Беседа с Игорем Васильевичем БЕСТУЖЕВЫМ-ЛАДОЙ, академиком-секретарем Отделения образования и культуры Российской академии образования, кавалером Ордена Св. Даниила П ст.
- Игорь Васильевич, Вас крестили?
- Да, но подпольно. Тайком от родителей. Просто бабушка, в своей комнате, пригласив священника на дом, оборудовала корыто и вступила в дискуссию о том, является ли имя Игорь православным или это всего лишь модное видоизменение традиционного “Егора”. Настояла на Игоре, чтобы не ссориться с его матерью. Хотя и мать, и отец, и, понятно, я сам узнали об этом событии первых дней моей жизни лишь многие годы спустя. А сама бабушка, видимо на всякий случай, всю жизнь звала меня чем-то средним между “Игорем” и “Егором”: “Йегорь”. И очень меня любила, пользуясь полной взаимностью.
- Почему вдруг такая таинственность?
- Тогда это было не “вдруг”, а обычное дело. Если бы о нем узнали, то отца бы исключили из партии и сослали (правда, вскоре восстановили и вернули) не в 1937 году, а ровно на десять лет раньше. Так что бабушка, по сути, занималась политикой.
- А когда бабушка рассказала о Вашем крещенье, изменилось ли что-нибудь в Вашей жизни?
- Да, но только спустя полвека. Потому что мир бабушки, дедушки и прадедушки, в котором произошло мое крещенье, имел очень мало общего с миром матери и отца, в котором я жил, не говоря уже о моем собственном мире раздумий и мечтаний, не имевшим ничего общего ни с первым, ни со вторым. И только когда Второй мир лет пятнадцать назад стал рушиться, мой Третий мир начал сближаться с Первым и, если не помру в одночасье, наверное, вскоре сольется с ним.
- Но ведь бабушки и дедушки жили в той же деревне или городе, что и отцы-матери, не говоря уже об их отпрыске?
- Да, но жили по-разному, как бы в разных измерениях. Отец строил социализм, мать ему помогала в качестве сельской учительницы, потом библиотекаря. А для их родителей никакого социализма, никакого СССР, никакой ВКП(б) просто не существовало. Они не умели читать и не желали даже слышать о газетах и радио, брезгливо отшатываясь от них, как от самой гнусной порнографии. Для них все происходившее было “наступлением конца света за грехи наши”, и они не видели никакой разницы меж ним и, скажем, татаро-монгольским игом, о коем слышали в преданьях старины. Сегодня мы видим, что они были не так уж далеки от истины. Правда, дед был все же более или менее в курсе событий, хотя принимал в них участие только в качестве лица страдающего. Но он давно уже не был только крестьянином, а стал рабочим - путевым обходчиком на железной дороге.
В отличие от него, прадед был гораздо ближе ко временам рюриковским, нежели к нэповским, а тем более к кошмару 30-х. Он, как и его предки тысячу лет назад, начинал день с молитвы минут на десять, коленопреклоненно, распластываясь ниц перед иконами при каждом троекратном “Матушка, Пресвятая Заступница спаси, сохрани и помилуй!”. Затем повторял все то же самое перед обедом и перед сном, а в промежутках молился накоротке еще раз десять и сотню раз на день осенял себя крестным знаменем. Это не мешало ему, как и далеким предкам, на моих глазах обсуждать разные проблемы с домовым в чулане, с водяным в колодце, с лешим в лесу и еще с каким-то “налетным”, самым опасным из всех, поскольку самым страшным ругательством было: “налетный бы тя расшиб, пра-а”.
Прадед не читал мне никаких лекций, но сколько помню себя (примерно с четырех лет) - всегда тоже начинал и кончал день невесть откуда взявшимся, как бы само собой сочинившимся, обращенным к кому-то или к чему-то Всемогущему “Твоя воля!” или “я в Твоей воле!” А в последние пятнадцать лет к этому добавились “Господи!” и крестное знамение,“Отче наш” и “Молитва преподобных отцев и старцев Оптинских”. Что, как и прадеду, не мешает мне здороваться и прощаться с лесом, водой, старой дачей и садом (когда остаюсь там один).
И, понятия еще не имея ни о какой экологии, всегда заботился о том, чтобы причинить возможно меньше вреда своим присутствием окружающему миру - животному, растительному, минеральному.
- Выходит, Вы уже с четырех лет были как бы православным, сами того не зная?
- Напротив, к четырем годам я был уже основательно воспитан Вторым миром, о котором шла речь и в котором звучали совсем иные “молитвы”. Одну из них помню до сих пор. “Чемберлен - старый хрен, все грозит - паразит, а мы тоже маху не дадим, эх! Чемберлену в нос дадим!”.
- Прямо хоть сегодня запевай.
- Лучше не надо. Одной из самых характерных черт этого мира был воинствующий атеизм. И соответственно я, едва научившись в четыре года читать, уже развивал антирелигиозную пропаганду среди любимой бабушки, сражая её, как думал, наповал знаменитым остапобендеровским (тогда еще не читанным): “А Бога нет!”. А бабушка в ответ только гладила жертву партпропаганды - своего внука по его разгоряченной головке и приговаривала “Полно-ка, а ты, полно-ка, вырастешь - разберешься”. Как в воду смотрела, только разобрался поздновато - к концу жизни.
А как же “самодельная молитва” всю жизнь? Мне казалось, одно другому не мешает. Тезис “А Бога нет”, убежденно отстаивавшийся сначала ребенком-октябренком, потом подростком-пионером, потом молодым человеком-комсомольцем и не очень молодым коммунистом мирно сосуществовал с утренним и вечерним воззванием к кому-то, в чьей воле я себя ощущал. Ибо одно существовало в одном мире, а другое - в другом. Одно шло от головы, а другое - от сердца. Это были как бы две разных сущности в двух разных мирах. И только к концу жизни обнаружилось, что Бог - един.
- Коммунист, атеист и вдруг “Твоя воля!”?
- Что ж? Ни в том, ни в другом с моей стороны не было какой-то корысти, лицемерия. Просто, как теперь ясно, с детства был стихийно, неосознанно религиозен, а что касается коммунизма, так очень хотелось всему человечеству счастья и светлого будущего. Кстати, с тем же самым желанием 2000 лет назад пришел к людям Христос. Не собираюсь проводить параллелей, просто хочу сказать, что только много позже мне стало ясно: я был против “бога”, выдуманного безбожниками - лысого старичка в ночной рубашке, восседающего на облаке. Но ведь такого “бога” действительно не существует! А вот от чувства, что ты всегда в чьей-то всемогущей воле, все равно никуда не деться.
- И неужели такое смешение осталось безнаказанным?
- Оно и не осталось. Сначала Господь покарал меня утопизмом, а потом - легальным антимарксизмом.
- Это еще что такое?
- Утопизм в данном случае - убеждение, что если к ЦК КПСС добавить комиссию по социальному прогнозированию, то решения будут приниматься более продуманно, с учетом их неизбежных последствий, и Светлое Будущее наступит скорее. На эту утопию я потратил два десятка лет жизни. Должен сказать, что такая сказка - уже без моего личного участия - стала былью сначала в Болгарии и ГДР, а затем, с 1972 г., и в СССР. Во всех трех странах двадцать лет подряд тысячи прогнозистов разрабатывали прогнозы, тысячи плановиков тут же объявляли их секретными и выкидывали их на ближайшую помойку, продолжая планировать “от достигнутого”, а тысячи управленцев по-прежнему принимали волюнтаристские, самоубийственные решения без учета прогнозов и планов.
- Допустим. Но антимарксизм? Ведь это пахло тюрьмой или психушкой!
Нет, я никогда не был тем, кого называли диссидентами. Я же сказал, что мой антимарксизм был как бы легальным. Просто когда убедился в несостоятельности своего утопизма, начал выступать по сто раз в году с публичными лекциями, рассказывал о социальных проблемах, замалчиваемых социальной пропагандой. Как разваливается семья и грядет выморочность народа. Как зашли в тупик школа и наука. Как деградирует культура. Как набирает силу “теневая экономика” ...
- И такое сходило с рук?
- Большей частью дело ограничивалось “отеческими внушениями” в Отделе науки ЦК КПСС, да и то лишь после доносов одного с детства любимого писателя-фантаста, одного директора соседнего института и еще двух-трех “доброхотов”. Но конечно был и “строгий выговор с занесением в личное дело”, т.е. для научного работника, по сути, домашний арест на полтора года (для некоторых моих коллег - на 20 лет!), с запретом выступать, печататься и выезжать в командировки. Впоследствии нависали еще два “строгача”, но один отменили с началом горбачевской “перестройки”, другой не состоялся в кутерьме конца 80-х гг., а третьего я не стал дожидаться, тогда же в конце 80-х вышел из партии.
- И при всем том остался атеистом?
- Нет, как и многие, прошел еще несколько стадий по пути к Храму. Сначала. в дни молодости, было стихийное “богоборчество”: если Господь видит, какое зло царит на земле, и, будучи Всемогущим и Всеблагим, вроде бы ничего не предпринимает, то, значит, Он либо не всемогущий, либо не всеблагий. К моему собственному “я в Твоей воле” это в моем представлении не имело никакого отношения. Я не подозревал, что повторяю зады самого вульгарного атеизма, давно пройденного гораздо более изощренными “богоборцами”, кстати, в свою очередь, давно отринутыми мировой общественной мыслью. Затем сделал открытие: если зайдешь из любопытства, усталый и огорченный, в церковь, то спустя всего несколько минут выйдешь из неё как бы посвежевшим и просветленным. Затем еще одно открытие: с некоторыми священниками интересно разговаривать не о религии, а о смысле жизни, а уже через это - и о религии тоже. А когда Второй мир пошел, что называется, вразнос - я был уже умом и чувствами готов к тому, чтобы приклониться к Храму и признать единственным своим духовным Отцем и Государем Патриарха Всея Руси, ибо не знаю больше никакого другого государя в сем государстве.
- Но ведь был еще, как Вы говорили, и Третий мир - мир Ваших раздумий ...
- Этот мир лучше всего описан в “Швамбрании” Льва Кассиля. Это был мир нескольких выдуманных королевств, в котором мне жилось гораздо приятнее, нежели во дворовых компаниях и в школе. С прекрасными дамами и храбрыми рыцарями. С могущественными волшебниками и бесконечными сражениями. Кстати, последние помогли мне успешно пройти по конкурсу в аспирантуру и стать военным историком - моя первая профессия. А раздумья и мечтанья постепенно переросли в мысли о будущем и помогли стать футурологом, развили воображение и помогли стать журналистом-публицистом.
- Так кто же вы - историк, футуролог, публицист?
- Почему обязательно что-то одно? Кто такой, например, Примаков: журналист, востоковед, управленец, разведчик, госдеятель? Его судьбе трудно позавидовать, но это - судьба. У меня, как говорится, труба намного пониже и дым пожиже. Но нам с Евгением Максимовичем остается лишь завидовать тем счастливцам, которые с понедельника по пятницу, с десяти до шести только либо ставят пациентам клизму, либо вычисляют квадратуру круга. Что касается меня, то я не только начал как историк, но и завершаю свою жизнь работами по философии истории. По своей основной работе вот уже много лет как Председатель Президиума Педагогического общества России, академик Российской академии образования, университетский профессор и научный руководитель школы-лаборатории No 199 г. Москвы - следовательно, профессиональный работник образования. Но еще больше лет работаю в Институте социологии и на социологическом факультете МГУ - следовательно, социолог. А в Академии образования ведаю отделением культуры - следовательно, обязан быть профессиональным культурологом. Наконец, пожалуй, один из самых старых в мире футурологов: мои первые работы в этой области относятся к концу 1951 года. За эти полвека побывал и сопрезидентом Комитета исследований будущего Международной социологической ассоциации, и Почетным членом Всемирной федерации исследований будущего, и зам. председателя Комитета по прогнозированию Всесоюзного совета научно-технических обществ, вот уже треть века заведую сектором социального прогнозирования в Институте социологии Российской академии наук, вот уже скоро два года как президент Академии прогнозирования (исследований будущего) - по сути, Российского отделения вновь создаваемой ныне Всемирной академии будущностей. И при всем том - профессиональный лектор и журналист, с числом лекций, статей, публицистических книг, ничуть не уступающих числу научных публикаций или публикаций любого научного работника или журналиста. Ну, и что же тут такого? Просто так сложилось. Дело ведь не в количестве профессий или публикаций, а в том, каков ты в них. Об этом судить не мне.
- Ну, раз Вы футуролог, может быть, скажете, как поется в песне, “что же будет с Родиной и с нами”?
- Возможно, я разочарую читателя, но должен сказать, что принадлежу к той научной школе исследований будущего, которая занимается не предсказаниями, а выявлением назревающих проблем и оптимальных путей их решения. Это менее занимательно, зато более полезно, в смысле учета возможных последствий намечаемых решений, то есть повышения их, решений, эффективности.
- Ну, и какие же проблемы ожидают в ХХ1 веке человечество?
К настоящему времени они хорошо известны, потому что их изучением занимается целое направление исследований будущего - так называемая глобалистика (анализ и прогноз глобальных проблем современности). Их более десятка, начиная с назревающего столкновения между бедным Миром Востока (80% населения земного шара) и богатым Миром Запада (остальные 20%), и кончая расползанием по земному шару зон экологического бедствия или прогрессирующей выморочностью целых народов (включая русский и многие другие народы бывшего СССР). Общий вывод глобалистики: человечеству не пережить ХХ1 века, если оно не опомнится и не изменит радикально к лучшему свой образ жизни. Этому целиком посвящена моя книжка “В преддверии Страшного Суда, или Избежим ли предреченного в Апокалипсисе?” Значит ли это, что глобальная катастрофа неизбежна? Нет, есть способы избежать её. Необходимо полностью разоружиться, начиная с оружия массового поражения (ядерного, химического, бактериологического), а также в корне изменить отношение к производству и потреблению энергии, к природе, к семье и воспроизводству поколений, к образованию и культуре. Этим занимается другое направление исследований будущего - альтернативистика (изучение путей перехода к иной, альтернативной цивилизации, способной успешно справиться с глобальными проблемами современности). Её выводы обобщены мною в книге “Альтернативная цивилизация”.
- А проблемы России и пути их решения - те же самые?
- В общем и целом - да, как и у всех остальных стран мира. Но у России, как и у любой другой страны, есть очень существенная специфика. Изучение истории и разработка проблемно-целевых прогнозов будущего России показывают, что наши беды начались не вчера и даже не в 1991-м или в 1917-м.Не стоит идеализировать ни Царскую Россию, ни СССР. Та и другой были обречены на гибель. Что касается современной России, то она катастрофически скатывается в разряд самых злосчастных стран мира, типа Колумбии или Эфиопии. И не дай нам Бог в отчаянии от всего этого шарахнуться в сторону ужасов современных Кубы или Северной Кореи, Ливии или Ирака, Боснии или Афганистана. Неизбежных, если до власти дорвутся экстремисты - левые или правые, безразлично.
- Неужели нет спасения?
- Почему же? Мы ведь не одни попали в трясину реализованной утопии казарменного социализма и не одни пытаемся выбраться из неё. Посмотрите, как идут дела у наиболее благополучных стран Восточной Европы. Ничто не мешает нам следовать тем же путем. Да, нам не повезло с правителями: то невежды-самодуры, то вздорные доктринеры - игрушки в руках внешних сил, заинтересованных в развале России, то своекорыстные компрадоры, наживающиеся на торговле национальными богатствами страны. Но ведь есть и разумные прагматики, ничем не уступающие лидерам благополучных стран. Если не проголосуем опять за бессовестных демагогов - есть шанс постепенно выправить положение.
- Последний вопрос: Крещеный Вы тайно, но верующий-то, надеюсь, явно?
- Я социолог и поэтому знаю, что однозначный ответ на этот вопрос мало что дает. Потому что, скажем, иеросхимонах-отшельник и обычный прихожанин - это все-таки далеко не одинаковые верующие. Так же, как истово верующий, отстаивающий все службы, выполняющий все обряды, соблюдающий все посты - и просто верующий, который лишь крестится на церковь и время от времени ставит свечку с молитвою. Возможно, что я уже не “просто”, но до “истово” мне - как тому до иеросхимонаха. Вот почему я со спокойной совестью пишу в соответствующих графах: “Верующий. Православный”. Но предпочитаю более точную формулировку: “Принадлежу Русской Православной Церкви”.
- Тогда еще один вопрос. Вы говорили, что Ваш Внутренний мир начал постепенно сближаться с Миром Ваших предков и вот-вот сольется с ним. Значит ли это, что Ваше мировоззрение полностью уподобится прадедовскому?
- Нет, конечно. Это значит лишь, что я, как и прадед, начинаю понимать, что все или почти все, что казалось важным в окружающем мире, на деле в сущности - суета сует и всяческая суета. Что гораздо важнее отношение к природе, к культуре, к людям вообще и детям в особенности. Между прочим, если Вы вспомните приведенные выше выводы альтернативистики, то это, оказывается, не только мое личное дело, но и единственный известный сегодня путь спасения человечества от надвигающейся глобальной катастрофы.
- Безо всякой религии?
- В том-то и дело, что без религии здесь никак не обойтись. У человека, как известно, шесть органов чувств: зрение, слух, осязание и пр. У человечества в целом таких органов нет, зато есть целых семь форм общественного сознания: мировоззрение, наука, искусство, мораль, право, политика, религия. Если какой-то орган чувств не работает, человек - инвалид. Если не работают все или почти все - просто живой кусок мяса. Если какая-то форма сознания неразвита - тоже, по сути, инвалид. Если неразвиты многие формы - монстр. Религия - это не просто слепая вера во что-то. Это - уяснение своего места в мироздании и чувство сопричастности к Космосу. Опыт показывает, что без такого уяснения и без такого чувства человек напоминает пуделя, потерявшего Хозяина. Нередко взбесившегося пуделя.
- И теперь уж действительно последний вопрос: если не секрет, за что Вас наградили орденом?
- В Грамоте, подписанной Патриархом, сказано: “Во внимание к большому вкладу в развитие сотрудничества между Российской академией образования и Русской Православной Церковью”. За этими строчками скрываются две сложнейших проблемы: как быть в школе с религией и что такое религиозная культура подлинно культурного человека. Но обе проблемы настолько сложны, что, во избежание недоразумений, вряд ли стоит касаться их несколькими словами походя. Лучше обратиться к ним в специальной беседе. Не обязательно со мною.
Беседовала Светлана Марлинская.