, почему Босс нарушил закон. Возможно, первый раз в своей жизни.
Многоходовка Филиппа удалась.
Босса взяли под стражу.
А Филиппу вручили орден.
Куратор в своем кабинете зачитал Указ Президента, показал бархатную коробочку с орденом, после чего запер коробочку в сейф.
Ведь Филипп был секретный агент. Лицедей, что творит свой спектакль за ширмой.
6.
Одновременно с Президентом, "агента F-007, разоблачившего министра-оборотня с планшетом" правительство премировало загородным коттеджем.
В чем можно было усмотреть подкуп. Коттеджами, как правило, награждались сановники в преддверии отставки, с формулировкой "спасибо за добросовестный труд". На этот раз Филипп решил не нагнетать, здраво рассудив, что взбаламученному болоту надо дать отстояться, что никуда правительство от него ни денется, и, преодолев соблазн, домик принял.
Четверть века он прожил в двухкомнатной малогабаритной квартире с матерью в обстановке непримиримой вражды. Война велась по законам рыцарства, на отведенной под ристалище территории, на кухне и в коридоре квартиры. Потерпев урон, противники удалялись зализывать раны в тылы, каждый в свою суверенную комнату.
Совместное проживание тяготило обоих.
Мать раздражалась чувством вины, какое сын ей навязывал, толком не понимая, в чем её вина состоит. В том, что она родила? Выполнила предназначение женщины? Так не родился бы ты, ублюдок!
А Филипп презирал мать за то, что не признавая своей вины, она все же пыталась её загладить, постоянно внушая сыну мысль о необходимости примириться с судьбой и тем ослабляла его позиции.
Примириться с действительностью для Филиппа означало капитулировать перед ней. Согласиться, что ты не такой, как все. Что ты - урод.
Призывая смириться, мать предавала его.
Филипп был рад от неё переехать.
И он переехал, прожил неделю в премиальном коттедже. Один в огромном домине, не считая собаки. Её, бездомную, Филипп подобрал на улице, чтоб было с кем перемолвиться словом, ну, а если быть точным - полаяться.
Промахнулся, сука отказывалась лаять. Умная кудлатая тварь верхним чутьем улавливала его тоску и, прижав уши, заунывно скулила. Филипп больно пинал её в ляжку, сука подползала и лизала ботинок.
Вышло с ней ещё хуже, чем с сукой-матерью. Отравлявшая его ненависть никуда не делась, покой не был достигнут.
Покой - когда бессилие или равновесие сил. Уйдя от матери, Филипп как бы выбросил из корзины воздушного шара балласт. В результате ненависть его взметнулась вверх. И с высоты торжествовала над ним.
Спустя неделю Филипп (с собакой) перебрался обратно.
7.
Снова зажили камчатским вулканом. За короткими мощными извержениями - ор, гам, тарарам, лава стекает по подбородку, пожирающий огнь в глазах - следовали периоды относительного затишья. Перебранок, взаимных претензий, комариных уколов - не столько с целью противника уязвить, сколько разнообразить коммунальную скуку.
Мать донимала Филиппа советами - женский способ вывести из себя, предпочитая, опять же по-женски, давать их задним числом: «я же предупреждала!».
Собственно, совет был один. Терпи. Бьют по левой щеке – подставь правую. На зло отвечай добром. Взамен тебе воздастся любовью.
--Не тебе учить меня жить, - огрызался Филипп. - Жалкая библиотекарша, синий штопаный-перештопаный чулок! Начиталась дурацких книжек, что любовь можно приманить добросердечием, как приманивают цыпленка: цып-цып.
Не делай и не желай людям добра. Так вооружаешь их против себя. Первое, что приходит им в голову: если желаешь добра, значит, считаешь, что у нас его нет.
-- Ты моральный урод, - заключала мать. - Дурная кровь отравила твои мозги.
-- Да, я урод! - колол глаза ей Филипп. - Только чья во мне дурная кровь, не твоя ли?
-- Ты - не в меня, ты - в отца, - оправдывалась мать.
-- А ты хоть знаешь, кто мой отец? Ничего ты не знаешь о нем, потому что нагуляла меня, как последняя шлюха.
Мать на "шлюху" не обижалась. В этом пункте Филипп не врал. Нагуляла.
Раньше, в детстве она отвечала:
-- Твой отец марсианин.
В те времена вопрос об отце стоял особенно остро.
Мальчиком Филипп удовлетворялся ответом, просил перед сном вместо сказки рассказать ему о звездах, о Марсе, о космических кораблях, бороздящих просторы вселенной.
Подростком начало раздражать: «Придумай, что-нибудь поумнее!».
-- Отец твой сам так сказал. Я спросила его: «Ты кто?». Он сказал: «Марсианин».
-- А что ему оставалось? – потешался Филипп. - Встретил набитую дуру; убедился, что дура, захотелось развлечься. А дуре нет бы заглянуть в паспорт! Надо же быть такой дурой!
-- Ну, и где ты его подцепила? Летала по турпутевке на Марс? Или он к нам, с визитом?
Подцепила по дороге с работы. Зима. Вечер. По дороге с работы. Домой тащила связку списанных книг. Уставала. Передыхала. Твой будущий отец навязался помочь донести.
-- Разумеется, было очень темно? Иначе кто бы на тебя, уродина, клюнул.
-- Было - хоть глаза выколи. В тот день отключилась городская электростанция.
Моральный урод желал подробностей.
-- Ну? и?
-- Он проводил меня до дверей, я предложила чай. Поздно, отказался отец. Живу одна, настояла я, не беспокойся, никого не разбудим.
Потом я пила с ним пили чай. Впотьмах, при свечах, электричества не было. Затем легли спать, и я спросила: «Ты кто?». Он засмеялся и сказал: «Марсианин».
Невозможно было понять: пересказывает мать быль или сон.
Она часто видела сны, обожала их пересказывать. Вчера ей снился бразильский карнавал. А там, знаешь, красивый мулат с капельками пота на мускулистой спине. Он так эротично отплясывал самбу. Сегодня - нудистский пляж. Завтра - мужской стриптиз
Не сны - сплошные эротические фантазии. На пятом десятке мать помешалась на сексе.
И Филипп помешался на сексе.
Дурная кровь - дурные сны.
Ни разу сон не случился в руку.
8.
Ему снилась женская плоть. Лицо - смазано, неотчетливо. Четко - голое напряженное тело, лежащее на кушетке, разверзнувшее краями пропасти ноги, из пропасти пышет жаром, дразнит, томит.
Тело стремится встать в мостик, Филипп мощно нависает сверху, мнет до густоты теста, упоенно протискиваясь к лону, что рывками засасывает в себя, побуждая сладострастие млеть.
Каждый божий вечер мать застила на кровать Филиппа свежую простыню. Однажды, намаявшись жалостью, она заказала сыну проститутку. Филипп спустил проститутку с лестницы, крикнув матери в лицо, что "этой подлости никогда не забудет и не простит".
Ему мечталось о добродетельной девушке. Не возражая и против глупой, уродливой, без гроша – лишь бы согласилась разделить с ним постель.
Знакомился он легко, и до постели доходило не раз. Однако стоило ему раздеться, девушки убегали стремглав, забывая впопыхах предметы своего туалета.
Обнаруживая их потом где попало, Филипп брезгливо выбрасывал пикантные аксессуары в мусоропровод. Фетишистом он не был.
На случай всякая подошла б, но мечталось об одной и с одной. О красотке и умнице, которой к стати рекламировать бриллианты, да не было нужды за папой миллионером. О бывшей однокласснице Филиппа, которую он полюбил и любил, пока не убежала она от него с испуганным всхлипом, и которую возненавидел за то, что, однако, не решило проблемы. Ненависть и любовь – конкуренты в стремлении обладать. Обе неудовлетворенные распаляют.
После ареста Босса истекло две недели, а Филипп всё тянул, не решался. Возможно, что не решился бы он, но подоспела бессонница, а та, известно, любого уговорит. Утром Филипп позвонил дочке Босса.
Изменив гаджетом голос, представился следователем по делу её отца, что было, разумеется, ложью, причем, ложью весьма рискованной, узнай об этом его начальство; назначил встречу в кафе.
На свидание оделся от кутюрье: смокинг, туфли, рубашка, галстук – модно, самое дорогое, за сумасшедшие деньги. Дочка Босса помнила его унизительно бедным. Судьба перетасовала колоду. Пусть увидит, сравнит.
Женщина явилась на свидание первой и уже поджидала за столиком. Поглядела вскользь, сквозь, безразлично кивнула. Филипп пожалел, что не надел старые джинсы. Тщеславны все, подумал он. Но демонстрируют тщеславие выскочки.
Смешался, не зная, как приступить. Дочка Босса заговорила первой.
-- Знаю, спасти отца невозможно, - сказала она, глядя в сторону бара, словно пришла подглядеть рецепт приготовляемого барменом коктейля. – Не в силах президент, друг семьи. Общественное мнение, интересы партии накануне выборов. Но, чтобы облегчить долю отцу, я готова использовать и самый безнадежный шанс. Отдалась бы на этом столе, с тем и пришла. Любому, кроме тебя, Филипп. Когда увидела тебя, сразу поняла: история с отцом – твоих рук дело. Отмстил, за то, что я тебе отказала? Считаешь, что отомстил ещё недостаточно? Но большего торжества, извини, предоставлять тебе не намерена. Довольствуйся тем, что имеешь. Прощай.
Филипп за встречу слова не произнес.
Вернувшись домой, он наточил нож, набрал в ванну горячей воды, лег в неё и двумя махами под водой перерезал в запястьях вены.
Посмертной записки не оставлял. Представил завтрашние сенсационные заголовки. «Таинственная смерть лучшего агента Организации!» «Кто заинтересован в устранении супер-агента?» «Коррупция дает сдачи!».
Тщеславие мертвеца, усмехнулся Филипп и закрыл глаза. Через несколько минут он провалится в сон, в котором опять молодое женское тело будет пытаться встать в мостик, а он налегать, давить, мять. И пусть он знает, кого все годы трахал во сне, было бы хорошо напоследок увидеть лицо. Последнее желание приговоренного. Не отказывают, напомнил он кому-то высшему и уснул.
9.
Проснулся от холода, вода в ванне остыла. Недовольно открыл глаза, приподнял руки над ванной. Кровь не текла, места порезов обозначал тонкий струп. Филипп рассеянно поковырял струпья ногтем, они отпали. Задумчиво почесал лоб, вылез из ванны, оделся, прошел в свою комнату, распахнул окно, перегнулся, упал.
В падении почуял: что-то не то. Земля, как и следовало, приближалась, и ветер посвистывал поминально в ушах, но каким-то странным булькающим звуком. Воздух будто уплотнился до вязкости воды. Филипп в нем не падал, а тонул. Будто вывалился он не из окна десятого этажа, а за борт субмарины.
Махнул руками - падение остановилось, тело дернулось, совершило кульбит. Вытянул ноги – заскользил вниз, как с горки. Поджал ноги – медленно поплыл вверх. Сжал ладони – движение ускорилось. Прижал руки по швам – завис.
Все движения Филипп проделал на автомате. В голове было пусто, словно в темени открылась фрамуга и мозги сквозняком утянуло в космос. Даже не удивился. Минутная растерянность, внезапная, защемившая сердце, быстро прошла, отпустила. Стало любопытно.
-- Вот те на! - сказал Филипп. - Кажется, это называется левитация.
И принялся изучать открывшие возможности. Набирал высоту, пока воздушные ямы не обозначили потолок. Пролетая над автострадой убедился, что машинам в скорости уступает. Покрутил головой в поиске птицы, чтоб попробовать с нею наперегонки. Ночь. Птицы спали и город спал, никто Филиппа не видел.
Парил над городом, захватывало дух. Не испугался, когда как будто зацепился ногой. Удивился, оглянулся: за облако? Нет, это девушка, в лунном свете похожая на фарфоровую куклу, но, безусловно, живая, парила подле Филиппа, придерживая его за щиколотку.
-- Извините, - вежливо обратилась она к Филиппу, - у вас случайно нет навигатора?
-- Навигатора нет, - сказал Филипп, принимая позу, чтобы лучше разглядеть незнакомку. Симпатичная. Может, на год, два моложе.– А зачем он тебе?
Девушка улыбнулась, обмахнув его, как веером, ресницами:
-- Я доверилась ветру, - призналась она, - и мошенник унес меня черте-знает-куда. Заблудилась, устала, замерзла, и не прочь подкрепиться.
-- Замечательно! – обрадовался Филипп, вдруг почувствовав, что тоже устал и замерз. – Мой дом рядом. Можно отдохнуть у меня. Посидим, послушаем музычку. Перекусим, выпьем чая с лимоном. У меня есть автомобильная карта.
-- Согласна, – не позволила себя уговаривать девушка. – А то я думала, что придется ночевать на крыше. Полетели к тебе домой. Не возражаешь, если я обопрусь о твою ногу?
-- Давно летаешь? – прокричал Филипп, беря курс на распахнутое окно.
-- С детства. Моя мать марсианка.
Марсианка! В груди Филиппа расцвела роза. Нашелся искомый недостающий пазл. Тайна рождения, тайна его уродства, мучавшая его столько лет, разрешилась
1:0
В комнате гостью усадил на диван, пододвинул журнальный столик, вывалил на него содержимое холодильника.
-- Много не выкладывай, я ем как птичка, - запротестовала девушка.
Как птичка! – Филипп нашел метафору удачной.
Ну и кто ты, залетная птичка есть?
Меня зовут Аэлита.
Легко было догадаться, Аэлита.
Живу с отцом в соседнем городе.
А я кукую здесь с матерью.
А моя мать оставила меня, не исполнилось года.
Вот и мой отец упорхнул.
Полагаю, на Марс.
А куда же ещё? Больше некуда.
Я летаю давно, но нечасто. Работаю парикмахершей, за день набегаешься, не до полетов.
Жизнь приземляет, вздохнул Филипп.
К тому же, летать получается только ночью, при полной луне.
При полной луне, повторил Филипп, это надо запомнить.
И чтобы полететь, надо упасть с большой высоты.
С большой высоты, повторил Филипп, это надо запомнить.
Повезло тебе с десятым этажом. Открыл окно - полетел. А мне надо ехать в район многоэтажек, проситься на крышу. Зачем - не всякому объяснишь. Не везде на крышу пускают.
Повезло, согласился Филипп, что я встретил тебя сегодня.
Сердце Филиппа пело.
Они пили вино, закусывали конфетами. Филипп пьянел, его быстро брало, взгляд сползал. С глаз Аэлиты - на грудь, с груди - на колени. Платье закрывало ноги почти до колен. В голове крутился вопрос: а под платьем?
-- Нравятся? – разрумянилась от вина, вытянула перед собой Аэлита ножки. – Ни у кого таких нет. Цвета весенней травы.
-- У меня такие же, - Филипп встал, расстегнул и снял брюки. – Смотри, ниже пояса я - лягушка.
-- Прелесть! - захлопала Аэлита в ладоши. - И у меня ниже пояса! Ах, как чудесно! Значит, нас теперь двое? Думала, что одна я такая.
-- Иди ко мне, - поманил Филипп.
И шагнул ей навстречу.
-- Не надо! – подскочила она.
-- Почему? – удивился Филипп.
-- Я тебя не люблю! – Аэлита выставила перед собой локотки.
-- Глупости, - отмахнулся Филипп. – Нам, марсианам надо держаться друг друга. Не людей же любить, высокомерных тварей, готовых смешать человека с грязью только за то, что у него зеленые ноги. Разве тебя в детстве не дразнили мутантом? Разве на тебя не показывали пальцем: посмотрите, какая уродина? Разве ты не плакала оттого, что внушаешь брезгливость?
-- Люди просто боятся, – не оставляла попыток высвободиться Аэлита. - Все неизвестное и непонятное внушает им страх.
-- Они боятся всего, - Филипп лез напролом. – Боятся заболеть, боятся начальство, боятся потерять работу, боятся повышения цен, землетрясений, войн, катаклизмов…
Иди ко мне, Аэлита
Схватив за плечи, тряс, выматывал душу.
Она искала, обо что б опереться. Подвернулась бутылка с недопитым вином. Ударила ею Филиппа по голове.
Тот упал, как подкошенный.
1:1
Первое, что увидел, очнувшись - её испуганное лицо.
-- Филипп, милый Филипп, как хорошо, что ты жив!
-- Что со мной?
Почувствовал, как по телу жутковато расползается холод.
-- Филипп, с тобой все в порядке? Ты стал белый, как смерть!
Так и есть! Его голова лежала у неё на коленях. А его прежде ярко зеленые ноги прямо на глазах тускнели, цвет их терял насыщенность, блекл. Ноги становились молочные, белые.
Филипп сел, потянулся к ним сердцем. Мял, ласкал, тискал, трогал. Белые! Мечта, а не ноги!
-- Филипп, с тобой все в порядке?
-- Со мной? – гладил, трогал ноги Филипп. - Со мной полный порядок!
-- Филипп! – тронула она за плечо.
Его передернуло
-- Пошла прочь. Лягушка.
Аэлита улетела, он и не заметил когда. Мял, ласкал, тискал ноги. Белые! Мечта, а не ноги!
Счастье переполняло его. Захотелось с кем-нибудь поделиться.
Будить мать не стал. Вводить в уши Куратору не следовало тем более. Свистнул из коридора суку, ласково потрепал загривок:
-- Видишь, как обернулось, Тварь! Вот теперь заживем. Будешь жрать у меня из золотой миски. Хочешь жрать из золотой миски?
Из проема открытого окна сквозило. Не спеша подошел, глянул вниз, отшатнулся, поскорее закрыл.
Ночь прошла. Через три часа на работу.
Спать решил не ложиться, побоялся проспать.
Нельзя опаздывать. В него верят, он на хорошем счету.
Скверно, когда обманывают доверие.